Подарок из Египта

Квинт с улыбкой выслушал астролога. Он заверил Шумшера, что сегодня ему никто не помешает.

— Но только смотри, ничего там не напутай в своих планетах, — предупредил его Квинт. — Мне надо знать точно, когда приедет Марк.

— Хочешь подготовиться к его встрече? - спросил Луций брата.

— Да, надо отметить его возращение как следует. Я надеюсь, ты, Луций, не спешишь домой в свои Путеолы?

— Конечно, нет, — ответил Луций. — Разве я могу уехать, не повидав своего пле-мянника?

— Я знал, что ты не откажешься, старый пьянчуга. Клянусь Вакхом, ты не пожале-ешь, — пообещал Квинт и стал рассказывать Луцию, какие он задумал приготовить блюда для такого торжественного случая. Луций тоже знал толк в еде, и у них завязалась оживленная беседа.

Неизвестно, как долго бы они болтали, если бы Метродор не шепнул Квинту, что в атриуме его уже давным-давно дожидаются клиенты, чтобы поприветство-вать своего патрона.

— Скажи им, что я сейчас приду, — ответил Квинт Метродору и подозвал к себе слугу с полотенцем. — Пошли, Луций, со мной, посмотришь на моих клиентов, — пред-ложил он брату.

— Нет, я не хочу, — отказался Луций, уминая пирог. — Мне на этих голодранцев смотреть тошно.

— Это у тебя там, в Путеолах, голодранцы, — обиженно произнес Квинт, — а у моих морды такие холеные, что куда там твоей харе.

— Тем более не пойду, — упирался Луций, — еще чего доброго засмеют меня твои разжиревшие клиенты. Я лучше здесь вином побалуюсь.

— Как хочешь. А в баню ты хоть со мной поедешь?

— Вот в баню поеду. Уж чего-чего, а таких бань как в Риме у нас в Путеолах нет.

— Это точно, — согласился Квинт. — Тогда жди, я скоро вернусь.

И, утерев руки полотенцем, Квинт направился в атриум.

Атриум у Квинта был великолепный. На его отделку Квинт не поскупился. Он считал, что атриум — это лицо дома, и по его виду будут судить о хозяине.

В центре атриума находился бассейн с фонтаном. Дно бассейна было выложено цветной мозаикой с изображениями пожирающих друг друга рыб. Над водой вы-сился бронзовый сатир, играющий на свирели. Из свирели и мохнатых ушей сати-ра с журчанием струились фонтанчики воды. По углам бассейна стояли четыре огромные колонны из нумидийского мрамора, подпирающие высокий потолок. В потолке, прямо над бассейном, было устроено большое квадратное отверстие, через которое солнечный свет попадал в атриум. Стены атриума были расписаны яр-кими фресками. На одной из них был изображен дикий кентавр с двумя молоденькими нимфами под мышками. Нимфы кричали и вырывались, но кентавр бодро про-должал скакать в чащу леса, не обращая внимания на то, что нимфы кусали и царапали его лошадиное тело.

Клиенты Квинта уже с раннего утра собрались в атриуме и, зевая от скуки, даже не обращали внимания на все это приевшееся им великолепие. Они думали только об одном: сколько они смогут сегодня получить от Квинта денег.

Надо сказать, что в то время в Риме служба клиентом была самым легким способом прокормиться. Для богатого римлянина было просто позором появляться в общественных местах без этих прихлебателей. Чем богаче римлянин, тем больше у него должно быть клиентов. У Квинта их было около тридцати. Каждое утро они приходили к нему в дом, чтобы приветствовать своего патрона. Это была его свита. С ними он уверенно чувствовал себя и в суде и на публичных выступле-ниях. Клиенты всегда принимали сторону своего патрона. Противникам Квинта они мешали выступать, а когда начинал говорить Квинт, они, наоборот, громогласно выражали ему свою поддержку. Кроме того, клиенты Квинта были своего рода его агентами в городе. Они первыми доносили ему обо всем, что происходило в Риме, рассказывали последние сплетни и слухи. Именно от них Квинт узнал о шашнях своей жены.

