Страница 5 из 32
«После смерти лорда Рэндольфа Черчилля в 1895 году еврейские друзья его отца продолжали дружить с его сыном. Лорд Ротшильд, сэр Эрнест Кассель и барон де Гирш часто приглашали его к себе» (16). Черчилль очень дорожил такими отношениями и не только сам берегся чего-либо, могущего бросить на них тень, но и всю семью (как старшее, так и младшее поколение), если так можно выразиться, перевел на юдофильские рельсы.
В частности, вот примечательный эпизод. В 1906 году кузен Уинстона, девятый герцог Мальборо, возмутился рецензией в газете «Дейли телеграф», разнесшей в пух и прах двухтомное сочинение Черчилля о своем отце. Весьма влиятельную газету редактировал еврей, Генри Леви-Лоусон, и оскорбленный читатель направил ему гневное письмо, а копию – Уинстону, написав при этом: «Я не позволю евреям утверждать, что члены моей семьи бесчестны, не ответив им крепче, чем они ожидают». Он добавил, пытаясь вразумить кузена: «С евреями нельзя обращаться столь же доброжелательно, как это принято между христианами». Но Черчилль не последовал его примеру. Он не внял голосу родни и даже не откликнулся, явно не желая осложнять свои отношения с еврейским сообществом Англии и сделав потому вид, будто ничего не произошло, проглотив оскорбление памяти отца и своего собственного труда (28).
А вот не менее показательный случай: в 1907 году в своем письме Черчилль поучает родную мать, предостерегая ее против включения в свои мемуары антисемитского, как ему мнилось, пассажа об одном из ведущих британских политиков лорде Гошене: «Я не думаю, что история про Гошена заслуживает опубликования. Она оскорбит не только семью Гошена, но и евреев вообще» (18–19).
Всю жизнь Черчилль неустанно стремился не просто пестовать, но и преумножать свои еврейские связи, и вся семья помогала ему в этом. К примеру, особые отношения его матери с новым королем Эдуардом VII, сложившиеся еще в бытность того принцем Уэльским, обогатили Черчилля знакомством с несметно богатым выходцем из Багдада, евреем-сефардом Реувеном Сассуном. Его племянник Филипп Сассун (в матери которого, кстати, текла кровь Ротшильдов), ставший впоследствии министром общественных работ, а там и министром авиации Великобритании, сделался довольно близким другом Черчилля и нередко принимал его в своем поместье Порт Лимн на побережье Ла-Манша.
Не только свою мать, но и жену, и сына, и дочь Черчилль старался держать в орбите дружеских, близких отношений с евреями. Характерен такой, например, эпизод из его биографии. Оказавшись после войны временно не у дел, Уинстон засел за книгу «История англоязычных народов», в которой особое внимание уделил знаменитому британскому политику еврейского происхождения Бенджамину Дизраэли, графу Биконсфилду. Работая над посвященной ему главой, он в течение нескольких месяцев жил на принадлежавшей его еврейскому другу и сотруднику Эмери Ривзу вилле «Да Пауза» на юге Франции, где по вечерам играл в свою любимую карточную игру безик с баронессой Жанной де Ротшильд, супругой венского богача Ротшильда. В работе над книгой ему помогал специально приехавший во Францию молодой еврей Морис Шок, преподаватель Университетского колледжа в Оксфорде. А в те же дни супруга экс-премьера Клементина Черчилль находилась на высокогорном швейцарском курорте Санкт-Мориц, где водила дружеское знакомство с нью-йоркским евреем Льюисом Эйнштейном (364).
Черчилль даже свою родную дочь показательно назвал Сарой, что, конечно же, не могло не вызвать одобрительной улыбки у его еврейских друзей. (Именно ей, кстати, сэр Уинстон доверит со временем зачитать его послание во время торжественного заседания в Карнеги-холле 29 апреля 1952 года по случаю четвертой годовщины независимости Израиля.) Но тут любящий отец попал в ловушку, сотворенную собственными руками, потому что семейная юдофилия Черчиллей обернулась для него неприятным сюрпризом, когда любимая дочь достигла двадцатидвухлетнего возраста.
