Пятерка

На этой веселухе они будут героями дня.

— Джереми Петт… — начал Терри и сделал паузу на пару секунд. — Он мог уехать в Мексику, да?

— Может быть, — ответил Тру, глядя на дорогу и на все едущие впереди машины. Такой трафик на двухполосной дороге приводил его в ужас. — Я ж говорил вам: зависит от того, что у него в голове делается.

— В смысле не решил ли он, что убить одного и тяжело ранить еще одного достаточно? — предположил Кочевник. — Что ему этого хватило?

— Именно в этом смысле.

— Блин, да что ж такого, мать его, страшного в этом ролике? Да, там критикуется война. И другие группы тоже войну ругают, но никого не убивают за это! Чего он нас выбрал?

— Это вам его надо бы спросить.

— А я вас спрашиваю! — У Кочевника стало разгораться лицо. — Вы же его видели! Что в нем такого страшного, что нас за него надо убивать?

— Джон, — сказала рассудительно Ариэль, — он на этот вопрос ответить не может. Он не знает. Никто не знает, кроме Джереми Петта, а он не в своем уме. Может быть, что-то в ролике напомнило ему о пережитом. О таком, о чем он не хочет, чтобы ему напоминали. Так я думаю.

— Да, — согласился Тру. — И я думаю так же.

— Так мне что, идти на телевидение и извиняться? — спросил Кочевник у них обоих. — Вылезти на сцену и извиниться, что мы сделали этот ролик и Майка за него убили? Или дело не в ролике, а в песне? Извиниться за то, что мы написали эту песню, но больше никогда ни за что не напишем песню, которая может кого-нибудь разозлить? Знаете, что после этого останется?

— Знаем, — ответила Берк. — Хилые мелодии, как у Ван Халена. Которых, к моему сожалению, мы написали много. Вроде «Злого копа».

— А чем вам не нравится Ван Хален? — поинтересовался Тру.

— А чем тебе не нравится «Злой коп»? — Кочевник повернулся к ней, насколько позволял ремень безопасности. — Развлекательная песенка, людям нравится.

— Алкашам нравится, — бросила Берк, дернув губами в презрительной ухмылке. — И барменам.

— И владельцам клубов.

— С этой публикой не проканает, — напомнила она. — Вылезем с такой ерундой — нас сметут со сцены. Хочешь к Джорджу в больницу? Я — нет.

— Что?

До нее дошло, что она только что сказала. Послание из другого мира.

— Я в смысле… только не я. И точка.

— А мне Ван Хален нравится, — сказал Тру, обращаясь к Ариэль.

— Я всего лишь сказала, — продолжала Берк, уже заведенная на ход, — что играть мы должны для этой публики. Если мы с ними не установим контакт, они повытаскивают приборы и проделают нам новые анусы прямо во лбу. Так что, наверное… может, надо сразу ударить «Бедлам-о-го-го». Дисторшн врубить на всю катушку. На полную громкость. И ты, Джон, когда будешь петь, микрофон прямо в пасть захреначивай. Ори так, чтобы ни одна собака слов не разобрала. Сожри микрофон. Нормально?

Наступило молчание. Потом Кочевник кивнул:

— Нормальный план.

— Дисторшн — мое второе имя, — добавил Терри.

— И темп надо набрать, — сказала Берк. — Медленное станет быстрым, а быстрое — бешеным. О’кей? За мной, ребята, и я вас выведу.

— Вот это для меня концерт, — отозвалась Ариэль. — Люди, если у меня руки отвалятся посреди «Сочувствия», кто-нибудь их подберите и засуньте в холодильник.

— Прорвемся, — сказал Кочевник с улыбкой, которую можно было бы назвать нервной. — Девяносто минут шума, искажений и темпа. Может, какие-то песни придется петь дважды, но мы прорвемся.

Дорога I-10 свернула на I-8. Примерно через шесть миль после Хила-Ридж Тру и практически все, кто ехал на запад, свернули на двухполосную дорогу, какое-то время идущую ровно, а потом начинающую подъем в раскаленные кирпично-красные горы в сторону городка Стоун-Черч. На забитой дороге машины ползли. Пассажир едущего перед «Жестянкой» серого фургона опустил стекло и выплеснул на дорогу желтую жидкость из ведра. Она запузырилась, испаряясь. Стали появляться молодые люди в шапках-зонтиках с красной надписью «Стоун-Черч 9 — 2008». Они ходили между машинами, продавая воду в бутылках, футболки и шапки-зонтики с той же красной надписью.

