Пустоцвет

- Что? - сгорая от неловкости. И снова глаза в глаза.

Неожиданно движение - и протянул мне свою ладонь:

- Константин Павлович Пахомов. 1980 года рождения. Сотрудник правоохранительных органов. Майор ФСБ. Хобби нет. Все свое свободное время вкладываю во всю ту же работу. Разведен. Помогаю воспитывать сына: не одной крови, но своего. Из близких еще есть бабушка, Анна Федосеевна Грозовская. Правда, опять-таки... родней приходится не мне, а моему другу - Ваньку, бывшему напарнику. С недавних пор состою в отношениях с гражданкой Цветковой Елизаветой Анатольевной, и у меня серьезные намерения относительно нее... если она не против, - поспешно добавил и ухмыльнулся смущенно.

Рассмеялась я глупо, сконфуженно, окончательно прибитая шоком. Чувствую, как жар подступил к лицу.

Поддаюсь игре.

Пожимаю его руку:

- Елизавета Анатольевна Цветкова, 1986 года рождения. Сотрудник милиции. Пока без звания - и, судя по всему, на том... и закончится, - печально коротко захохотала сама над собой. - До недавних пор работала в школе учителем физкультуры. Замужем не была, хотя... чуть не вляпалась. Детей нет. И нынче - бесплодна, - нервически сглотнула ком горечи, боли. - И, если Вам, Константин Павлович Пахомов, 1980 года рождения, - заливаюсь шаловливой иронией, - я еще интересна... то тут уж, как говорится, я бессильна: а потому - вся Ваша.

Крепко сжал мою ладонь. Вдруг резво вскочил с места и, обогнув стол, тотчас подался ко мне.

Захохотала я звонко от смущения.

Но давление, игра, попытка дразнить зверя - и уже повалил меня на спальную полку, сверху прибивая собой.

Жаркий, запойный поцелуй в губы...

Руками хоть и блуждал по телу, но на что-то откровенное, как обычно доселе, почему-то так и не решался... Еще миг - и вдруг стремительный напор: стащил с меня курку долой - помогаю. Снял и с себя верхнюю одежину. Хотел, было, на соседние сидение закинуть, да мимо: рухнуло все предательски на пол - не реагируем. Резво схватил мое платье за полы - и потащил его вверх, оголяя, обнажая меня перед собой бесстыдно. Сжалась я от смущения.

- А это обязательно? - тихий, робкий мой смех.

- Очень... очень "обязательно", - задумчиво прошептал, жадно изучая взором всё то, что столько времени манило, соблазняло собой, но так и не было доступным.

И снова уложил меня на спину. Голодно припал к груди: распутное блуждание языком, скользя по коже, играя с моими ощущениями, а затем грубый, знойный поцелуй, вбирая в себя, дразня, истязая завоеванный возбужденный сосок, доводя тем самым меня до протяжных вожделенных стонов. Утопил в ладони, сжал деспотично вторую грудь до сладкой боли. Протиснулся, лег между моими бедрами Пахомов - заставляя обвиться вокруг поясницы. Исполняю... всё исполняю - что бы не пожелал... Пробраться и к его закромам: стащить свитер, футболку; расстегнуть брюки; освободить, устранить последние преграды... - участливо ведется мой Костик. И снова шалость, наслаждение... от обоюдных ласк. Мгновения откровений, напряжения, жажды, накала интриги - и ворвался, вошел в меня, взрывая яркими красками небосвод...

***

Костя расселся у окна: облокотившись на стол, подпер рукой подбородок. Задумчиво всматривался вдаль. Я же лежала рядом, умостившись у него на коленях, как на подушке, и нагло томилась в ласках: нежно гладил меня мой "истязатель" по голове, тем самым хоть как-то усмиряя ноющую, пеленой тумана заслоняющую сознание, боль - эхо былых сражений.

- Ты это... - неожиданно раздался Пахомова голос, - только не злись, - тихим, спокойным тоном, будто убаюкивая (хотя не без затаившейся издевки).

- Что там уже? - гаркнула я, не сдержавшись от злости: тревога полосонула меня изнутри. И без того не по себе: до сих пор не верится, что счастье и покой для нас ныне - все же позволительная роскошь. Резво выстрелила взором ему в глаза.

- Мы не в ту сторону едем, - несмело прошептал, заливаясь виноватой улыбкой.

