Патриот

Все трое сильно удивились, переглянулись и даже немного испугались, особенно тощий прокурорчик.

– А что вам там делать? – удивился мальчишка-опер. – Россия с Украиной не воюет.

Толстый прокурор выпятил грудь.

– Никакого Донбасса! – приказал он. – Чтоб я этого больше не слышал! Идите. Мы вызовем вас повесткой.

– До свидания, – сказал Знаев. – В любое время я к вашим услугам.

Мальчишка-опер вышел вместе с ним, довёл до проходной.

Хотелось ещё поиздеваться, спросить потихоньку, какую именно сумму заплатил миллиардер Молнин за голову бывшего банкира, но благоразумие победило. Вряд ли юный страж закона получил от миллиардера хоть один мятый доллар. Низших чинов к таким делам не подпускают. Низшие чины ищут себе богатых друзей самостоятельно.

Когда-то у Знаева тоже были полезные связи среди людей в погонах с большими звёздами. Но денег не стало – и полезные связи перестали быть полезными.

Поэтому бедняки выгодны государству. Бедняку нечем подкупить прокурора.

От Пятницкой улицы до Таганки – полчаса пешком, через Большой Краснохолмский мост, широкий, продуваемый немилосердными ветрами. Редкие пешеходы бредут по краям его, отворачивая лица от клубов пыли и выхлопного смрада, словно бедуины, застигнутые песчаной бурей.

Пока шёл, позвонил Алексу Горохову, подробно всё рассказал. Телефон, скорее всего, прослушивали, но это было уже неважно. Выслушав, опытный Горохов глухо хмыкнул: я так и думал, «Ландыш» будет нагибать тебя через ментов; или отдашь магазин, или сядешь лет на восемь. Не ссы, грубо ответил Знаев, ещё не вечер; ещё повоюем, брат. Кстати, как твой брат? Хуже, ответил Алекс, в больницу буду устраивать, но ты, шеф, лучше сейчас не забивай голову… Дурак ты, сказал Знаев, чем же нам с тобой забивать головы, как не здоровьем наших родных? Тех, кого мы любим? А я его никогда не любил, ответил Алекс. Как брата – любил, по-родственному, а вообще – нет. Разве так бывает? – спросил Знаев. Бывает, ответил Горохов; тебя ждать сегодня?

Обязательно, Алекс. Обязательно. У меня только двое вас осталось. Тех, кто меня всегда ждёт. Ты и моя любимая женщина.

Садовое кольцо скрежетало и стонало железными стонами. Но, едва Знаев, по периферии обогнув Таганскую площадь, свернул в переулок, – пыль и смог пропали, вытесненные ветром с близкой реки, и рёв техники пропал тоже, и отдалённое эхо той, настоящей, ватной московской тишины а-ля Гиляровский прошелестело вдоль строя прижатых друг к другу домов.

Тут же захотелось поесть чего-нибудь густого и жирного и забраться под толстое одеяло с толстой книгой, написанной густо и жирно.

Искомое здание – новодел – состояло из стеклянных стен и вертящихся дверей; гостиница.

С обратной стороны огромного окна долговязый пролетарий в комбинезоне натирал стеклянную плоскость особой шваброй, доводя прозрачность до ненужного, в общем, идеала. За спиной пролетария сверкали никелированные рамы и горбы спортивных снарядов. Несколько женщин с мускулистыми попами энергично стремились в будущее, попирая резину беговых дорожек. «Отель и спортивный зал для богатых, – сообразил Знаев. – Ветерок с близкой реки нынче дорого стоит. Что же делает здесь мой потомок?»

Меж тем труженик в синем комбезе перешагнул через свои пластиковые вёдра и посмотрел изнутри через стекло.

За прозрачной преградой Знаев увидел самого себя во плоти. Как цветную гибкую рыбу внутри аквариума.

Тот, второй Знаев узнал первого, кивнул сдержанно – и вышел; делово обтёр мокрые ладони о синюю грудь. Смотрел сосредоточенно.

Двухметровое дитя, сероглазое, некрасивое, протянуло молча руку-жердину.

Сын, потомок, плоть от плоти.

Он был очень похож.

Упрямо, благородно посаженная голова – от матери. Остальное – от отца: узкие губы, лоб клином, ледащий зад, марлевые брови, длинный нос. Полный набор тусклого русского блондина, то ли нордического, то ли чухонского, а короче сказать – рязанского.

