Ярость (ЛП)

Эти фото ему тоже были известны. Он на пресс-конференции. Он на фоне сандомирского собора. Он в тоге в зале суда в Кельцах. К сожалению, но снова же он в различных бабских журналах. Один раз в качестве самого сексуального, второй раз — в качестве лучше всего одетого государственного служащего. Ну да, его личный список причин не любить средства массовой информации был практически бесконечным.

— Не может быть и речи, — повторил он.

— Пан Тео, — с идущей от самого сердца экзальтацией произнесла Шарейна, и прозвучало это словно молитва, обращение к самому Господу. — Мы не можем быть массой анонимных чиновников, повернувшихся спиной к людям. Существуют причины, по которым шерифы всегда носили золотую звезду. Прикрепленную на груди, видимую издалека, извещающую всем и вся, что в этом месте соблюдают закон. Вы будете золотой звездой Ольштына!

До самого конца Шацкий все еще надеялся, что речь, возможно, идет об одноразовом выступлении, зачтении речи на дне безопасности города или дожинках,[61] и ли что там организовывает воеводство. Но эту мысль пришлось отбросить еще до того, как та толком сформировалась у него в голове.

— Говоря же официально, с нынешнего дня пан является пресс-атташе Районной Прокуратуры Ольштын-Север, ответственным за коммуникации и контакты со средствами массовой информации.

— Поздравляю, — улыбнулся Поневаш.

Шацкий тонул и потому решил схватиться за бритву.

— Вам ведь наверняка сообщили, — обратился он к начальнице, — что я ненавижу средства массовой информации. И что никогда хорошо к ним не относился, и тут я не имею в виду простое отсутствие уважения, но о прямо выражаемом презрении.

— Но они и так вас любили. Думаю, что ваша выразительность и бескомпромиссность лишь прибавит вам обаяния, пан Тео.

Бритва практически отрезала ему пальцы, тем не менее, Шацкий стиснул ладони еще сильнее в отчаянной попытке удержаться на поверхности.

— Закон гарантирует мне независимость, — солгал он.

Шарейна послала ему волшебную улыбку, которую все восприняли бы выражением тепла и эмпатии, но Шацкий видел в ней лишь ледовый триумф. Он и сам знал, какое же это прекрасное чувство удовлетворения: прихватить юриста на явном незнании законодательства.

— Пан Тео, закон, естественно, гарантирует вам независимость при проведении производства, что понимается как самостоятельность предприятия процессуальных действий. Тем не менее, этот закон прямо говорит о том, что прокурор обязан выполнять распоряжения, директивы и указания своего начальства.

Тот ничего не сказал, да и что было говорить. Эва Шарейна от счастья настолько расклацалась клыками под своим плюшевым комбинезоном, что не смогла отказать себе дополнительно пнуть лежачего:

— Статья восьмая, параграф второй.

Игорь Поневаш вытащил из папки пачку листов, сшитых красной пружинкой. На обложке была напечатана пятиконечная желтая звезда, каждый луч которой заканчивался кружком. Посреди обложки шрифтом, словно из вестернов, была сделана надпись: «ОПЕРАЦИЯ ШЕРИФ».

Прокурор Теодор Шацкий даже не вздохнул.

10

Бешенство, фрустрация и раздражение настолько распирали его, что после четверти часа нервного кружения по кабинету Шацкий решил сменить окружение. Он боялся, что у него перегорит какой-то предохранитель или лопнет какая-то, что ни говори, сорока с лишним летняя жилка.

Поначалу он думал о том, а не пойти ли просто прогуляться, но погода была настолько паршивой, что он решил проехаться.

