Страница 115 из 246
Закон боевой дружбы, сам пропадай, а товарища выручай.
По-моему, «Орион» предоставлял свои музуслуги безвозмездно, то есть даром.
Во всяком случае, не помню, чтоб в разговорах упоминались какие-нибудь деньги за халтуру.
Для нас – просто вырваться за пределы в/ч 41769, играть танцы для людей одетых в гражданское платье было бесценной платой.
Так что, если угодно, нам платили минутами свободы.
Время – деньги.
Перепадало ли что-то на уровне командования, то есть замполиту?
Понятия не имею, а и врать не буду.
В симферопольском призыве пришёл и влился в «Орион» знающий себе цену музыкант – Юра Николаев.
Свой прейскурант он изучил на гражданке, работая в ресторане на ритм-гитаре.
Ещё он пел – без особого диапазона, без особой лажи – всё что угодно в рамках традиционных заказов от подогретых парой графинчиков водочки ресторанных гуляк.
Есть вода, холодная вода!
Пейте воду с водкой, господа!..
После третьего графинчика шёл тяжёлый рок:
…где течёт журча водою Нил,
жил своею жизнью беззаботной
маленький зелёный крокодил!..
А когда клиент целиком созрел, катило сюрреалистическое:
Цвели дрова и лошади чирикали,
Верблюд из Африки приехал на коньках…
Так что моё присутствие в «Орионе» оправдывалось лишь парой старых номеров, зато выезжавший с нами для присмотра прапорщик не мог заложить замполиту, что я выезжаю с ансамблем просто так.
На фиктивную должность звукооператора обычно примазывались не меньше двух чмошников.
Но танцы – дело сезонное. Танцы для новогодних вечеров, а летом, вернее в начале осени, нас позвали только один раз.
Вечер танцев на хлебозаводе.
Тот ли это самый, где мы брали подаяние с конвейера, не могу знать.
На этот раз я увидал лишь обнесённый запертыми боксами двор да трёхэтажное здание заводоуправления. В нём-то и гудели танцы на втором этаже.
Разумеется, я много танцевал и так покорил одну из своих партнёрш, что она не кобенясь вышла со мной из зала.
По тёмной лестничной клетке мы поднялись на третий этаж, но там перед запертой дверью в коридор распивали вино эти чмошные звукооператоры.
На первом этаже картина почти повторилась, только тут уже её сотрудницы дымили сигаретами.
Я повлёк её на выход; она покорно вышла во двор.
Бляяядь!
Голая заасфальтированная площадка залита светом дуговой лампы. Ни одного закоулка.
Единственное затенённое место – антрацитно чёрная полоска тени от столба, что держит лампу посреди двора.
Я сам себе показался щенком Тузиком, который спёр резиновую грелку, но не может найти место где её подрать.
Пришлось давать обратный ход.
Должно быть я разочаровал её своей непредприимчивостью и тем, что так не по-солдатски спасовал перед неприхотливым минимализмом обстановки.
Она не появилась на свидании назначенном в парке на следующий вечер.
Я покружил по тёмным аллеям, немного постоял у ярко освещённой танцплощадки, за оградой которой отдыхала ставропольская молодёжь, хотя выходить на свет опасно – я не в парадке.
Нет её, и вряд ли будет. Пора заворачивать оглобли.
– Солдат, спички найдутся?
Патлатый парень с сумкой на широком ремне через плечо.
Я достал спички из кармана хэбэ, он взял их и расстегнул зиппер на сумке.
Сверху, кроме пачки сигарет лежал коробок спичек.
– Ой, я такой забывчивый. Закуришь?
Он протянул мне пачку, приоткрыв крышечку на фильтрах.
Я вытащил одну.
– Ах, здесь такой шум, даже голова разболелась. Может отойдём?– Он правой рукой взворошил ширококудрую стрижку тёмных волос.
…я не понял… он это, типа, меня снимает?..
Невысокий аккуратненький парень, чуть патлатый, сумка под локтем.
– Можно.
Мы отходим в сопровождении взглядов обычной возле танцплощадок части публики – тех, что не заходят внутрь.
Медленно шагая, мы идём никуда.
Он всё говорит, говорит. Такие женственные интонации.
Он рассказывает мне анекдот из жизни голубых. В Москве одного поймали и в ментовке бьют, а тот кричит: «ну, капитан, я же хотел только в ротик, а не в зубы!»
Игра слов, но не смешно, хотя понятно.
И с ним всё понятно. Интересно, дальше что.
– Хочешь вина?
– Можно.
Мы заходим в ближайший от парка гастроном. Очереди почти нет.
Он покупает бутылку вина, советуется со мной – подойдёт?
Я первый раз такое вижу – «Горный цветок».
Магазин залит светом и опять все молча пялятся.
Он радостно выбивает в кассе чек и засовывает бутылку в сумочку.
Мы возвращаемся в парк, в верхнюю его часть, где нет скамеек и нет фонарей.
Стоя в темноте у шеренги подстриженных кустов, мы распиваем вино, не до конца.
Он опускается вплотную передо мной на колени и расстёгивает пуговицы в ширинке моего хэбэ.
Вобщем-то, возбуждает. Потом становится тепло и мокро.
Его голова, едва виднеясь в темноте, качает вперёд-назад.
Я передвигаю на себе бляху солдатского ремня за спину, чтоб он не стукнулся лбом.
Он меняет ритм, меняет темп. Передохнул. Начинает снова.
Как-то это… монотонно. Долго мне ещё так стоять?
Чмо-ок.
Опять тайм-аут?
– Негодяй! Ты был с блядью, поэтому не можешь кончить! Негодяй!
– Да не был я ни с кем.
Я застёгиваюсь, а он жалобно сетует, что у меня такой подходящий – ровно тринадцать – но ничего не вышло.
Его оценка на глаз не совпадает с замерами во время того обеденного перерыва в КПВРЗ, но я не в обиде, с поправкой на его разочарование – так старался и попусту.
И за вино он платил.
– Тут ещё осталось – будешь?
– Ах, нет.
Я допиваю дохленький горный цветок под его повесть, что он тут проездом из Нальчика, где какой-то очень важный директор очень важного предприятия сделал его таким, когда он ещё был совсем мальчиком.
Потом он меня обнимает, но не целует – ведь я наказан, я был с блядью, негодяй – и он уходит сентиментально манящей походкой в сторону уличных фонарей за деревьями парка.
Мальчик из города Нальчик.
Судя по анекдоту, жизнь у них не сахар. Таись и прячься, пока не поймают.
Ну, чё? Пора домой двигать?
Пришло письмо от Ольги, что она получила письмо от моего сослуживца.
Он анонимно сообщал ей о моих амурных самовольных хождениях в разные стороны от дислокации воинской части 41769, она же одиннадцатый ВСО.
Меня до глубины души возмутила наглость грязных инсинуаций.
Ведь ни в Дёмино, ни на хлебозаводе ничего не получилось!