За эти услуги Квинт каждый день давал им по десять сестерциев. Это, конечно, было немного, но на еду и кислое вино им хватало. К тому же на праздники или в день своего рождения Квинт проявлял щедрость и мог дать им еще по сотне. Кроме того, самых усердных, тех, кто больше всех беспрестанно восхвалял Квинта, он мог пригласить к себе на ужин, чтобы и за столом слушать льстивые слова о себе. Но такая честь выпадала не многим, и надо было сначала ее заслу-жить. Вчера ее смогли удостоиться только двое. Некий Псека, первый подхалим среди клиентов, и поэт Баселид, тот самый, что во время вчерашней пьянки у Серпрония, изображая льва, на четвереньках гонялся за флейтистками и опрокинул на себя горящий светильник.

До того, как стать клиентом Квинта, Баселид уже сменил восемь патронов. От одних поэт уходил сам, другие же, будучи не в силах сносить его вздорный нрав, выгоняли Баселида в шею.

О Баселиде Квинт слыхал уже давно. Многие его пошлые, грязные стишки, ходив-шие по Риму, Квинту нравились. Он даже приказал своим рабам записать для себя некоторые из них. Поэтому, когда Баселида выгнал из своей свиты очередной патрон и поэт, оставшись без приюта, стал набиваться в клиенты к Серпронию, тот сразу согласился взять его под свое покровительство.

Кроме поэтического дара, Баселид имел еще один дар, который пришелся по душе Квинту. Баселид был неугомонным балагуром и выдумщиком. Идиотской выходки можно было ожидать от него постоянно. И особенно поэта заносило, когда он выпивал. Тогда он откалывал такие штуки, что потом о них еще долго вспоминали со смехом.

Квинта забавляли дурачества Баселида, и он приглашал его к себе на ужин, чтобы Баселид веселил гостей. Каждый раз поэт вытворял что-нибудь новое, веселое и забавное.

Так получилось и вчера. Гости от души смеялись, когда он львом бегал на четвереньках за флейтистками, и еще пуще хохотали, когда на Баселида упал Гермес и облил его горячим маслом. Правда, самому Баселиду было тогда не до смеха. Масло обожгло ему спину, и она не переставала болеть даже на следующий день.

Баселид пришел в атриум самым последним. Он помнил, до какой степени напился вчера Квинт, и прикинул, что раньше двенадцати тот никак не встанет. Все остальные клиенты дожидались Квинта уже с раннего утра.

Псека рассказал им о вчерашней попойке, и поэтому, когда Баселид вошел в атриум, клиенты встретили его дружным смехом:

раздавалось со всех сторон, но Баселида это ничуть не обидело. Наоборот, ему было приятно оказаться в центре внимания. Он весело отшучивался и охотно описывал свои вчерашние проделки. Для пущей убедительности он даже стал на четвереньки, чтобы показать всем, как на пирушке прикидывался львом. При этом он корчил такие гримасы, что клиенты кругом хохотали во все горло. Когда Баселид дошел в своем рассказе до того момента, когда его придавил Гермес, то распластался на полу и скривил такую рожу, словно был в лепешку раздав-лен слоном. Под конец Баселид снял с себя тунику и выставил на всеобщее обозрение красное пятно на спине.

В этот момент в атриум вошел Квинт. Клиенты сразу увидели его и, позабыв о Баселиде, наперебой стали здороваться со своим патроном. Баселид надел тунику и тоже поздоровался.

— Что это у вас тут за веселье? — спросил Квинт, услыхав смех еще на подходе к атриуму. — Это ты тут, Баселид, дурачишься? — обратился он к поэту.

Баселид весь осунулся и придал своему лицу страдальческое выражение.

— После вчерашнего особо не подурачишься, — ответил он, намекая на бурную ночь, закончившуюся для него так неудачно.

— А что такое? — спросил Квинт с притворным беспокойством, — ты себя плохо чувствуешь?

— Как тебе сказать, — вздыхая, произнес Баселид, — знаешь, утром мне было совсем паршиво, блевал из окна больше часа. Но потом я взял себя в руки и, как видишь, нашел в себе силы притащиться к тебе.

— Молодец! — похвалил его Квинт. — Я всегда говорил, что ты у нас: