Ярость (ЛП)

— Перевязку? Вы же говорили, что у него все время кровотечение.

— Ну да, кровотечение имеется, кровь собирается и в легких, но по сравнению с масштабом поражений — это мелочь, порез. Ваш клиент не истек кровью до смерти, поскольку все наиболее важные сосуды были сшиты. Возможно, и не настолько профессионально, чтобы автора швов сразу же устроить в клинику пластической хирургии, но экзамен в институте засчитать можно.

9

Шесть часов вечера.

Он вошел в дом, повесил пальто и, к сожалению, в ноздри не проник запах горячих блюд. Шацкий направился в кухню и выкопал в холодильнике пакет томатного сока. Потряс. Полный или почти полный. Черт, он не помнил, открывал его или нет.

Теодор поставил стакан на столешницу и отвернул пробку, под ней цвела пушистая белая плесень. Выходит, открывал.

Он вылил сок в раковину, налил себе воды и уселся за кухонным столом.

И почувствовал себя голодным, и только тогда понял, что не чувствует запаха горячей пищи. Наученный опытом прошлой недели, Шацкий не стал вопить, а только проверил, нет ли от дочки каких-нибудь эсэмэсок, после чего позвонил Жене. Он узнал, что несносный ребенок ей не докладывался, ни в чем не оправдывался и не просил прощения. И вообще ничего.

А может оно и к лучшему, подумал Шацкий, на сей раз не избежит карающей десницы правосудия.

Он стал названивать Хеле, и никак не мог понять, что она, несмотря на все, вчерашний вечер восприняла как освобождение от единственной домашней обязанности. Она задала прямой вопрос, он напрямую отказал, только она и так все проигнорировала. Так в чем дело? Это что, какая-то разновидность обездоленности? Или натворила чего-то такого, о чем отец не знал, и теперь подсознательно делает все, чтобы заслужить и скандал, и наказание? Или это гормоны действуют, что она теряет контроль над собой до такой степени?

Понятное дело, что Хеля не отвечала. Невероятно. Шацкий отослал ей неприятный SMS, решил приготовить лапшу, обязательный пункт меню всех тех, кто терпеть не могут готовить, но и не желают помирать голодной смертью.

Семь часов вечера.

Женя возвратилась перед самыми «Фактами», что Шацкий воспринял с облегчением, поскольку не мог справиться с нарастающим беспокойством. Перед этим, в рамках отвлекающих действий немного убрал, немного готовил.

В морозилке нашелся пучок зеленой спаржи, он отварил ее на пару, порезал и прибавил к лапше. Ко всему этому, немного старого «янтарного» сыра, который Шацкий ценил выше пармезана, из чулана была выкопана бутвлка испанского вина на черный день… и voilà, эксклюзивный ужин готов.

— Позвони ей, пускай поужинает с нами, — сказала Женя, садясь за стол.

— Здесь всего лишь две порции.

— Перестань, позвони.

— Нет.

— Тогда позвони, чтобы, по крайней мере, знать, что все в порядке.

— Я звонил, она не отвечает.

Понятное дело, тут же бровь поехала кверху, словно в мультфильме.

— Ага. И как ты думаешь, почему?

Шацкий какое-то время размышлял, перемешивая лапшу. Это было не слишком-то по-светски, но он любил, чтобы в лапше растворилось как можно больше сыра.

— Погоди, попробую вспомнить несколько самых популярных отговорок. В Варшаве, как правило, она не могла ответить, так как находилась в метро, наверняка шла по туннелям пешком. Но здесь даже трамвая нет, так что штучка отпадает. Остается разряженный аккумулятор, или переключила телефон на беззвучный режим, как хорошая ученица, и забыла об этом, или же спрятала поглубже в сумочку, чтобы нехорошие ольштынцы не напали и не украли цацку. Довольно часто еще случаются различные аварии. В последнее время довольно популярна была отговорка «из-за мороси», мол, если звонишь с улицы, так телефон «подвешивается». И всегда, когда я это слушаю, меня удивляет одно.

— Ну?

