Ярость (ЛП)

— Нет.

— Так я и подумал. Мы еще вернемся к этому. Я позвонил знакомым, и они сообщили мне, что то было самое обычное убежище против налетов, банальный подвал. То есть, он не должен был быть герметически замкнутым, там имелись туалеты, канализация, вентиляция. Много чего можно сказать об этом убежище, только не то, что это была замкнутая конструкция. А это означает, что крысы, сражаясь за пищу, должны были растащить эти останки по всем закоулкам. Почему же они этого не сделали?

Шацкий только глянул на собеседника.

— У тела этого имеется свои тайны. — Франкенштейн снизил голос, чтобы ни у кого не было сомнений, что сейчас он собирается открыть одну из них. — Вот знаете ли вы, что в легких у нас имеются вкусовые рецепторы, как на языке?

— Теперь уже знаю.

— Причем: горького вкуса! Легочные пузырьки реагируют на горький вкус. Что означает, что окончательным лекарством от астмы может быть не какая-то чудом произведенная субстанция, но что угодно нейтральное, лишь бы оно было горьким. Не завидую открывшему это типу. Фармацевтические концерны наверняка уже назначили награду за его голову.

— Пан профессор, прошу вас…

— Ad rem (к делу — лат.). Но еще одна информация на этот вечер: шейка матки тоже имеет вкусовые рецепторы. Только она, в свою очередь, любит сладкий вкус. Как вы считаете, не имеет ли это чего-то общего с тем, что сперматозоиды ради поддержания жизненной силы путешествуют на подкладке из фруктозы?

Шацкому показалось, что наилучшей защитой от безумца будет нападение.

— Любопытно, — произнес он, подражая тону Франкенштейна. — Так может быть вы пожелали бы войти в общество, производящие громадные шоколадные вибраторы? Ваши знания о людской анатомии могли бы быть в данном случае просто незаменимыми.

Франкенштейн поправил проволочные очки и поглядел на прокурора взглядом немецкого офицера.

— Я подумаю об этом. Но вернемся к костям. — Он сложил руки за спиной и стал прохаживаться вокруг стола. — Я встал перед загадкой, ключом к которой были эти вот останки. И тогда я начал к ним присматриваться. Поначалу я не обратил на это внимания…

— Это женщина или мужчина? — перебил его Шацкий.

— Ясное дело, мужчина. А внимание я не обратил, потому что, даже в результате разложения фаланги пальцев стопы не распадаются на отдельные косточки, поскольку они запекаются тонкими суставными сумками или по причине патологий. Вот поглядите.

Он взял одну кость и бросил в направлении Шацкого.

Не раздумывая и без какого-либо отвращения, тот схватил косточку, видал он трупы и в худшем состоянии, чем пан профессор.

То были две небольшие кости, одна длиной сантиметров пять, другая — три. Объединены они были тонким слоем белого, практически прозрачного суставного хряща.

— И вас ничего не удивляет?

— Сустав не подвергся разложению.

— Попробуйте пошевелить костями.

Шацкий пошевелил. Удивительно, их можно было согнуть. Ведь невозможно, чтобы у останков, пролежавших несколько десятков лет, работали суставы.

— А теперь попробуйте их разделить.

Шацкий осторожно потянул. Хватило. В одной руке он держал кость покороче, законченную небольшой металлической плиткой с небольшим отверстием, выглядело это как подкладка под гайку. А на кости подлиннее остался хрящик, о чудо, законченный квадратным стержнем длиной около сантиметра.

— Что это? — спросил прокурор.

— Это силиконовый протез среднестопного фалангового сустава, еще его называют плавающим эндопротезом, очень современное решение в области суставных протезов. Способ оперативного решения болезни, называемой неподвижным пальцем. Штука, очень болезненная для спортсменов. И еще для женщин, поскольку нельзя ходить на каблуках. Покойнику, судя по черепным швам, было около пятидесяти лет. То есть, ни женщина, ни спортсмен. Следовательно, он любил заботиться о себе.

Мозг Шацкого работал на полную катушку.

— А на этом имеется какой-нибудь серийный номер? — спросил он.

— Как правило — да, на силиконовых — нет, но имеется лишь один центр в Варшаве, где делают подобные вещи, они специализируются в хирургии стопы. Мой давний студент зарабатывает там кучу денег, так как женщины для своих туфелек-шпилек ценой в автомобиль требуют идеальных анатомических продуктов. Я позвонил ему. Просто так, ради интереса.

— И?

— Протез подобного рода и такой величины он поставил пока что только один. Пациенту из Ольштына. Который очень нуждался в такой операции, поскольку он любит длительные прогулки по своей обожаемой Вармии. А вам как, нравится в Ольштыне?

— Замечательное место, — буркнул Шацкий.

Ему были нужны фамилии и координаты.

Франкенштейн разулыбался и выпрямился, словно должен был получить орден из рук самого фюрера.

— Я так тоже считаю. А пану известно, что у нас здесь одиннадцать озер только в границах города? Одиннадцать!

— Он сообщил, когда произошла эта операция? — спросил Шацкий, думая, что пяти-семилетние останки дело не такое уже и свежее, но, что ни говори, какая-то загадка в этом имеется.

— Две недели назад. Десять дней назад пациент покинул их лечебницу и отправился домой. Чтобы сказать точно: пятнадцатого ноября. Вроде как, дождаться не мог субботней прогулки.

— Но это же невозможно, — ответил Шацкий, всматриваясь в две косточки стопы, которая более недели назад, якобы, прогуливалась по варминьскому лесу. Он соединил кости и начал сгибать, искусственный сустав работал идеально.

Франкенштейн вручил Шацкому небольшой листок.

— Данные пациента.

Петр Найман, проживающий в Ставигуде. Родился в 1963 году, неделю назад ему исполнилось пятьдесят лет. Или исполнилось бы пятьдесят лет.

— Благодарю вас, профессор, — сказал прокурор. — К сожалению, я вынужден затруднить вашу жизнь на факультете. Вы не имеете права трогать останки, никто не может сюда входить и что-либо трогать, пока полиция не заберет все это в лабораторию для последующего анализа. Мы и так уже достаточно загрязнили доказательный материал. Выходим.

Идя к двери, он уже складывал в голове план следственных действий. Конечно, может оказаться и так, что Найман сидит сейчас в тапочках и телевизор смотрит, произошло какое-то курьезное недоразумение, просто во время пьянки в учебном заведении смешались кости. Но действовать следовало так, как будто это была наименее вероятная возможность.

— Пан прокурор… — Франкенштейн красноречиво указал на него пальцем.

Шацкий выругался про себя. Да, очень профессионально он только что представился, черт подери. Прокурор вернулся к столу для вскрытий и положил на месте косточки, соединенные искусственным суставом.

— Вижу, вы тут весело проводите свободное время, — злорадно заметил он, указывая на остатки пиршества.

— А пан что, газет не читает? Мы получили Гран При на Ярмарке Инноваций в Брюсселе. Впервые со времен Религи[26] с его искусственным сердцем. За проект, позволяющий в 3D просматривать модели, создаваемые на основании объединения данных томографии и магнитного резонанса. Совершенно гениальная штука!

— И вы празднуете в прозекторской?

— Всегда, — ответил профессор таким тоном, как будто это было самым обычным делом. — Мы обязаны помнить, кто сопровождает нас на каждом шагу.

— И кто же? — спросил Шацкий механически, когда они уже вышли из прозекторской и направлялись по коридору к выходу. Мыслями он был в совершенно ином месте.

— Смерть.

Прокурор становился, глянул на профессора.

— Вы можете объяснить, как от человека всего за неделю может остаться скелет?

— Конечно. В настоящее время я обдумываю пять гипотез.

— И на когда пан будет готов, чтобы о них поговорить?

Франкенштейн внезапно уставился куда-то, словно перед ним открылась безграничная даль, а не висящая на стене доска с расписанием занятий. Это не могло быть добрым знаком. Эксперт-патолог заставил бы ожидать подобного заключения месяца два-три. Ну а профессор, к тому же доктор наук?