Страница 55 из 65
— Кто майор госбезопасности Коровин? — отрывисто спросил он.
— Я, — ответил Коровин.
— Капитан госбезопасности Шевцов, — представился офицер. — Мне поручено забрать немца.
— Вот он, — указал Коровин на Фрайтага.
— Идемте со мной, — обратился Шевцов к немцу. Тот с недоумением взглянул на Коровина.
— Вы поедете с этим офицером, — объяснил ему по- немецки Коровин. — Садитесь в машину.
Глядя в спину немецкому профессору, Коровин вспомнил Петерсона — Герлиака и довольно улыбнулся. «А ведь наш поединок выиграл все — таки я, господин полковник! А вы проиграли. Привет фюреру, герр Герлиак!»
Немец просеменил следом за Шевцовым, прижимая к груди свой драгоценный чемоданчик. Машина уехала, и тогда из второго автомобиля вышел еще один офицер.
— Старший майор госбезопасности Цветков, — представился он. — Товарищи офицеры, прошу вас сдать личное оружие. Надеюсь, вы отнесетесь к этому с пониманием.
Коровин, Федорцов и Волков беспрекословно отдали свои пистолеты.
— Отлично! Садитесь в машину, — предложил Цветков. — Надеюсь, вы разместитесь на заднем сиденье. Извините за неудобство.
Автомобиль быстро промчался по Ленинградскому шоссе, улице Горького и свернул к площади Революции. С правой стороны промелькнули стены и башни Кремля, серая громада гостиницы Москва. Машина выехала на площадь Дзержинского, где на высоком постаменте стыл в холодном ноябрьском воздухе бронзовый основательЧК.
Машина остановилась возле одного из подъездов. Цветков провел своих пассажиров внутрь здания и развел по кабинетам.
— Сейчас с вами побеседуют, и вы отправитесь на отдых, — ободряюще улыбнулся он Коровину, открывая дверь кабинета. Коровин вошел и огляделся. Обычный кабинет: книжный шкаф, массивный сейф, письменный стол с зеленым сукном, потертый кожаный диван и несколько стульев. Коровин сел на диван и хотел закурить, но не успел: дверь открылась, и в кабинет вошел сержант госбезопасности в сопровождении двух бойцов с винтовками.
— Гражданин Коровин? — сухо осведомился сержант. Получив утвердительный ответ, он равнодушно сообщил:
— Вы арестованы. Сдайте оружие, документы, награды и ремень.
— Оружие уже забрали, сержант, — ответил Коровин, аккуратно выкладывая все остальное на стол. Сержант обыскал его и, убедившись, что ничего недозволенного не осталось, приказал:
— Следуйте за мной! И без глупостей: оружие применяем без предупреждения.
Коровин заложил руки за спину и направился следом за сержантом. Он уже проходил через это и без всякого удивления подумал: «Снова то же самое. Почему? Стоило ли выживать в немецком тылу, чтобы снова оказаться в подвале внутренней тюрьмы на Лубянке?»
В глубине души он был к этому готов: он догадывался, что смерть Цанавы ему не простят. Коровин вспомнил следователя Херувимова. Впрочем, того уже нет, но можно не сомневаться, что Следственная часть не испытывает недостатка в херувимовых.
И Коровин вдруг остро пожалел, что тогда возле озера Круглое его не накрыло минами вместе с Цанавой.
Глава 15
От первого лица: Генрих Герлиак, 5 ноября 1942 года,
5 часов утра, Вайсрутения, база-500
Рудаков ничего не понимал.
— Почему такая срочность? — с досадой спросил он. — Мы мало работали с Земелиным. Я могу сделать ему документы, снабдить оружием, деньгами, одеждой…
— Вот и займись этим! — прервал его я. — Подготовь все, дай ему явки в Минске и Ганцевичах. В партизанский район Земелин будет выдвигаться через Минск. Чем раньше он начнет искать отряд Коровина, тем лучше. Ему поверят!
Рудаков пожал плечами.
— Если это приказ… Разрешите выполнять?
В голову мне закралось сомнение: а не развожу ли я панику на голом месте? Земелин рассказал о Сибирцеве только мне. Почему он должен рассказать о нем еще кому — то? Ведь с Земелиным работаю лично я. Штраух не посмеет держать у себя моего агента, даже если он вдруг и попадет в руки СД. Вахмана нет, от его досье на меня ничего не осталось, а рапорт сгорел вместе с ним в самолете.
