Страница 9 из 78
Проезжая по Закарпатью, мы столкнулись со множеством конфликтных ситуаций, касающихся отношений между отдельными национальностями, проживающими здесь. «Украинцы» (бывшие русины) плохо отзывались о своих соседях и в ответ получали то же чувство настороженности и даже враждебности. Ужгород, Рахов, Мукачево, Яремча — места, где с русинами соседствуют мадьяры, румыны, швабы11, евреи, цыгане. Отдельные национальности живут сами по себе, либо отдельными семьями, либо в своего рода гетто. В этих местах мы предпочитали останавливаться подальше от сел. Так, в районе города Коломый мы ночевали на реке Прут. Река обмелела, ее широкое русло завалено камнями, а вода течет сбоку, почти незаметным потоком. И вечером, и утром в окрестных селах звучат колокола. Все это на фоне Карпатских гор.
После Турку открываются захватывающие красоты Ужского перевала. Останавливаемся в Ужке (село).
Старик у действующей церкви жалуется: «Раньше нас называли русскими, русинами, а теперь почему-то “украинцами”». Те же сетования в селе Волосянки: «Раньше нас православными называли, а не униатами. Православные — и все, и русскими мы были, а теперь “украинцы”».
Из Закарпатья в Москву мы возвращались через Приднестровье и Молдавию. Относились к нам в этих местах очень хорошо. В молдавских селах поили молодым вином, угощали виноградом и молдавским перцем — гогошарами. Спокойно останавливались на ночлег возле сел. На обратном пути забили весь багажник флягами с молодым вином и грецкими орехами и, переночевав возле крепости Прут, на большой скорости помчались в Москву.
ГЛАВА3
«О, РУСЬ, ВЗМАХНИ КРЫЛАМИ». - ТРИУМФАЛЬНОЕ ШЕСТВИЕ «ПАМЯТИ». - ПРОТИВ ПЕРЕБРОСКИ СЕВЕРНЫХ РЕК НА ЮГ. - ДЕМОНСТРАЦИЯ НА МАНЕЖНОЙ ПЛОЩАДИ. - ПОХОД НА РАДОНЕЖ. -УСТАНОВКА ПАМЯТНИКА Сергию РАДОНЕЖСКОМУ
Уезжая из Москвы на 4—6 недель, по возвращении я с удивлением начал замечать, как каждый раз за такой короткий срок менялся тонус родного города. Нарастала напряженность, многие жили в ожидании перемен к лучшему. Вне Москвы ветер перемен был почти незаметен. В наших кругах говорили о необходимости национальных реформ, о жизненной важности возвращения к национальным традициям, основам и идеалам, порушенным еврейскими большевиками. В политическом отношении перед нами был пример великого Китая, который за несколько лет, опираясь на народные традиции, сумел достигнуть огромных экономических успехов. В это время я начал писать книгу о народных традициях труда, вышедшую в свет под названием «Русский труд». Мне казалось, что изменение отношения к труду позволит решить основные проблемы общества. Пытаясь выявить то главное, что составляло сущность русского труда в эпоху его расцвета, я понял, что он никогда не сводился к совокупности действий или навыков, а рассматривался как проявление духовной жизни, причем трудолюбие было характерным выражением духовности. Очень верно сказано русским педагогом В. А. Сухомлинским, что «отношение к труду является важнейшим элементом духовной жизни человека. Было бы недостаточным и наивным сказать, что трудолюбие воспитывается в процессе труда. Трудолюбие как важнейшая черта морального облика воспитывается и в процессе духовной жизни — интеллектуальной, эмоциональной и волевой. Не может быть трудолюбивым человек мало думающий, мало переживающий».
Трудолюбие, добросовестность, старательность, нестяжательство, которые были в наших предках, рождались не просто в процессе выполнения трудовых функций (хотя это и немаловажно), а являлись итогом их богатой духовно-нравственной жизни.