Знаев понимал, что никакая традиционная отцовско-сыновняя коммуникация меж ними в принципе невозможна. Вдруг появившийся папаша проиграл сыну до своего появления. Может быть, через год, встречаясь регулярно, они станут приятелями – но это ничего не изменит. В любой момент сын скажет отцу: «Ты мне не отец» – и внезапный папаша заткнётся в тряпочку.

Это противоречие нельзя было снять.

«Даже больше, – грустно подумал Знаев. – Я не смогу объяснить, что не виноват, что решение приняла его мать. Для сына – мать всегда права. Я не сумею оправдаться никаким способом. Я для него – никто. Чужой человек. Посторонний. Холодный».

– Здравствуй, – сказал он. – Будем знакомы, дружище.

Но он уже ощущал тепло и любопытство, то есть – почти любовь, к этому мальчику, слишком похожему на него самого; и эта грубая, солёная, кроваво дымящаяся ветхозаветная любовь переключила Знаева на верную, как ему показалось, тональность.

– Слушай, – сказал он. – По законам чести я тебе должен. Ты – сын, я отец. Меня не было – теперь я есть. Я окажу тебе любую поддержку. Когда сам станешь отцом – сделаешь то же самое.

Младший Знаев нейтрально пожал плечами.

– Я понял, – сказал равнодушно.

Старший сообразил, что не попал в цель.

– Уволься отсюда нахрен, – продолжил он, надеясь хоть грубым словцом преодолеть отчуждение. – У меня свой магазин… Большой супермаркет… Иди ко мне работать. На склад. Белая зарплата… Премиальные…

«Какие премиальные?! – возопило отцовство внутри него. – О чём ты говоришь?»

– Спасибо, – вежливо ответил потомок. – Но я не могу занимать материально ответственные должности. Я несовершеннолетний. И потом… Если мой отец – мой же начальник, это неинтересно.

– Понимаю, – сказал Знаев, тронутый едва не до слёз; слово «отец» прозвучало обаятельно и легитимно. – Хочешь идти своей дорогой.

Младший кивнул и обернулся, разыскивая взглядом свои вёдра и швабры, оставшиеся внутри аквариума. «Беспокоится, – подумал Знаев, – сейчас менеджер придёт, ругать будет…»

– Чем занимаешься? – спросил он. – Кроме мытья окон?

Знаев-младший коротко поморщился.

– Сижу за учебниками. Школу закончил, сдаю ЕГЭ.

– А куда поступать собрался?

– Университет прикладной математики. В Голландии. Город Утрехт.

– Ах вот как, – пробормотал Знаев-старший. – Утрехт. Понятно. Прикладная математика. Короче, я могу быть спокоен за твоё будущее.

– Будущее можно просчитать.

– Можно, – согласился Знаев. – Ты, небось, это уже сделал.

Двухметровый потомок улыбнулся.

– Будущее – наступило, – уверенно сказал он.

«Ах ты, – подумал Знаев, – я и забыл, ему шестнадцать лет, в этом возрасте сейчас они ещё совсем дети, я таким теоретиком был в начальной школе…»

– Расскажи.

– Информация, – пояснил потомок довольно охотно. – Она переполняет мир. Она как воздух, люди ею дышат… Информация – это среда, мы живём в ней, как рыбы в воде… Понимаете?

– Давай на «ты».

– Хорошо, – потомок на глазах стал превращаться в юного мальчишку. – Вот, значит… В этой информационной среде, очень плотной, главной ценностью будет человеческое внимание! Это наш ресурс! Информации много, а каналы ввода те же самые, что и в каменном веке. В новом информационном обществе человек будет продавать своё внимание. Три минуты – выслушать песню. Десять минут – посмотреть новости…

– Ты крут, – искренне похвалил Знаев. – Ты действительно просчитал будущее.

– Вы… Ты тоже, – уважительно ответил потомок. – Ты предсказал войну.

– Это не так. Я не имел в виду конкретную войну.

– Я видел тебя по телевизору. Ты сказал, что знаешь, кто начал войну.

– Конечно, знаю, – сказал Знаев. – Войны начинают задроты. Сейчас – их время. Задроты правят миром.

Потомок поразмышлял немного и осторожно спросил:

– А ты – задрот?

– Был. Много лет.

– А я – задрот?

– Ты им станешь.

– А где они находятся? Те, которые правят миром?

– В столицах богатых стран. В военных аналитических центрах. Выученные в университетах теоретики, оторванные от реальности.