- В смысле? - подскочила я тотчас и забралась ему на колени, а там и вовсе едва не прилипла к стеклу: то лесополоса (золотом усеянная тиара уставших, ко сну приготовившихся, деревьев), то голые поля. Лишь вдали... иногда мелькнет столб, или чей-то автомобиль, али дом островком цивилизации. - С чего взял? - робко.

Тихо рассмеялся:

- По названиям станций понял.

- И чего раньше не сказал? - искренне удивляюсь, устремив взор на своего "негодяя".

- А только сейчас и понял. Я же тебе не навигатор, - ухмыльнулся.

Скривилась виновато, состроив нелепую гримасу:

- И что будем делать?

Явно потешаясь, уступил смеху:

- До города доберемся. А там: такси, маршрутка, автобус - что найдем, то и будет. - И вдруг печаль исказила его уста: - Прости... что затянул нас в дебри.

Враз округлила очи я. Еще миг - и сконфуженно захохотала. Движение - жадно прилипла к своему Костику, уткнувшись носом в шею - крепко сжал в ответ в своих объятиях.

Томно прикрыть веки - вдох; жадно вобрать в себя блаженный аромат, сводящий с ума запах; упиться теплом, трепетной близостью со своим мальчиком:

- Да мне... - помедлила от волнения, - мне, по сути, всё равно... даже если... и не вернемся мы больше никогда домой.

Вмиг грубая попытка Пахомова отстранить меня от себя, заглянуть в глаза - но не поддаюсь. Еще сильнее, усерднее прижимаюсь в ответ.

Вынужденно смиряется. На ухо шепот:

- Ты серьезно?

- Ну да... - короткая пауза. - Я же не зря тебе тогда... уехать за границу предлагала... Лишь бы с тобою рядом. А в остальном - неважно: что, когда и куда. Хоть на край света.

- А родители? - все еще никак не может обуздать свой шок.

- Письмо напишу, - шутливо-искреннее.

Хмыкнул вдруг, но добро так, весело:

- А по телефону... нет?

- Не эпистолярно как-то, - глупо ржу.

- Че-го? - рассмеялся громко, язвительно.

Оторвалась я от Кости. Сползла на сидушку, тут же отвернулась, пряча покрасневшее от смущения лицо. Разлеглась. Голову, как и прежде, своему Пахомову на колени умостила, вот только взглядом уткнулась в живот, принявшись пальцем ковырять пуговицу рубашки.

Решаюсь ответить. Тихо себе под нос:

- И когда в тебе успел умереть романтик?

Жгучая, колкая тишина. И наконец-то:

- Когда ты ушла.

Обмерла я, прибитая правдой. Виновато, еще рачительней спрятала взор, а то и вовсе зажмурилась; закусила губу.

Но еще один шумный, сгорая в стыде, вздох - и нахожу силы и смелость отстоять, не ронять прежнее настроение. Попытка перевести все в шутку:

- Но я же... вернулась.

Пауза - болезненная, рвущая душу на части, вонзаясь раскаленными прутьями в сердце, в сознание - и все же снисходит Костя на ответ:

- И он... потихоньку во мне оживает. Вот, к примеру, в поезд тебя затащить и черти куда увезти - это его проделки, - слышаться нотки смеха, издевки в бархатном баритоне.

Улыбаюсь счастливо (радуюсь, что все же поддался):

- Вот за это... я его и люблю.

Секунды молчания - и вдруг выпаливает:

- За что? - язвительно, хоть и добро, сквозь улыбку. Попытки разглядеть мое лицо, реакцию, но не поддаюсь. Продолжил: - За идиотичность?

Залилась тотчас смехом я. Невольные томные внутренние рассуждения, и отваживаюсь:

- За неординарность... За безумие... За страсть...

- Как бы он потом всем этим бесить не начал, - заржал пристыжено.

И снова рукой коснулся меня, нежно провел по волосам.

Проворачиваюсь.

Глаза в глаза:

- Я верю в нас, - шепчу несмело.

Ухмыльнулся Костя. Смолчал. Сверлит взглядом.

- И в себя, - продолжаю робко. - Что справлюсь...

- С чем? - удивленно.

- С глупостью своей, - конфузливо ухмыляюсь. - Что не позволю себе... наделать из-за нее ошибок.

- И я надеюсь, - миг - и тотчас, гадина, рассмеялся.

- Дура-ак! - обижено (наигранно) протянула я и тут же стукнула его в грудь.

Поймал, схватил мою руку в свою. Короткий поцелуй в ладонь, в тыльную ее часть, и сжал оную крепко: