Страница 96 из 246
Пришлось заглаживать вину самым действенным, по-моему, способом.
Хоть и не понял – в чём вина?
( … это уже теперь мне понятно, что в ней сработал инстинкт женского самосохранения: «если я у тебя уже есть, то для кого ты тренируешься на этой грёбанной гитаре?»
Впрочем, возможно я и теперь чего-то не так понял …)
Моего отца она покорила рыбой фаршированной луком и рисом, по рецепту приморского города.
Мне тоже очень понравилось. Жаль редко она её готовила.
Лёха Кузько принёс благую весть – мы будем играть в ДК завода КЭМЗ, он договорился.
Я обрадовался; если не играешь на танцах – это не жизнь.
И к тому же, когда мы с Ольгой ходили на танцы к «шпицам» и там на площадке вспыхивала драка, я боялся за её живот, хоть его и не было ещё видно.
На танцы в КЭМЗ приходила толпа из далёких от Лунатика районов.
Хоть «шпицы» и лучше нас, но после их танцев трамвая не дождёшься.
Но некоторые хлопцы с Посёлка приезжают к нам в ДК КЭМЗ.
Люди любят вливаться в толпу.
Владю и Чубу забрали в армию, на бас-гитаре теперь Сур, сосед Чубы; он ещё десятиклассник.
С нами стал петь загребельский хлопец Фофик, его коронный номер песня Макаревича:
Я пью до дна за тех, кто в море…
и ещё про американского лётчика сбитого в небе над Вьетнамом:
Мой «фантом», как пуля быстрый…
( … только недавно я узнал, что это переделка «Секретного агента» Мэла Тормé. Ещё аж из 50-х.
Всё-таки в музыке они всегда нас обгоняли …)
Однажды ночью Ольга полезла с поцелуями к моему члену, но я крикнул:
– Мне не нужна жена-вафлистка!
Она отдёрнулась, а я тут же пожалел о своей дурости. Идиот!! Зачем? Ведь так же хорошо было!
Влился в толпу тупых «бурсаков».
Когда в сарае стало слишком холодно, мы перешли на кушетку в кухне.
На ночь я плотно закрывал двустворчатую дверь между кухней и комнатой, где спали родители и мои брат с сестрой.
Не потому, что мы каждую ночь занимались любовью, а чтобы они там не знали в какую ночь мы это делаем.
На танцах в КЭМЗе Ольга редко танцевала – слишком большой живот, а вокруг прыгают не глядя куда.
Её светло-коричневая мини-дублёнка тоже стала застёгиваться с трудом.
Однажды ночью она начала плакать, что я её совсем разлюбил такую.
Но это неправда, мне её было жалко и хотелось защитить от всего.
Она плакала, пока не заставила меня заняться с ней любовью.
И было хорошо, только приходилось очень осторожничать, чтоб никак животу не повредить.
Через четыре дня Ольга родила мою первую дочь – Елену.
Дети цветы жизни, пока не распищатся…
Нашу Ленку-мордочку
Выброшу я в форточку,
Чтоб она не плакала…
Маленькие груди Ольги оказались весьма млекообильными. После кормления приходилось даже сдаивать в стакан излишки.
Ну, конечно же, она добилась, чтобы и я попробовал.
О вкусах не спорят, но что эти младенцы в нём нашли? Пастеризованное и то лучше.
Тётя Нина сказала, что ребёнка надо обязательно окрестить.
Мы понесли Ленку в какую-то хату в районе двенадцатой школы. Во дворе было много народу.
Вобщем, церковь, но без креста – типа, подпольная.
Внутри тоже – хата хатой, только мебели нет.
Ребёнка вынули из конверта, наскоро смочили, чтоб заревела и выдали крестик.
Я и думать об этом забыл, но в январе Лёня, начальник нашего участка и он же комсорг цеха, созвал после работы комсомольское собрание в кабинете начальства, чтобы объявить, что из горкома сообщили, что я был в церкви, окрестил ребёнка и мне надо объявить выговор, как несознательному комсомольцу.
Все сразу проголосовали «за», но посочувствовали, что я не исключён и у меня ещё десять лет будут вычитать из зарплаты комсомольские взносы.
Позже я узнал, что поп-креститель каждый месяц должен сдавать списки посетителей его хаты. Вот те и подпольщик.
А в феврале я проштрафился ещё больше.
Лёха ехал в город Коростень, привезти электрогитары для КЭМЗа.
Я тоже хотел с ним поехать, но когда начал отпрашиваться в цеху, мне сказали подождать начальника.
Когда в проходе Механического показалась чёрная шинель Лебедева, я вышел ему навстречу, но у него, как видно, спина ещё недостаточно распрямилась, или накануне слишком прямой была, и он сказал мне «нет».
Тут меня зло взяло и я ушёл, всё равно ещё не переодевался. А Лёха, оказывается, уже уехал.
Вобщем, мне за этот день прогул поставили и вышел приказ начальника цеха за нарушение трудовой дисциплины на три месяца перевести меня на нижеоплачиваемую должность – подсобником в Кузнечном цеху завода КПВРЗ.
Вы лучше лес рубите на гробы —
в прорыв идут штрафные батальоны…
В кузнечном цеху станки не гудят, там гахкают гидравлические молоты и сотрясают бетонный пол, в жерлах печей ревёт пламя форсунок, раскаляя железные болванки внутри печей до алой белизны.
Ещё вентиляторы воют в круглых коробах с намордниками из сетки. У тех вентиляторов размах лопастей метровый – раз рубанёт и… Вот для того и сетки.
Короче, лучше Кузнечного места не найти, если занимаешься вокалом. Ори – сколько влезет, никто тебя не слышит. Вот и я – сам себя не слышу, но ору:
О, мами,
О, мами-мами блу,
О мами блу…
Но это я ору, пока мой напарник Боря узнаёт сколько чего на сегодня грузить.
Борю тоже перевели в подсобники за нарушение трудовой дисциплины, но он в этом цеху местный – кузнец из Кузнечного.
Ему лет за тридцать, светловолосый, невысокий. И не скажешь, что кузнец.
Залетел за пребывание в нетрезвом виде.
Наша работа – загружать болванки в печи.
Болванки мы берём в крайнем крыле Кузнечного. Это куски осей от колёсных пар вагонов и локомотивов нарезанные газосварщиками в первую смену.
Болванки, конечно, неподъёмные, поэтому тут есть тельферный кран.
Я их цепляю захватом-клещами, а Боря орудует кнопками пульта, что висит с крана, и переправляет их на вагонетку.
Там я их направляю и придерживаю, пока расстегнётся захват.
Так загружаем несколько рядов. В зависимости от длины, а значит и веса болванок, потому что вагонетку по узко проложенным рельсам нам самим же и толкать.
Мы выталкиваем её в основной корпус на поворотный круг. Он похож на крышку канализационного люка, но он подвижный.