Подготовка тружеников на Руси осуществлялась посредством церковного пастырства и учительства. Понятие труда как добродетели входило в сознание русского человека как со стороны семьи и коллектива, так и со стороны Церкви, ибо каждый труженик был членом того или иного прихода. Традиция церковного наставничества не прерывалась и в период петровских преобразований, во время которых сам царь пытался даже усилить роль Церкви в воспитании подрастающего поколения.
Православный характер русского труда выразился, в частности, в духе нестяжательства — отсутствии у значительной части русских тружеников стремления к материальному богатству, накопительству, энергичному стяжательству материальных ценностей. Дух нестяжательства не означал, конечно, отказа от материальных благ и желания работать бесплатно, а выражал иную, нежели на Западе, систему ценностей, при которой материальные блага не занимали главного места в жизни.
Такая нравственная атмосфера труда могла существовать только в условиях общины и артели, которые, по моему мнению, должны были стать примером и образцом при разработке современных форм труда. «Столбовая дорога “перестройки”, — писал я в 1986 году, — возвращение к народным основам, традициям, идеалам, культурно-историческое возрождение накопленных поколениями наших предков духовно-нравственных ценностей.
Судьба “перестройки” решается “на стыке” человека, культуры и экономики — в сфере труда. От того, сумеем ли мы остановить и повернуть вспять процессы деградации труда, возродить утраченные или деформированные трудовые ценности, во многом зависит наше будущее.
Главное состоит в том, чтобы найти в себе силы вернуться к народным основам труда, демонтировать порочные, оторванные от народных традиций и обычаев методы управления им, которые препятствуют развитию самостоятельности, инициативы и предприимчивости трудовых коллективов и отдельных работников.
Ключ к перестройке в сфере труда — в народном понимании его прежде всего как духовно-нравственной, а потом уже экономической и технико-организационной категории. Понимание труда как духовно-нравственной категории предполагает развитие его в соответствии с народными традициями и обычаями, вовлечение в культурный оборот страны тех подлинных трудовых ценностей, которые выработаны многими поколениями предков. Весь опыт современной жизни показывает, что корни традиционной культуры труда, богатейшие трудовые ценности не погибли безвозвратно, а лишь сместились на периферию нашего сознания.
Трудолюбие, добросовестное, старательное отношение к труду, самостоятельность, инициатива, предприимчивость могут возродиться только при создании благоприятных условий, и прежде всего — развития народного самоуправления, трудовой демократии».
Опубликовать эту книгу оказалось непросто. В большинстве издательств редакторы махали руками, лишь услышав ее название. В то время вынести слово «русский» на обложку без отрицательного эпитета было равносильно признанию себя «великодержавным шовинистом»12. Тем не менее во второй половине 80-х годов все основные части своей книги я опубликовал в журналах и газетах. Главной, конечно, была публикация ее в нескольких номерах «Нашего современника» (тираж журнала тогда был четверть миллиона экземпляров) под названием «О, Русь, взмахни крылами» и «В двух шагах от обрыва». В отклик на эти статьи мне пришли десятки писем читателей, солидарных с моими взглядами, выступавших, как и я, за реформы с национальных позиций. Я понял, что существует молчаливое большинство русских людей, которым не нравится космополитическая вакханалия, устроенная Горбачевым и «прорабами перестройки».
В 1986—1987 годах центр русского патриотического движения по-прежнему оставался в Обществе охраны памятников и в выросшей из него «Памяти», которая все больше из культурно-просветительской организации превращалась в политическую силу. Говорю об этом с полной определенностью, потому что в это время особенно сильно почувствовал на себе внимание КГБ. Поговорив с некоторыми из наших, узнал, что такое внимание к себе почувствовали и другие активисты. Куратор Института труда по линии КГБ провел со мной несколько бесед, подробно расспрашивая о моей деятельности в ВООПИК и обществе «Память». Разговоры были вполне мирными, на меня не давили, как это делалось раньше. Чувствовалось, что КГБ по распоряжению политических структур проводит зондаж настроения в нашем Обществе.