Вкус запретного плода

— Чего?! — Глаза у Марины сделались круглые-круглые, но, заметив, что Илье и без того неловко, быстро закивала: — Хорошо-хорошо, спою.

— Маринка, а откуда вообще ты так хорошо знаешь КСП? — неожиданно заинтересовался Илья. — Вроде бы мала для них.

— От мамы. — Марина улыбнулась. — Она у меня в молодости, когда еще училась, была заядлая кээспэшница.

— А где она училась?

— В универе, на биофаке. Она орнитолог и вообще зверье любит. В детстве кюбзовкой была, в зоопарке ошивалась. Я в этом смысле в нее, тоже зверей люблю. И собак, и кошек, на лошадей вообще смотреть не могу без дрожи. А папа у нас животных не любит. — Марина вдруг потускнела. — Фунтика и того еле-еле терпит. А до Фунтика у нас кошка была, так папа ее терпеть не мог! Не без оснований, правда: повадилась гадить ему под компьютер, но ведь она еще котенком была, мы бы с мамой ее приучили, если бы папа не злился. — Марина неожиданно замолчала. Глупо, конечно, но даже сейчас, когда Марина вспоминала о Пуське, у нее начинало щипать глаза.

— А что с ней случилось, с кошкой-то? — осторожно поинтересовался Илья.

Марина тяжело вздохнула.

— Никто не знает. Просто пропала. Может, папа тут совсем ни при чем. В тот день, когда она пропала, он на три часа исчезал из дому. А он не каждый день из дому выходит. На три часа — никогда не уходит, если уж ушел, так до следующего дня, а чтобы его всего три часа дома не было, такого вообще не припомню.

Воспоминания эти расстроили Марину. Да и кому приятно думать о своем собственном папе, что он… И кошку жалко.

— Может, это не он? — попробовал успокоить ее Илья.

— Да, правда, может, — вяло согласилась Марина… и тут ей снова вспомнился сегодняшний сон. Как же это она забыла? Она ведь и гулять с Ильей напросилась только для того, чтобы о нем рассказать! А им уже скоро домой возвращаться. — Илья, — быстро заговорила Марина, чтобы, не дай Бог, снова не забыть, — послушай, что мне сегодня приснилось! — И она подробно, стараясь ничего не упустить, пересказала ему свой сон.

— Бред! — коротко отреагировал Илья. Но, увидев, что Марина разочарована, поправился: — Ну, может, конечно, не бред, но при нашем уровне знаний мы с тобой наверняка не сможем разобраться в этом сне правильно. А от всяких домыслов, поверь мне, только хуже будет. Наверняка окажется, что мы все поняли с точностью до наоборот. Так что забудь его поскорее и не думай о нем никогда. А то ты с лица спала, пока рассказывала! Смотреть было жутко! Я сам испугался, ей-Богу! — И он рассмеялся, а вслед за ним и Марина, и в этом смехе растаяло воспоминание об этом тяжелом сне.

Повсюду лежал снег — на деревьях, на протянувшихся высоко над головой проводах, на холмах, показавшихся вдруг вдалеке. Все вокруг покрывала спокойная, ровная, почти без оттенков белизна. Даже небо, сплошь затянутое облаками, было сегодня белым, солнечные лучи, изредка прорывавшиеся сквозь эту молочную белизну, светили белым холодным светом. И только маленькими язычками пламени выделялись снегири, облепившие раскидистую березу, росшую на повороте дороги.

Они оказались на высоком берегу реки. Она была скована льдом, и лишь по самой середине ее змеился узенький черный ручеек. От воды шел пар.

— Отчего там не замерзает? — спросила Марина.

— Никогда не замерзает, — пожал плечами Илья. — Какой год уже удивляюсь. Наверное, ключ там бьет.

— Красиво как! — вздохнула Марина. Воздух был чистый, голова от него становилась ясной как стеклышко.

— Да, — согласился Илья. Пейзаж будто был выписан китайской тушью. При одном взгляде на него отступали все тревоги, все страхи, печали, и даже радости становились мелкими и несерьезными.

«Господи, — подумала Марина, — и какого черта я занимаюсь всякой фигней? Жизнь, в конце концов, дается человеку один раз, и надо бродить без передыху по такими местам, чтобы не было потом мучительно больно за бесцельно прожитые годы!»