— Неужели она не знает, чем я занимаюсь? Что после двух десятков лет, в течение которых я выслушиваю различных преступников и разбойников, она, по крайней мере, из уважения к отцу должна приготовить какую-нибудь продуманную ложь? Больше всего меня обижает то, что она желает меня обмануть на «отъебись». Тогда я думаю, что она не уважает меня как прокурора.

Лежащая рядом мобилка зазвенела. Шацкий глянул на экран.

Это не Хеля, ни кто-то другой из его адресной книжки, но и не из черного списка.

— Ну вот, пожалуйста, — сказал он, беря аппарат. — Я переключу на динамик, чтобы ты сама слышала, как она выкручивается, что ее телефон разрядился, что поначалу искала зарядку, не нашла, и вот только теперь звонит от подружки, а раньше не хотела, потому что у подружки мало средств на счету. Сама увидишь.

Он нажал кнопку приема.

— Да?

— Это пан прокурор Шацкий? — спросил женский голос. Молодой, но и не слишком молодой.

Теодор Шацкий сглотнул слюну. В голову пришла чудовищная мысль, что звонить может кто-то из полиции или скорой помощи.

— Слушаю.

— Меня зовут Наташа Кветневская, звоню из журнала «Дэбата». Во-первых, я хотела бы представиться, потому что, наверняка, мы будем долго сотрудничать…

— Я уже не работаю.

— Не понимаю.

— Уже начало восьмого. Я сижу дома и ужинаю. Не работаю.

Женя вздохнула и устроила подбородок на сомкнутых пальцах, сладко улыбаясь, явно довольная тем, что может послушать эту беседу.

— Тогда знайте, что мы работаем. В средствах массовой информации рабочее время понятие относительное. Я хотела бы вас прокомментировать сегодняшнее судебное рассмотрение дела пана Адамаса. Что вы скажете по факту того, что художника преследуют, а его работы проходят цензуру функционерами юстиции под предлогом нарушения общественного пространства.

Шацкий глянул на Женю и пожал плечами. Он понятия не имел, о чем идет речь. Та прошептала ему: «И-винь-ский». Тут что-то начало проясняться, по радио прокурор слышал, будто кто-то упоминал Ивиньскому о его прошлом в ПОРП, повесив табличку с соответствующим текстом на депутатском кабинете политика.

Вообще-то говоря, следовало бы попросить позвонить завтра. Вообще-то…

— Поймите верно, что содержание упомянутой работы здесь с делом никак не связано, поэтому наши действия трудно назвать цензурой, — очень серьезным тоном заявил Шацкий в трубку. — Речь исключительно связана с ее эстетикой. Наше учреждение было обязано, что следует из директив Сообщества, преследовать лиц, которые своими действиями делают неэстетичным общественное пространство. Произведение пана Адамаса, по нашему мнению, критериям эстетики соответствует недостаточно.

— Но как вы считаете, какими последствиями могут обладать ограничивающие применения этой директивы?

— Мы оцениваем, что в Ольштыне это будет связано с плановым разрушением около двадцати процентов городской застройки, — сказал Шацкий и отключился.

Женя постучала себя по лбу.

Восемь часов вечера.

Калории, спиртное и компания Жени, хотя все это, возможно, следовало бы выставить и в другой очередности, привели к тому, что его беспокойство несколько стихло. Шацкий не мог вернуться к рутинному нетерпению или, как вчера замечательно выразила его дочь, к ярости. Он посчитал, что еще подождет Хелю, чтобы отругать хорошенько, и только потом отправится спать.

— Ты считаешь, я должен назначить ей какое-то наказание? — крикнул он из большой комнаты Жене, которая отогревалась в ванне.

Та не услышала, поэтому Шацкий взял бокал с вином и отправился в ванную.

— Можно?

— Нет.

— Почему? Я хотел поглядеть на тебя голенькую.

— Представь себе, что не всякий раз, когда я здесь, то обкладываю себе сиськи пеной и нетерпеливо ожидаю моего похотливого любовника.

— Так ведь туалет у нас отдельно.

— Ну что я могу поделать, раз уж мне нравиться посрать в ванну. Не глупи, я провожу косметические мероприятия, в ходе которых выгляжу ужасно непривлекательно. Сейчас никакой мужчина не может меня видеть.

Шацкий уселся на полу возле двери.