Страница 89 из 246
Очень долго пришлось ждать, но потом принесли гитары. Даже без чехлов. Чёрные, лакированные. Намного тяжелее «Йоланты».
Видно фабрика ещё не освоила электрогитарное производство.
Но про бас-гитару Чуба сказал, что пойдёт.
А в следующий понедельник Владя с утра начал агитировать, чтоб мы освободились от работы по состоянию здоровья.
Пойдём в заводской медпункт и скажем, что вчера играли на свадьбе и у нас теперь отравление желудка. Колбаса оказалась несвежая.
Только надо всем вместе идти и говорить одно и то же.
Нашли мы Чубу в Вагоно-ремонтном и вчетвером пришли в медпункт с дружной жалобой на свадебную колбасу.
Нас там посадили на стулья и медсестра принесла банные тазики-«шайки», а потом ведро подогретой воды подкрашенной марганцовкой.
Доктор сказал нам пить её литрами, а потом совать два пальца в рот, поглубже, до самого корня языка – и это нас спасёт от отравления.
У Чубы с Чепой кризис миновал ещё до начала промывания желудка и они разошлись по рабочим местам.
Но мы с Владей стойко продержались до конца процедуры и выбросили в тазики всё, чем завтракали в то утро.
За наши старания доктор выписал нам освобождение до конца рабочего дня.
Пока мы переоделись и дошли до проходной, начался обеденный перерыв.
Выходит мы себе вырвали всего четыре часа свободы, а завтра с утра опять на работу.
Павел Митрофанович сказал, что Клуб покупает электроорган «Йоника» и с нами теперь будет играть Лёха Кузько.
Лёха – сын Анатолия Ефимовича Кузько и тоже баянист.
У него рыжеватые редеющие волосы и песняровские усы скобочкой, чтоб не так бросался в глаза его чересчур горбатый нос, свёрнутый в давней драке. Из-за этого носа кличка у него – Рог.
Он на семь лет старше нас, но свой парень. Приглашал к себе домой послушать магнитофонную запись «Белого Альбома» Beatles.
Его отец, Анатолий Ефимович, во дворе своей хаты построил ему двухэтажный дом из красного кирпича.
На первом этаже гараж, а на втором кухня и две комнаты. Живут же люди.
Но машину он ему не купил, потому что Лёха бухáет по чёрному, оттого и жена Татьяна ушла от него вместе с ребёнком.
Пока слушали «Beatles», Лёха дал посмотреть толстую книгу «Учебник Судебно-медицинской экспертизы».
На пожелтелой бумаге страниц много чёрно-белых фотографий с пояснениями, в основном одни трупы.
Но он раскрыл в одном месте десятка два мелких снимков – как для паспорта – в несколько рядов, они показывают разницу между нетронутой девственной плевой и повреждённой.
( … наверное, именно тот учебник отбил во мне интерес к порнографическим изданиям. Страшно мне: сейчас вот переверну страницу в журнале «Playboy», а там – убийство с помощью ножниц, или удавленник на перекладине табурета …)
Домой на обед мы ходили в спецовках – зачем обтрёпывать чистое об бетонную стену вокруг завода?
Согрев на керогазе суп, или вермишель, я приносил обед на кухню и тут уже снимал спецовочную куртку и штаны, оставаясь в трусах и рубашке.
Дома всё равно никого, родители на работе, младшие в техникуме.
Спецовку я снимал потому, что после обеда оставалось минут десять до выхода обратно. Не садиться же в грязном на диван или в кресло.
В эти десять минут я наяривал на гитаре и орал разные песни для развития вокальных данных, которых у меня не было и нет.
Но я всё равно пел, да простит меня Беата Тышкевич, польская красотка из цветного журнала, приколотая вместе с чёрно-белой фотографией группы «Who» над диваном.
Однажды доголосился до того, что началась эрекция и, ухватив линейку забытую младшими на столе под окном, я замерил длину своего члена.
Слесарное дело прививает уважительность к точному знанию.
