Страница 3 из 8
- Свет и тени - это ново, это только вчера придумали, - ядовито сказала Аделаида Петровна, но Витольд её не услышал.
- Ну, начинайте! - хлопнул он в ладоши. - Давайте пройдём ваш диалог от начала до конца...
- Нет, так не пойдёт, - говорил он, когда они закончили. - Что-то здесь не так, чего-то не хватает. Весь диалог плоский, поверхностный, без души.
- Если вы считаете, что я... - хотела обидеться Аделаида Петровна, однако Витольд прервал её: - Вы тут совершенно ни при чём! В диалоге нет внутреннего содержания, драмы, поэтому герои и их речи ходульные, неинтересные. Хичкок говорил, что любой диалог становится скучным через три минуты, но если под столом лежит бомба с работающим часовым механизмом, и зритель знает об этом, диалог может длиться и пятнадцать и двадцать минут.
- Отличная идея! Давайте и мы заложим бомбу на сцене, и интерес к спектаклю будет обеспечен, - предложил Соснин-Чусовской.
- Никакая бомба не сравнится по разрушительной силе с человеческими страстями. Надо уметь показать их, чтобы спектакль был интересным, - возразил Витольд. - Давайте думать... Кашта и Калхата прожили вместе целую жизнь; бывает, что мужчина и женщина смертельно надоедают друг другу и за меньшее время, если они не объединены чем-то более высоким, чем общей постелью, заботой о пропитании и воспитанием потомства. Есть ли у царя Кашты и царицы Калхаты нечто высокое, что их объединяет? Очевидно, это власть: они постоянно должны заботиться о том, чтобы не потерять её, потому что, во-первых, это сама по себе очень чувствительная потеря, а во-вторых, вместе с властью можно потерять жизнь. Этот скрытый мотив их поведения должен стать и трагедией ваших персонажей и насмешкой над ними: о чём бы они ни говорили, они не могут забыть о своём положении; власть - это бомба с часовым механизмом, которая лежит у них под столом. Подобно тому, как все мысли и разговоры тяжело больного человека так или иначе определены его болезнью, поведение наделённого властью человека болезненно определено этой властью. Это действительно и страшно и смешно - вот это вы мне и покажите в диалоге Кашты и Калхаты. Давайте всё сначала!..
***
- Да, теперь неплохо, - сказал Витольд. - На следующих прогонах закрепим и попробуем ещё и ещё поиграть со светом... Но где же этот чёртов Арнольд? Он срывает нам репетицию!
- Я здесь, - отозвался Арнольд из тёмного зала. - Я уже давно здесь, жду своего выхода.
- Ага, ври больше! - язвительно откликнулся Витольд. - Вампиром решил стать? Мало, что ли, у нас вампиров, и ты решил к ним присоединиться?
- Да я... - хотел ответить Арнольд, но Витольд грозно крикнул ему: - Живо на сцену! Тоже мне, примадонна!..
- Так, значит, я выхожу после диалога Кашты и Калхаты, чтобы выслушать их наставления, - глядя в текст, сказал Арнольд. - Я почтительный сын, с уважением относящийся к родителям...
- Ничего подобного! Чушь какая! - крикнул Витольд, вновь сорвавшись на фальцет. - Почтительные сыновья бывают только в сказках, а в жизни идёт постоянный конфликт между сыновьями и отцами. Фрейд утверждал, что каждый сын подсознательно мечтает убить отца, чтобы занять его место, - и не просто убить, а съесть при этом, чтобы отец в буквальном смысле растворился в сыне! Конфликт между отцами и сыновьями - одна из самых острых тем в мировом искусстве, а ты хочешь заменить это убогой почтительностью?! Да на этом конфликте мир держится, если угодно: сыновья должны отвергать отцов, чтобы идти дальше и выше! Пусть они набьют себе шишек, пусть наломают дров, но придут к чему-то новому, захватывающему, интересному, что подвинет весь мир вперёд. Но горе обществу, в котором сыновья хуже отцов, - такое общество обречено, оно вырождается, потому что новое оказывается хуже старого.
