Ярость (ЛП)

Он вновь глянул в котелок. Крылышко цыпленка не изменилось ни на йоту.

— Похоже, ваш «крот» просроченный, — буркнул он Ягелло.

— Не думаю, — ответила та и взяла крылышко пинцетом, несколько раз пошевелила, и покрывавшая кусок мяса светлая кожа расплылась, осталось только красное, словно ошпаренное мясо на тонких косточках. — Шкура цыпленка, прежде всего, это жировая ткань, она растворяется быстрее всего, — пояснила ассистентка.

— И прошу себе представить, — продолжал Франкенштейн, — что в исследованиях, добровольцев для которых наверняка хватало, был выделен белок CART, Cocaine Amphetamine Regulated Transcript, который отвечает за понижение стресса, повышение уровня эйфории, а прежде всего — за понижение желания наедаться. Вы понимаете, что означало бы, подать кому-либо такую амброзию без эффекта наркотической зависимости.

— И что, из него сделали таблетку? — разрешил втянуть себя в беседу Шацкий.

— Пытались. Слишком уж много побочных эффектов для кровеносной системы, а ведь сложно кому-либо объяснить, что самым лучшим лекарством от полноты является коронарная болезнь. Это во-вторых. А во-первых, что же, человек слаб. Вот что бы вы сделали, если бы вам дали таблетку, после которой вы станете худощавым, свободным и счастливым? И который не вызывает никаких побочных эффектов?

— Лопал бы горстями, как фисташки, — ответил Шацкий.

— Вот именно. Теоретически, субстанция не вызывала бы физической зависимости. Но практически, уже через пару дней люди бы на стены забирались, лишь бы получить очередную порцию. Похоже, человек еще не дорос до современной медицины, — поучительно закончил свой доклад Франкенштейн и засмотрелся на лежащий на столе скелет, как будто бы тот один мог бы его понять.

Ягелло подцепила крылышко, помешала им осторожно раствор, чтобы клейкая субстанция, в которую превратились мягкие ткани, растворилась в щелочи. Потом она извлекла крылышко: не прошло и десяти минут, а от того остались лишь сероватые кости, на суставах, правда, осталось еще немного ткани.

— Отлично. У нас имеется победитель, — заявил Шацкий.

У следствия появился новый элемент, а конкретно: промышленные количества средства для очистки канализационных труб. Что ни говори, какая-то зацепка. Средство нужно где-то купить, перевезти, приготовить место преступления, растворить труп. Забрать скелет, все убрать, выбросить комбинезон. Другими словами: масса оказий оставить следы.

Ягелло его энтузиазма не разделяла. Она опустила остатки крылышка снова в раствор.

— К сожалению, — тихо начала она, — я не химик, а судебный медик. А это означает, что все эти данные мне пришлось объединить в одно целое, чтобы получить картину смерти жертвы.

Атмосфера сгустилась. Теодор Шацкий натянул на лицо маску прокурора и застегнул верхнюю пуговицу пиджака. Он был готов.

— Слушаю.

— Покойный не был растворен в щелочи после смерти, но еще при жизни, — спокойно сообщила Ягелло. — Об этом свидетельствуют повреждения костей. Где бы его ни закрыли, он пытался оттуда вырваться в приступах чудовищной боли и истерии, не смотря на то, что сдирает себе кости пальцев до второй фаланги. Когда же понял, что все напрасно, он пытался покончить с собой или, по крайней мере, потерять сознание. Отсюда и трещины черепа. Потому-то они такие равномерные. Никто не бил его по голове, он сам молотил ею по полу, на котором, скорее всего, лежал связанный.

Все эмоции Шацкий отпихнул куда-то в подсознание. Он сконцентрировался на том, чтобы представить сцену в самых различных вариантах. Где-то там же имелись следы, улики, доказательства. От того, какие вопросы задаст сейчас, будет зависеть многое.

— Известно ли нам, где это было? Ванна? Заводской ковш? Бетонированный подвал?

Ягелло погасила свет. Жалюзи задвигать не было смысла, пополуденные часы в ноябрьском Ольштыне были темнее, чем июньской ночью.

— Поглядите на кости в ультрафиолетовом излучении.

Ассистентка включила переносное устройство.