Медленно, нехотя повернули они обратно, было уже поздно, дети скоро захотят есть. По дороге домой они молчали, оберегая воспоминания об увиденном.

Снимая куртку, Илья неожиданно обнаружил на боку прореху в подкладке. «Надо будет Маше сказать», — подумал он.

14

После обеда, когда дети ушли спать и в Крольчатнике наступила относительная тишина, Марина решила подняться к себе, чтобы тоже соснуть. Ночь в Крольчатнике изобиловала приключениями, дни тоже выходили довольно бурными, спокойная минутка выдавалась нечасто.

Взобравшись к себе, Марина с удивлением заметила, что дверь в мансарду напротив, почти всегда плотно закрытая, теперь распахнута. Оттуда доносились смех и громкие голоса.

«Вот некстати!» — расстроилась Марина, у которой слипались глаза. Заснуть под этот шум было, разумеется, невозможно, голоса за стеной жужжали, точно назойливые мухи. Промучившись несколько минут, Марина встала, накинула халат, босиком подошла к соседней двери и решительно постучала.

— Входи, не заперто! — бодро откликнулись оттуда.

— Это заметно, — ядовито сказала Марина. — Вы бы дверь запирали. Нельзя ли потише?

Ответа не последовало, словно Марининых слов никто не услышал. Тогда она вошла и огляделась.

Марина была здесь впервые, комната была окутана клубами дыма. Она была примерно в два раза больше Марининой, тут было целых два больших, с потолка до пола, окна, почти как у Дениса. Сам потолок был какой-то немыслимой конфигурации.

Повсюду валялись холсты, картонки, листы плотной бумаги с начатыми и неоконченными рисунками. Тут были наброски головок, лиц, рук, ног и пейзажей, какие-то загадочные дома, которые начали рисовать почему-то с крыши и остановились примерно на середине стены, чаще всего какой-то одной.

К подрамнику, стоящему в центре комнаты, был прикреплен холст с натюрмортом, на нем из кистей крупного винограда, живописно разложенных на серебряном блюде, торчала рыбья голова с выпученными глазами и судорожно раскрытой в предсмертной агонии пастью.

Марине бросились в глаза еще две картины: горящий маяк на острой скале в бурном бушующем море — если какой корабль сдуру поплывет на него, непременно разобьется! — и колодец на краю деревни, нарисованный в разрезе, с лежащей на дне утонувшей собакой.

«Какая жуткая живопись! — содрогнулась Марина. — Как муторно становится от нее на душе!» Марине вспомнился вид с обрыва на реку, которым они любовались сегодня с Илюшей. «Надо рисовать, чтобы было так, как там, или совсем лучше не рисовать!» — решила она про себя.

За кучей подрамников, ящиков с красками и еще черт знает чем Марина в конце концов обнаружила Ольгу и Вику. Обе сидели на голой брезентовой раскладушке, курили и пили что-то из пыльной, без этикетки, бутылки. В углу за ними спала в корзинке Ника, а крыса свернулась клубочком у нее в ногах и, похоже, тоже спала, подрагивая во сне усами.

— Присаживайся, Марина! — тоном радушной хозяйки пригласила ее Ольга, указывая на стоявшее вплотную к раскладушке старое продавленное кресло, покрытое слоем пыли. Марина слегка отряхнула его рукой и почему-то послушно села. От Ольги, когда она бывала в решительном настроении, исходил какой-то магнетизм, и тогда любой ее команде хотелось подчиниться. — Выпьешь с нами? — Ольга кивнула на бутылку.

— Нет-нет! — Марина решительно замотала головой. — Что ты, Оля, я же не пью.

— Дениса боишься? — съязвила Ольга.

— С чего ты взяла? — искренне удивилась Марина.

— А с того, что все вы здесь его боитесь! Все ему в рот смотрят!

— Интере-есно! — протянула Вика, шумно прихлебывая из стакана.

— Что тебе интересно? — подозрительно посмотрела на нее Ольга.

— Интересно, почему ты считаешь, что Денису все смотрят в рот от страха? Ежу ведь ясно, что страх тут ни при чем!

— А что при чем? Что при чем?! — с пол-оборота завелась Ольга. — Чего он вообще тебе сдался? Сидишь и все время, что бы я ни сказала, бросаешься его защищать! Можно подумать, у тебя на нем свет клином сошелся! Муж он тебе, что ли?