После одного из обеденных перерывов, когда мы с Владей вернулись в цех, Чепа сидел за столом перед дверью бытовки вместе с мастером и незнакомым мужчиной в чистом.
– Вот они,– сказал Боря Сакун и незнакомец пригласил Чепу и нас пройти вместе с ним.
Мы последовали за его атлетической фигурой в клетчатой рубашке.
Был жаркий октябрьский день, поэтому мы тоже шли без курток, а в футболках и спецовочных штанах.
По прощальным ужимкам Бори Сакуна мы догадывались, что нас ведёт представитель власти, но понятия не имели почему.
Навстречу от центральной проходной шли припоздавшие из заводской столовой на площади за воротами.
Всё как обычно, только мы выдернуты из заведённого течения жизни завода и отделены от неё.
– Куда это вы намылились?– спросил с улыбочкой Пётр Хоменко из встречного потока рабочих, но, уловив резкий разворот идущего впереди нас мужчины в чистом, резко утратил весёлость и, не дожидаясь ответа, зашагал прочь по направлению к цеху.
– Это кто?– цепко спросил сопровождающий.
Я ответил, что это мой наставник и мы вышли через проходную.
Он сказал нам садиться в «волгу», где сквозь стёкла уже виднелся Чуба и отвёз нас в Горотдел милиции рядом с Паспортным столом.
За воротами Горотдела оказался широкий двор в окружении одноэтажных зданий барачного типа.
Нас развели по разным кабинетам разных зданий и начали задавать вопросы и записывать наши ответы.
Конечно, писалось не всё подряд. Например, у Чепы допрос начинался так:
– Знаешь этого долбоёба?
– Какого долбоёба?
– Того, что вас сюда привёз.
– Нет.
– Это начальник уголовного розыска.
– Не. Не знаю.
А мне попался именно этот начальник.
Он сидел за большим столом, мускулистый, с прилегающей к черепу причёской русых волос и спрашивал кто вчера был на репетиции в комнате Эстрадного ансамбля.
Кто уходил последним.
Кто подходил к шкафу, где хранился такой дорогой немецкий баян с четырьмя регистрами.
Он всё время записывал, а когда отвечал на телефонные звонки, то прижимал трубку к уху плечом, как Марлон Брандо в роли шерифа.
Допросив всех, нам сказали, что мы свободны и можем возвращаться на работу.
Мы потопали вверх к Универмагу, потом налево через площадь Мира.
Четыре Орфея в измазанных спецовочных штанах и старых линялых футболках.
По проспекту Мира мы шли не торопясь – рабочий день кончается в пять.
На Зеленчаке мы малость побесились. Начали прыгать друг на друга как мазандаранские тигры и драть футболки на теле.
Не унимались покуда на каждом не подрали в клочья, от ворота до пупа.
Ну, и что? День солнечный, тёплый. Завязали их на животах узлами и пошли, как хиппари, дальше.
А первым Чепа начинал.
Наверное, потому что у него такая грудь волосатая.
На следующей неделе, по пути с обеда на завод, я, как всегда, зашёл к Владе.
У соседа в их дворе только что сдохла курица и Владя предложил оттащить её в цех и повесить в бытовке.
Для хохмы.
Этот план не слишком-то меня воодушевил, но я всё равно помог Владе переправить её в завод.
Для стенолазания нужна свобода рук, а когда несёшь газетный свёрток с курицей нечем хвататься за дырки в бетоне.
Посреди потолка бытовки свисал электропровод для лампочки, которой там не было, да и патрона тоже.
Владя взял чью-то незавершённую «шабашку» под окном, опёр её на срединный ряд шкафчиков, взобрался сверху и обмотал безработным проводом курицу за шею.
Там она и застыла, развесив грязно-белые крылья поверх костлявых дохлых ног.
Перерыв кончился, в Механическом начали заводиться станки и в бытовку зашёл чернявый плотный слесарь с ремонтного участка.
Увидав бездыханное пернатое, он почему-то не засмеялся, а тут же вышел.