Череп и пальцы на руках и ногах, а так же колени засияли голубым светом, как будто их покрыли флуоресцентной краской.

— Это кровь? — спросил Шацкий; подобного рода картинки он неоднократно видел на местах преступлений.

— Не в этот раз, все органические следы были вытравлены щелочью. Кровь на месте преступления светится в ультрафиолете, потому что содержит гемоглобин, а гемоглобин содержит железо. Эти же следы свидетельствуют о том, что покойник был замкнут в каком-то стальном или, к примеру, в чугунном резервуаре. Что кажется логическим выбором. Щелочь не взаимодействует с железом, опять же, фрагмент трубы легко перенести или убрать. Бетонированный подвал был бы местом преступления, которое невозможно было бы убрать.

Шацкий заставил себя увидеть эту картину со всеми подробностями. Старый сарай в оставшемся еще от немцев хозяйстве, возможно, бывший пегееровский[45] склад или разрушенная мельница посреди леса. Отрезок старой чугунной трубы диаметром в несколько десятков сантиметров и длиной в пару метров. Один конец заварен.

— И как это произошло, по-вашему? Кто-то залил раствор в резервуар с покойником?

Ягелло отрицательно покачала головой. Было видно, что, в отличие от Шацкого, она делает все, лишь бы оттолкнуть от себя все эти картины.

— Тогда смерть была бы мгновенной. Моментальный всего тела и дыхательных путей, шок — это, скорее, доли секунды, чем несколько секунд.

— Так как же все это случилось?

Девушка не спешила с ответом. На помощь ей пришел пожилой профессор:

— Как вам уже известно, гидроокись натрия хранится в сухом виде. В такой форме его легче всего купить. Мы подозреваем, что покойник был засыпан гранулами. Поначалу он не знал, в чем дело. Что это? — думал он. — Нафталин? Пенополистирол? Стеарин? Если какой-нибудь шарик не попал в рот или в глаза, не происходило ничего.

— После чего прибавили воды? — спросил Шацкий.

— Зачем? Тело весящего восемьдесят килограммов мужчины содержит около пятидесяти литров воды. Засыпанный гранулятом покойник, закрытый в металлической трубе, испуганный, наверняка начал потеть. И чем сильнее он потел, тем в большей степени белые шарики превращались в едкое основание. Пот достаточно быстро сменился кровью, лимфой, физиологическими жидкостями. Покойник был съеден живьем щелочью. Лично я оцениваю, что с момента первого ожога до смерти прошло с четверть часа.

Прокурор Теодор Шацкий пытался вообразить картины того, что происходило в течение этих долгих пятнадцати минут. Он знал, что это крайне важно. Только воображения ему не хватило.

6

С Яном Павлом Берутом он договорился встретиться в Статойл, у самого главного ольштынского перекрестка, точно на средине короткого отрезка между университетским госпиталем и местом обнаружения останков. Он еще собирался осмотреть немецкий подвал, но перед тем желал переговорить с полицейским. Прежде чем Берут продрался через пробки и опоздал на полчаса, удалось выпить два кофе, съесть хот-дог и загрызть все это каким-то химически выглядящим рогаликом. Да если бы Берут пошел пешком, то и то: добрался бы за пятнадцать минут.

Для начала полицейский поделился информацией о результатах исследования ДНК. Лаборатория окончательно подтвердила, что кости принадлежат Петру Найману, если только, конечно, сосед или любовник жены не пользовался его электробритвой. Шацкого эти сведения весьма обрадовали, они придавали следствию конкретное направление. И он приказал Беруту, во-первых, вызвать супругу Наймана на допрос, во-вторых, определить, работал ли покойный в своем туристическом агентстве сам; в-третьих, поискать свидетелей, которые помогли бы установить, когда и где видели его в последний раз.

После этого он кратко изложил открытия патологов, не щадя чудовищных подробностей. В какой-то момент Берут жестом попросил сделать перерыв и встал с места. Шацкий был уверен, что перегнул палку с описаниями, так что полицейский взял несколько минут для передыху. Но тот всего лишь отправился за запеканкой, рогаликом с малиной и горячим шоколадом. И ел он спокойно, поддакивая в знак того, что до него все доходит, когда Шацкий описывал безлюдное место и чудовищную, неописуемую, невообразимую смерть человека, плоть которого пожирается щелочью.