Страница 125 из 132
Кинулся туда, привычно подхватив автомат, как на грех никого из своих проверенных рядом не оказалось.
Выскочил на площадь и столкнулся с Быстровым, который широко улыбаясь неловко бахал в небо из своего пистолета, тут же и вездесущая Маша лепит неровными очередями в воздух, еще люди бегут. И бычьим ревом орет горластая старшая медсестра:
— Урра! Урррраааа! Победа! Войне конец!
И точно, пляшут. И орут. И палят от радости в небо. И бегут еще люди и чехи тоже…
— Все, дорогой ты мой Дмитрий Николаевич! Конец войне! К черту ампутации! — радостно заговорил возбужденный и счастливый хирург Быстров.
Барсуков тут же, усищи крутит, глазами сверкает. Счастье в воздухе как аромат сирени веет. Только вот посреди всего этого не получается Берестову порадоваться. Потому как и на лице у усача – то же с а м о е, что у Кутина, что еще у пары бойцов. И тягостно оттого на сердце невыразимо.
Командир медсанбата с замполитом уже праздник организуют, сестрички столы со стульями на площадь тянут, а начштаба – хоть вой. Зам по хозччасти – тихий и незаметный добытчик уже даже бутылки на стол тянет заковыристые – разные по форме и с цветными этикетками.
И людям настроение поганить неохота, не тот момент и самому гадостно до сблева. Добро бы мог что внятное сказать – но ведь курам на смех – предчувствия у него, извольте видеть. Даже и не скажешь ничего.
А большой пир намечается – вон и Волков с поварами забегал, как посоленный. И жуть как не хочется людям праздник поганить…
Подошел в смятенных чувствах к счастливому Быстрову. Тот глянул на физиономию своего старшего адьютанта, улыбка медленно стала сползать с лица. Начштаба спохватился, постарался улыбнуться сам как можно беззаботнее. От этого деяния майор мигом стал суров и напряжен.
Отвел Берестова в сторону, тихо спросил:
— Что случилось, Дмитрий Николаевич?
Маясь своей несуразностью, Берестов как мог объяснил ситуацию. Врач тоже похмурел, никаких смешков и издевок, всерьез его проняло. Видать, тоже доверяет интуиции.
— Считаете, сегодня что случится? — спросил деловито. Выслушал не очень внятный ответ, подумал.
— Тогда так. Меры безопасности усильте. С бойцами поговорите, не хотелось бы, чтоб нас тепленькими и пьяненькми взяли голыми руками. Потом все же за стол явитесь, распоряжусь и туда телефон поставить. Действуйте, Дмитрий Николаевич!
Начштаба одолжил велосипед у писаря, прокатился по поселку. Караулы удвоил, поговорил с людьми, твердо пообещав, что будет и на их улице праздник, но сегодня – ни капли в рот и без расслабления. Скобарь с МГ-42 на колокольне отреагировал тут же – завесив там окна плащ-палатками, чтоб на просвет не видно было. В нем Берестов был уверен. Точно так же был уверен в пулеметчике с другого конца поселка – еще когда сидели в тылу, отличился ефрейтор тем, что на очередных учениях украли у него разведчики "противника" тело «максима». Аккурат перед приездом на позиции самого комкора. Генерал только и спросил, глядя на станок в окопе и донельзя грустный расчет, куда, дескать, пулемет дели?
— Украли пулемет, одни колеса остались, — горестно признался командир расчета.
Анекдотичный вроде бы случай, а ефрейтора как подменили, параноиком стал почище Берестова. И потому после контузии и ранения – постарался капитан его себе оставить – пулеметчиком тот был, что называется, от бога.
Стоявший в карауле на въезде кряжистый сибиряк из саперов предложил свое – улица была наполовину перегорожена здоровенной баррикадой из бревен и камней, так он нашел сделанную, как и баррикада, тоже немцами доску, к которой были примотаны четыре противотанковые мины. Затея была понятной – прыгаешь в подвал ближайшего дома, тянешь за веревку и доска ложится поперек свободного проезда. Хрен кто проскочит!
Приказал саперу проверить и обучить тот наряд, что на другом конце стоит на выезде. Заодно велел легкий шлагбаум поменять на приличных размеров бревно – для своих, если черти принесут кого, можно и снять, а чужакам – морока. Насчет бдительности повторять не стал, напомнил только, чтобы документы проверяли у всех на въезде.