В чем суть этого дела? Она в том, что дочь Черчилля Сара в 1936 году сбежала из дома с очаровавшим ее Виктором Оливером фон Самеком – тридцативосьмилетним евреем, дважды разведенным актером и пианистом, выступавшим на радио с комическими номерами и более широко известным под своим сценическим псевдонимом Вик Оливер. Черчиллю пришлось смириться с этим фактом. Со временем Сара вышла-таки замуж за Оливера (это был первый из трех ее браков), а Черчилль приобрел зятя-еврея. А еще два года спустя Черчилль обратился к постоянному помощнику министра внутренних дел с просьбой предоставить зятю британское гражданство. «Хотя, – пришлось признаться ему в своем ходатайстве, – первоначально я был против его брака с моей дочерью» (174–175). Но деваться политику-сионисту было некуда: ведь это все были плоды его воспитания, следствие семейной атмосферы.
История эта станет понятнее российскому читателю в своем психологическом содержании, если вспомнить, что дочь замечательного российского актера и режиссера Никиты Михалкова вышла замуж за грузина, несмотря на огорчение отца. Но кто же виноват в этом? Ведь Михалков так долго и так широко сам уверял всех в том, что русским может считаться любой, кто любит Россию… В решающий момент ему нечего было возразить против выбора дочери. Еще ближе по аналогии к черчиллевской ситуации пример академика Дмитрия Лихачева, чья дочь также вышла замуж за еврея, после чего академику пришлось по поводу и без оного делать громкие анти-антисемитские заявления, хотя никто его к тому не вынуждал…
Что ж, семейные узы – дело нешуточное. Теперь Черчилль оказался через свою легкомысленную дочь (она многое делала вопреки отцовской воле, включая выбор профессии актрисы и танцовщицы, а также склонность к алкоголю) привязан к евреям так крепко, как никогда.
Впоследствии он и сына принес на тот же алтарь. Еще до войны Рэндольф вошел в число почетных членов президиума еврейской молодежной организации «Маккаби». А уже во время войны, в 1944 году, заброшенный с парашютом в Югославию к маршалу Тито, Рэндольф Черчилль действовал там как связной Еврейского агентства (он же Сохнут, в 1920 году возглавленный Хаимом Вейцманом). Год спустя в Лондоне Рэндольф Черчилль отчитывался Вейцману о том, как «пытался спасти 115 евреев в Югославии» (260–261). Несомненно, и в этом рискованном выборе рода деятельности сказались еврейские связи и симпатии, традиционные для семейства Черчиллей.
О том, насколько эти симпатии были безотчетны и глубоки, говорит поразительный факт: в годы Второй мировой войны не кто-нибудь, а Виктор Ротшильд, недавно ставший третьим бароном Ротшильдом, лично занимался проверкой получаемых Черчиллем подарков в виде еды и сигар на предмет обнаружения в них яда (14). Не соплеменнику-англичанину, а именно еврею-инородцу доверил Черчилль свою жизнь! Может ли найтись свидетельство более многозначительное и выразительное?
Что ж удивляться, если сын Уинстона Черчилля Рэндольф, отлично осведомленный обо всех этих обстоятельствах, написал в примечании к первому тому официальной биографии отца: «Уинстон Черчилль не ограничивал свою потребность в общении с новыми интересными личностями посещениями одних лишь домов евреев. В этот период он иногда встречался и с гоями» (16). Как указывал еще М. Попов в «Полном словаре иностранных слов, вошедших в употребление в русском языке» (1907), гой – это «общее еврейское название для всех неевреев; гой – звучит с оттенком презрения». Если это и юмор, то, признаться, довольно специфический. Английский?
Не только сыну, но даже и внуку экс-премьера (тоже Уинстону и тоже военному корреспонденту и политику) передалась юдофилия как родовое свойство семейства Черчиллей. Совместно со своим отцом Рэндольфом (сыном сэра Уинстона) он написал и издал в Иерусалиме в 1975 году книгу «Шестидневная война», проникнутую пиететом перед Израилем, который они именуют «одной из наиболее достойных восхищения стран». Таким образом, перед нами как минимум четыре поколения одной семьи, в основе менталитета которой лежит осознание еврейского превосходства.
Разумеется, потомственные любовь, восхищение, почитание, привязанность и другие подобные чувства по отношению в евреям ни в коем случае не являются чем-то предосудительным для кого бы то ни было. Даже для государственного деятеля. Во всяком случае, если эти чувства искренни, бескорыстны и не вступают в противоречие с долгом перед родиной такого юдофила. Сердцу ведь, как уже сказано, не прикажешь.