...А ты говоришь - почтительность! - он хлопнул Арнольда по плечу. - В лучшем случае, снисхождение и внешнее уважение, но про себя Шабака уверен, что отец ему в подмётки не годится. И для этого у Шабаки есть весомые основания: ведь кто такой Кашта? - правитель небольшой страны, которую всерьёз никто не воспринимает. Но Шабаке суждено стать фараоном великого Египта, - насколько же Шабака выше своего отца! Если мерить мерилом власти, которое, повторяю, главное в нашей пьесе, Кашта перед Шабакой так мал, что его трудно разглядеть - и вот это вы также должны показать, - обратился он к Соснину-Чусовскому.
- Съёжится, сжаться, распластаться перед ним? - расхохотался Соснин-Чусовской. - Это пожалуйста. Один раз я играл карлика и, клянусь, зрители поверили, что я настоящий карлик! Дамы в зале плакали и говорили: "Боже, какой маленький и несчастный!".
- Вот, вот! Съёжьтесь, сожмитесь перед Шабакой! - подхватил Витольд. - Это подчеркнёт его превосходство. Но делайте это не сразу, а в ходе разговора, растяните по времени, чтобы было видно, как Шабака возвеличивается, а Кашта уничижается.
- А мне тоже прикажете уничижаться? И без того роль маленькая, так совсем к нулю её свести? - ехидно поинтересовалась Аделаида Петровна.
- Зачем уничижаться? Здесь как раз можно показать человеческие черты, а они никогда не бывают ничтожными, - возразил Витольд. - Вы любите своего сына и гордитесь им, но вы и боитесь за него, ведь он ввязывается в опасное дело. Забудьте в разговоре с Шабакой, что вы царица, покажите любящую и страдающую мать.
- Постараюсь. Было время, когда мне доверяли роли и посложнее, - ответила Аделаида Петровна, а Витольд уже кричал Арнольду: - А ты о чём задумался? Опять о своих вампирах? Соберись, чёрт возьми, и давай репетировать!
- Да, да, я здесь, - встряхнулся Арнольд. - Я готов...
***
- Что же, неплохо, неплохо, - сказал Витольд, когда они прошли и эту сцену. - Ну, массовки мы после отработаем, а сейчас давайте обратимся к расставанию Шабаки и Пебатмы... Наденька, иди сюда!
- Да, иду! Что мне делать? - спросила она.
- Играть свою роль, - зло засмеялась Аделаида Петровна. - Вы же актриса, милочка.
- Да, я понимаю... Я только хотела узнать... Мне хотелось уточнить... - смешалась Наденька.
Арнольд взял её за руку:
- Ничего, всё хорошо. Не волнуйся.
- Разве это есть в роли? - проворчала Аделаида Петровна, а Витольд пристально посмотрел на Наденьку и воскликнул: - Да, да, да! Да, именно так, на полутонах ты покажешь любовь и нежность при расставании! Но вместе с тем должно быть чувство нарастающей тревоги: мы подберём нужную музыку и цветом, опять-таки, поиграем, - однако главное зависит от тебя, Наденька. Ты женщина, тебе должно быть понятно, что чувствует женщина, расставаясь с любимым, но тут не просто расставание - ты понимаешь, что можешь потерять его. Женщины тысячи лет провожали мужчин на войну и прочие смертельно опасные дела, но всегда была надежда на возвращение; гораздо хуже, когда мужчина уходит безвозвратно, когда он становится чужим и далёким. Вот это настоящая трагедия для любящей женщины - страшнее войны, прости Господи! Но ты не можешь ничего, ничегошеньки изменить - ты готова отдать ему всю себя до последней капли, но ему это не нужно, он увлёкся чем-то иным, в чём ты занимаешь мало места или не имеешь места вовсе. К чему тебе власть над Египтом, если ты потеряешь из-за этого своего любимого? - а ты потеряешь его в любом случае, победит он или проиграет, потому что, проиграв, он погибнет, а став фараоном, он уже не будет прежним.
Всё это ты чувствуешь душой и сердцем, но не можешь выразить словами, и потому слова твои жалкие и слабые, они не способны убедить его, они лишь вызывают усмешку. И тогда, чтобы не сердить его, ты начинаешь подыгрывать ему: ты говоришь, что веришь в его предназначение, веришь в победу; ты говоришь, что гордишься им. Ты готова даже подольститься к нему, сказав, что он будет величайшим фараоном.
- А мне, значит, снова быть снисходительным, ощущая своё превосходство? - спросил Арнольд.