Кутин с пушкой Куколкой был готов – как пионер. Волков, замороченный суетой на кухнях ухмыльнулся только – автомат висел у него на плече, да и повара были вооружены и подпоясаны.
Навертел хвоста двум патрулям, чтоб глядели шестиглазо. Вроде бы все сделал.
И пошел к столу, стараясь напустить на себя веселый вид. Было муторно.
Проверил как подключен поставленный тут на отдельном столике многоканальный телефон командира (оброс средствами связи медсанбат, телефонизировался, теперь даже на караулах полевые телефоны были). И скромно уселся на свободный стул. Уже выпили за Сталина, за родную страну, за Победу, конечно. Сам начштаба хлебал сладкое химическое немецкое пойло, сделанное из сухого лимонада.
Слушал обрывки разговора, оглядывал сидящих за разнобойными столами сослуживцев, нескольких легкораненых офицеров и приехавших проведать товарищей-фронтовиков. Как раз слева напропалую кокетничала Машенька, удивительно похорошевшая, сверкающая глазищами и белыми зубками. Она купалась в лучах внимания сразу двух старших лейтенантов из гостей.
— Ой, ну вы тоже скажете, письма писать. Я вот знаю, что мой сосед переписывался с крокодилом! Я совершенно серьезно говорю, зря вы смеетесь, товарищи старшие лейтенанты!
— Для вас, сестричка – мы Саша и Гриша! Но с крокодилом – это вы хватанули, Машенька!
— Ни капельки не хватанула, честно-честно! Соседский мальчишка переписывался. Школьник.
— И крокодил отвечал? — словно в театре, вовремя подал реплику Саша.
— Да!
— Этого не может быть, — подогрел разговор Гриша.
— Я не вру! Мальчишка только в школу пошел, писать научился, был этим очень горд. А у нас рядом с вокзалом – фонтан. Дети вокруг крокодила хоровод водят… — горячо и убедительно заговорила Машенька, по ней было видно, что у нее в городе – был фонтан, не хухры-мухры!
— Какой-то странный фонтан, — переглянулись старлеи.
— По сказкам Корнея Чуковского! Вот на прогулке Петька там разговорился со старичком таким седеньким. Рассказал, что умеет писать буквы и слова. А старичок и говорит, что это здорово, теперь мальчик может переписываться. Даже вот крокодилу письмо написать может, сам старичок частенько с крокодилом переписку ведет. Петька, разумеется, не поверил, он смышленый пацаненок. Но старичок свое гнул – вот тебе кусочек бумаги и карандашик, напиши, что хочешь, и вон в ту трещинку положи. А ночью крокодил будет прогуливаться и ответит. Ему же скучно целыми днями лежать неподвижно, но работа такая, иначе люди пугаться будут, а это – нехорошо. Только нельзя ночью подглядывать – обидится и все кончится.
Петька не поверил, но письмо написал. На следующий день прибежал проверить – а старичок не соврал, точно ответил крокодил. Так и пошло. Петька – когда они эвакуировались, повезло, до бомбежек еще, меня просил за крокодилом присмотреть, чтоб не обидели его.
— И как? Его не обидели? — переглянулись офицеры.
— Нет, зимой там мы проходили – уцелел. Все вокруг сгорело, а писарь этот четырехногий остался!
— И хвост целый?
— Точно
Берестов, поневоле слушающий эту не то беседу, не то флиртование, усмехнулся краешком рта. Сейчас его больше всего волновало – будут ли чехи на манер поляков стрелять в спины. И слишком много раскрытых окон выходит на площадь. Хотя вон маленькие девочки в цветастых национальных нарядах бегают и взрослые чехи улыбаются, в разговоры вступают, угощают пивом…
Радоваться бы и радоваться, а – свербит на душе. И почему-то вспоминается, как бинтовали сильно поранившегося об рваную алюминиевую обшивку при падении с фюзеляжа сбитой «рамы» бойца из аэродромной обслуги. Приехали тогда из истребительного полка технари снять шильдики для подтверждения летной победы, все сделали, да один поскользнулся неудачно – и как саблей рану получил.
Пока ему помогали в рядом оказавшемся медсанбате и поглядел Берестов на сорванные с самолета металлические таблички со всякой технической информацией. Тогда же и запомнил, что на чешских заводах была сучья «рама» сделана – Брно, Прага.