— Награжденный, — вдруг сказала Ариэль. Это пришло ей в голову при мысли о Джордже, лежащем на больничной койке. — Вы говорили, детектив Риос вам сказала, что Петт награжден. — Она подождала, пока Тру глянул на нее, подтверждая, что услышал. — А что за награда?

— «Бронзовая звезда за храбрость». — Тру смотрел прямо перед собой, ровно ведя «Жестянку» вперед. Горы стали большими и неровными. — Это было в Фаллудже, в ноябре две тысячи четвертого. Он был на позиции в заброшенном доме, со своим наводчиком, высматривал цели. Очевидно, их обнаружили и выследили разведчики инсургентов. В рапорте, который я читал, было сказано, что в их убежище влетела граната. При взрыве наводчик Петта был ранен в голову с серьезным повреждением мозга. В результате он попал в госпиталь ветеранов в Темпле, пожизненно. Сразу после попадания гранаты на штурм бросились от тридцати до сорока инсургентов со штурмовыми винтовками.

У Тру были плотно сжаты челюсти, дергался мускул. Ариэль отметила, что голубые глаза приобрели цвет стали.

— Как написано в рапорте, у Петта был шок и кровотечение из ран, но он стал отстреливаться, — ровно и медленно продолжал Тру. — Нескольких он подстрелил, свалил прямо на подходах. Тогда они подвезли грузовик с гранатами и стали из гранатомета разносить дом, комнату за комнатой. Согласно рапорту, Петт вытащил своего напарника, оказав ему возможную в тех условиях первую помощь. Он вызывал подкрепление по рации, но дом был окружен, и пути отхода не было. — Стальные глаза глянули на Ариэль. — Можете себе представить, каково это было? И какие у него были мысли? Да, он был тренирован, но война такого типа… когда сидишь, как собака в клетке, гранаты влетают и делают в стенах дыры, а у напарника из головы мозги вываливаются, — что делать человеку в такой ситуации?

Чуть помолчав, Тру продолжил:

— Он сделал вот что: перебрался со своим наводчиком в подвал, в темноту, и нашел там укрытие, где можно было встать спиной к стене. И стал ждать. Бои шли по всему городу. Помощь была в пути, но быстро она добраться не могла, и ей надо было пробиваться с боем. Согласно рапорту, Петт с наводчиком пробыли в подвале около трех часов. Голова наводчика лежала у Петта на коленях, а руками он наводил винтовку на дверной проем наверху лестницы. Обстрел гранатами продолжался, но внутрь противники не совались. Была уже почти ночь, когда до него добралась помощь. Он успел убить шестерых, ранить примерно вдвое больше. С напарником он согласился расстаться не сразу, и ему дали вынести раненого вверх по лестнице. Это было его последнее боевое задание. За спасение друга и за проявленный героизм под огнем он был награжден «Бронзовой звездой». Полиция Темпля нашла орден у него в квартире, в шкафу на полке, в коробке с письмами жены.

— Жены? — Кочевник поразился, что у него есть жена. — А где она?

Тру ответил не сразу. Он смотрел на приближающиеся горы — сейчас они казались массивной линией сломанных зубов.

— Как-то вечером в феврале две тысячи четвертого года жена Петта и их семилетний сын выезжали с парковки у молла. На перекрестке их стукнул внедорожник, ехавший, по оценкам хьюстонской полиции, со скоростью почти семьдесят миль в час. Две восемнадцатилетние девчонки, хорошо обкуренные. Та, что была за рулем, ругалась по телефону со своим бойфрендом. Свидетели утверждают, что она на красный даже не затормозила. Я видел отчеты полиции и статью в газете. — Фотография в «Кроникл» была жуткая. Мини-вэн смяло в бесформенную массу металла, и обломки пролетели сквозь витрину ресторана «Попай фрайед чикен». — Жена Петта скончалась на месте, мальчик прожил еще сутки. Водительница внедорожника умерла через несколько дней, пассажирка осталась калекой. Петт приехал на похороны, но через пару недель вернулся обратно на службу.

— Зачем? — Терри был поражен.