Пятерка

— Не надо, не надо, не надо, — говорит мальчишка. Если бы Джереми это уже не слышал, он бы не узнал английскую речь.

Он пытается заговорить. Сперва надо вернуть дыхание. Ребра завтра будут саднить от удара. Он чуть не замахивается своим оружием снова, просто от злости, но потом соображает, что парнишке на один раз урока хватит.

— У тебя бумажник? — спрашивает Джереми.

— Ойблябольно, — доходит неразборчивый ответ.

— Бумажник, ты, сучонок! Где?

Дрожащая окровавленная рука отрывается от лица, копается в кармане и вынимает тощий кусок кожи. Джереми берет его, достает деньги и понимает, что это не бумажник мексиканского дантиста, а собственный этого воришки: в нем вшивые три купюры, в темноте не разглядеть какие.

— Его бумажник где? — требует Джереми. — Гого, который в костюме!

Но его уже не слышат — парнишка валится на склон канавы, зажимая лицо обеими руками. Джереми его обыскивает, находит в одном кармане мелочь, в другом — ключи от машины. Мелочь оставляет себе, пустой бумажник летит в траву. Джереми отворачивается и идет обратно, туда, где все еще лежит в отключке мексиканец, а второй грабитель свернулся рядом с ним.

Возле его правой ноги — оброненный бумажник. В нем приятная тяжесть налички, которую Джереми быстро извлекает. Кто-нибудь мог бы наварить и на лежащих там кредитных картах, но Джереми в эти игры не играет. Опустевший бумажник он выбрасывает, потом нагибается и проверяет у лежащего сердцебиение. Достаточно сильное. Все-таки лучше головная боль, чем сердечный приступ. Побитый начинает стонать и шевелиться, Джереми решает, что пора уходить.

Но сперва он берет бумажник другого грабителя и вынимает четыре банкноты. В правом кармане обнаруживаются еще две бумажки и мелочь, а с ними — весьма неприятный продолговатый кусок кожи, в который зашит свинцовый цилиндр. Деньги он пересчитает в мотеле.

Окровавленный носок Джереми выбрасывает вместе с мылом как можно дальше, вылезает из канавы, проходит через дыру в сетке, идет к своей машине, будто гуляя по английскому парку, и уезжает. Он ждал, что Ганни окажется рядом и скажет что-то вроде «отличная работа» или «четко сделано», но Ганни не показывается. Ну и ладно, думает Джереми. Чему его еще научили в Корпусе — это умению надеяться на себя.

На обратной дороге по почти пустым улицам Джереми приходится заехать на парковку какого-то ресторана, потому что на него напал приступ дрожи и выступил холодный пот. Не удается перевести дыхание — наверное, ребро треснуло, и что теперь делать? Но он сидит, держась за рулевое колесо, и когда наконец получается сделать глубокий вдох, он замечает, что припарковался перед «Попай фрайед чикен», и не может сдержать болезненного смеха, потому что у Бога очень извращенное чувство юмора. Просто злобное.

Он решает, что все с ним в порядке. Сломанных ребер нет. Просто схватка еще гудит в нервах, и в носу стоит запах крови.

В номере мотеля при свете лампочки в ванной Джереми выясняет, что разбогател на триста двадцать восемь долларов и семнадцать центов. Неплохо за ночную работу.

Он себя поздравляет и дарит себе «доктор Пеппер» и два пакета жареной картошки из автомата в офисе, и когда погружается в сумеречную дремоту, ощущает приятную сытость.

Глава одиннадцатая

В шесть часов утра в воскресенье «Жестянка» отъехала от гостиницы «Ла Квинта» на Ремнон-серкл в Эль-Пасо. Джордж сидел за рулем, Ариэль на переднем пассажирском сиденье, Кочевник и Терри за ними, Берк на своем обычном месте. Не было шуток, не летали туда-обратно острые замечания. На самом деле было еще слишком рано, чтобы издавать какие-либо звуки, кроме неразборчивого бормотания. Вчерашний концерт в «Спинхаусе» дался нелегко и оказался серией разочарований. Сегодня до трех часов дня надо проделать примерно двести восемьдесят миль. Они направлялись на северо-запад к I-10 в Нью-Мексико, а потом по этому шоссе, где оно сворачивает почти точно на запад в Тусон.