Вдруг что — то остро сдавило мне грудь, стало нечем дышать. Впрочем, буквально через минуту отпустило.
— Тебе плохо? — обеспокоенно спросил Рудаков.
— Все нормально, выполняй приказ, — выдохнул я. — Даю тебе два часа.
Можно не верить в предчувствия, но в тот самый момент, когда Герлиака постиг внезапный и непонятный приступ, в Берлине, в своем кабинете на Принц — Альбертштрассе начальник IV управления РСХА СС-группенфюрер Мюллер открыл папку с материалами по делу Герлиака Генриха, СС-штандартенфюрера, командира бригады СС особого назначения «Люблин-500».
Папку принес заместитель Мюллера СС-оберштурмбаннфюрер Гуппенкотен, возглавлявший отдел IVE. После того как Панцигер дал отрицательное заключение по контактам Герлиака с антифашистами, Мюллер передал дело на Герлиака лично Гуппенкотену: только после заключения Гуппенкотена Мюллер мог при необходимости доложить начальству, что по результатам всесторонней проверки Герлиак оказался чист, как стеклышко.
Отдел Гуппенкотена выполнял чисто контрразведывательные функции, и поручение разобраться с рапортом Вахмана на Герлиака Мюллер дал именно Гуппенкотену совсем неслучайно. Во — первых, Гуппенкотен был старым соратником Мюллера, с которым они начинали карьеру в баварской полиции и которого Мюллер в числе опытных и преданных ему профессионалов взял с собой в Берлин: Мюллер был уверен, что расследование Гуппенкотен проведет профессионально и скрытно. Во — вторых, Мюллер не верил, что Герлиак может примкнуть к антифашистам, а вот вербовка во время заграничной командировки могла быть вполне реальным вариантом. Но связь Герлиака с антигитлеровскими силами, — от «Черного фронта» Отто Штрассера до «Красного фронта» коммунистов, — Мюллер считал совершенно невозможным, поскольку для работы в антифашистском подполье в период убедительных побед гения фюрера нужно было либо быть идиотом, либо убежденным антифашистом. Герлиак не был ни тем, ни другим, и Мюллер был в этом уверен: в госпитале после Демянска психиатр засвидетельствовал полное психическое здоровье Герлиака и справка лежала в деле. Что касается антифашистских убеждений, то в деле лежал донос от руководителя парторганизации, принимавшей Герлиака в НСДАП: партийный функционер обвинял Герлиака в полном отсутствии каких — либо политических убеждений. Последнее внушало искреннюю симпатию Мюллера к Герлиаку: и на самого шефа гестапо партийные бонзы писали доносы, упирая на то, что Мюллер всегда был убежденным баварским националистом. Партийные бонзы просто бесились из — за того, что Мюллер парадоксальным образом, вопреки всяким правилам, стал членом СС гораздо раньше, чем членом НСДАП.
Кроме того, Мюллер симпатизировал Герлиаку как коллеге по службе в баварской полиции и как брату своего фронтового друга. Короче, причин для симпатий было много, и именно поэтому Мюллер не положил полуобгоревший листок, найденный под трупом Вахмана, под сукно, а поручил провести предварительное расследование. Он был профессионалом. А профессонал обязан руководствоваться фактами, а не симпатиями или слухами.
— В этом клочке обгоревшей бумаги выражается мнение, что Герлиак «совершал ряд действий, внушающих серьезное сомнение в его преданности рейху и фюреру». Впечатление такое, что этим рапортом на имя начальника РСХА Вахман собирался инициировать расследование против Герлиака. Но нет никаких конкретных обвинений. На что рассчитывал Вахман?
— Скорее всего, он собирался изложить эти обвинения при личном докладе. Надо полагать, он имел на Герлиака досье, где эти факты имелись, — ответил Гуппенкотен. — Я запросил начальника СД и полиции Минска оберштурм- баннфюрера Штрауха по этому поводу, но тот ответил, что Вахман не передавал ему никаких материалов. Кроме того, Штраух не знает, кто именно вызвал Вахмана в Берлин.
— Это неудивительно, — заметил Мюллер. — Подразделение СД, в котором служил Вахман, находится в оперативном подчинении полицайфюрера «Руссланд — Митте». Вы запрашивали штаб фон дем Баха?