В пяти сотнях метрах далее и четвертью часа позднее, он слушал невообразимо солнечную в условиях Ольштына песенку «Агаду»[62] и весь трясся от бешенства. На улице Костюшко пробки не было, вся улица Костюшко залегла в коме, пространство-время было пленено в квантовом желе, в этом фрагменте вселенной воцарилась абсолютная неподвижность. Сквозь морось Шацкий видел, как в двухстах метрах перед ним огни светофора меняются в постоянном ритме: сначала бесконечно долго светит красный, потом — на момент — зеленый, вспышка желтого — и снова красный. Если на стоящую в пробке Независимости удавалось въехать трем машинам — это уже был грандиозный успех. Шацкий глядел на ссутулившихся прохожих, пробегающих по тротуару, и представлял, что один из них — это инженер, ответственный в Ольштыне за городское движение. Он придумал, как приглашает его в автомобиль. Инженер приятно удивлен, погода паршивая, он не ожидал такой сердечности со стороны водителя автомобиля с варшавскими номерами, огромное вам спасибо и так далее. Да нечего и говорить, мы обязаны помогать друг другу, сплошной тебе Версаль. Он даже позволяет гостю выбрать радиостанцию, расстегнуть пальто, расслабиться, похвалить стильную машину.

Одновременно он незаметно вынимает из бокового кармана крестовую отвертку. И когда инженер уже расслабился и блаженствует, сам он блокирует дверь и изо всей силы вонзает тому отвертку в бедро, как можно глубже, и злобно проворачивает. Шацкий глядел, что на сей раз ни одной машине перед ним не удалось свернуть на зеленый, и улыбался, слыша в голове вопли боли, изумления и испуга. При этом он даже не осознавал того, что правая ладонь сверлит дыру в кожаной обивке.

Через двадцать минут он почувствовал себя чуточку получше. все потому, что решил, что вместо того, чтобы торчать в пробке на Яроты, съедет к заправке «Статойл» возле KFC, а там попьет кофе, просмотрит газету, чуточку расслабится. Сотню метров он проехал по тротуару, чтобы добраться до съезда и, вздохнув с облегчением, припарковался у станции.

Шацкий уселся за маленьким столиком в углу, между щетками для уборки снега и едва-едва прикрытыми порножурналами, с «Газэтой Ольштыньской» и большой чашкой черного кофе. С какого-то времени он пил исключительно черный кофе, так как ему казалось, что это как-то больше по-мужски.

Он чувствовал себя хорошо у кассы. Просто замечательно чувствовал себя у кофе-машины. Превосходно чувствовал, направляясь с чашкой к столику; он никогда не накрывал чашку крышечкой, пускай все знают, что настоящие крутые парни не стыдятся своего выбора. А уже за столиком чувствовал себя паршиво, поскольку вкус черного кофе просто ненавидел, после пары глотков начинало крутить в желудке, во рту появлялся кислый привкус. А что было делать? Возвращаться за сливками, тайком сыпать сахар?

Ему так хотелось отдохнуть и расслабиться, а вместо этого раздраженно просматривал «Газэту Ольштыньску». Темой номера были оскорбительно низкие ставки за час работы; в регионе наибольшей безработицы работодатели безжалостно пользовались людской бедностью и отчаянием. Шацкий просмотрел текст глазами, правое дело было ему до лампочки: раз на первой странице поместили такие общие рассуждения, значит, что абсолютно ничего не случилось. Понятное дело, что был прав, дальше все уже было только хуже. В Шиманах чиновники выставляли памятник своей мегаломании в виде никому не нужного аэродрома, в Голдапи опасались волков, в старом городе обнаружили какие-то археологические останки, плебисцит на лучшего учителя, плебисцит на лучшего почтальон, плебисцит на лучшего спортсмена, скука, скука и снова скука.

Он уже собирался отложить газету и, воспользовавшись тем, что в помещении было совершенно пусто, украдкой налить себе молока в кофе, как вдруг с образовательного приложения на него глянуло знакомое лицо. В первый момент ему не удалось свести человека и ситуацию, Шацкий глядел на бледно-голубые глаза какой-то девушки, а шестеренки в голове крутились на холостом ходу.

Щелк. Виктория Сендровская, класс IIE, Как приспособиться, чтобы выжить в семье, ему запомнилось название ее работы, поскольку оно показалось ему любопытным.

Шацкий вытащил приложение и прочитал интервью с девушкой. Довольно разумно она отвечала на бессмысленные вопросы, журналистка обращалась к ней, как к ребенку, она же вела себя словно зрелая женщина.

Журналистка спрашивала, что склонило ее заняться столь серьезной темой.