Эш позвонил в среду вечером, примерно через час после их интервью на ток-шоу местного радио. Субботний концерт в «Фортунато» в Тусоне не отменен, если они желают в нем участвовать, сказал Эш Джорджу. И если уж они заедут в такую даль, то можно с тем же успехом прокатиться в Сан-Диего и по всем остальным сценам, закончить турне нормально, но это пусть решает группа, так что, если им нужно время подумать, пусть ему утром сообщат.

— А как там ситуация в Свитуотере? — спросил Джордж, лежа на кровати в номере, который занимал вместе с Кочевником и Терри. Детская кроватка на сей раз досталась Джону Чарльзу. — Стрелявшего нашли?

Эш ответил, что следствие никуда не продвинулось. И еще — что оставил сообщение детективу Риос и ждет, чтобы она перезвонила.

Джордж поблагодарил, а когда Эш закончил разговор, сказал своим соседям по номеру:

— Надо позвать Ариэль и Берк и решить, что мы будем делать после «Спинхауса». Мы все еще в расписании в Тусоне, и Эш говорит насчет того, чтобы все-таки выполнить турне. Кто что думает?

— По мне — о’кей, — ответил Кочевник. — Если все согласны.

Он в свои двадцать с чем-то прожил в Тусоне два года, работая в дешевом пункте проката автомобилей в аэропорту. Играл он тут в паре групп, которые ни разу из города не выезжали. Приятно вернуться на старую почву с историей какого-то успеха за плечами.

— По мне тоже, — согласился Терри, но прежде всего он думал о том, чтобы добраться до дома Эрика Геросимини возле Альбукерка и увидеть «Леди Франкенштейн».

— Давай послушаем, что скажут они.

Джордж потянулся назад и два раза стукнул в стену. Через несколько секунд Ариэль открыла соединяющую дверь.

Решение принять было нетрудно. Они профессионалы, а шоу должно продолжаться.

Это не значило, что шоу будет продолжаться идеально или хотя бы просто хорошо. Джордж вел машину под безжалостно пылающим безоблачным небом, между зазубренными линиями коричневых горных хребтов, а группа ехала молча, переживая события вчерашнего вечера.

В «Спинхаусе» набилось полно народу, сувениры и диски улетали «с колес», но неприятности начались, когда ведущий певец «Soul Cages» — злой за то, что они перестали быть гвоздем программы, — заметил Кочевнику за сценой, что собралось полно фанатов Майка Дэвиса и было бы разумно продавать диски и футболки «Beelzefudd» вместо файвовского мусора. Кочевник бросил на него взгляд, способный расплавить стекло, но язык и нрав придержал. Он бывал в группах, которых выкидывали с ведущей позиции, он знал, каково это, и все-таки он бы с удовольствием сбил этому оборзевшему дураку сопливому «рейбаны» с морды.

А потом само выступление. Кочевник решил не исполнять «Злой коп» и начал программу с «Чего-то из ничего», гремящей будь здоров, но замедляющейся на припеве потише:

И это совпадало с их общим ощущением.

Через несколько минут Кочевник чуть не пробил ногой барахлящий монитор-спикер, но Ариэль сумела его успокоить. Ее собственный монитор стал загибаться во время третьей песни, она себя не слышала, не попадала в ноты и стала сбивать ритм. Джордж копошился вместе с техником — благожелательным старым хиппарем, который слишком много раз путешествовал на светлую сторону и теперь двигался в замедленном темпе, пригодном лишь для альтернативной плоскости существования, пытаясь разобраться в путанице проводов и разъемов на консоли микшера. При свете дня на проверке звука все выглядело нормально, но в темноте, когда вращаются под потолком три зеркальных шара, в грохоте барабанов Берк, завываний сваренных в пиве фанатов, визге и вое колонок на грани перегрузки и перегорания предохранителей консоль оказалась такой же кривой, как руки ее хозяина, и траченной временем, как его кафтан.

Пока Джордж укрощал увечную консоль, Терри пытался исполнить партию Майка на песнях, которые, по общему согласию, действительно нуждались в аккомпанементе баса, и пару раз пропустил ноты в собственной партии. Это было само по себе потрясением, потому что никогда раньше Терри свою работу не портил, и почти сразу стало понятно, что он слишком сильно старается, так что Кочевник ему велел заниматься своей работой и забыть про бас, а это вывело из себя Берк, которая решила, что это неуважение к памяти Майка, как будто его партию можно просто выбросить к чертям и всем пофиг.