Матрица постапокалипсиса

Взяли его утром. Он только-только встал на ноги, чтобы продолжить свой путь, как увидел то, что чуть не заставило его поседеть. На него мчались два чудовища, отдаленно напоминающие волков. Откуда-то из глубин бессознательного всплыло слово «варги». На варгах восседали урук-хаи. В серых папахах, алых черкесках и синих с красной окантовкой шароварах, они лихо размахивали нагайками и улюлюкали. Варги стремительно приближались, АлеКрей бросился обратно в заросли водоносных растений, но далеко уйти не успел. Когда ближайший варг пробегал мимо АлеКрея, восседавший на нём урук-хай свесился и со всей силой ударил по беглецу нагайкой. Удар был столь силен, что АлеКрей моментально свалился без сознания, потеряв половину единиц жизни. В себя он пришёл только на земле в странном месте, напоминавшем какой-то временный лагерь, рядом с двумя другими такими же бедолагами.

— Воды. — с трудом открыв плохо слушающиеся губы, прохрипел АлеКрей. — Пить. Прошу.

— Терпи браток. — лежащий рядом невысокий мужичок с вислыми усами и хитро прищуренным глазом осторожно пододвинулся к АлеКрею. — С водой тут проблема. Эти зеленомордые жуть какие жадные, за каплю воды удавятся. Вон толстая девка просила. — Мужичок взглядом показал на жирную бабу, закутанную в какие-то грязные тряпки. — Так ей выписали звездюлей по первое число. Только она сама виновата, начала хуйню какую-то нести, что-то требовать, орала, истерила, вот её и обработали. Я сейчас попробую вежливо попросить, намекну что без воды издохнешь, а ты мне подыграй. Мертвыми мы им точно не нужны, так что глядишь полглотка тебе обломится. Меня Петрухой зовут. Официально имя вбил.

— Я АлеКрей.

— Алек значит. В общем давай Алек начинай стонать и воды просить, а я с этими зеленомордыми постараюсь перетереть за то, чтобы подпоили тебя немного.

— Хорошо.

АлеКрей прикрыл глаза, застонал и тихо засипел «воды, пить, воды».

— Эй, командир. — пронырливый Петруха видимо быстро разобрался во внутренней иерархии урук-хаев и безошибочно выделил главного. — Пленный-то умирает. Водички бы ему в горло налить, а то окочурится. Чего зря товар переводить.

Здоровенный урук-хай с широкими оранжевыми галунами на отворотах черкески недовольно уставился на Петруху, потом перевел взгляд на АлеКрея. Тот застонал ещё сильнее, всеми силами стремясь показать, что жить ему осталось совсем уж недолго.

— Тур, возьми флягу, что в рюкзаке у него нашли. Там не вода, а какая-то дрянь, видимо из тех, что гномы пьют. Благородным уркам все равно такое пойло пить не пристало, так что вылей ему в глотку, чего добру пропадать. Второму тоже дай, а то, глядишь, тоже подыхать начнет без воды. Бабе не давай, она жирная, не сдохнет.

Невысокий застенчивый урук-хай по имени Тур стал копаться в рюкзаке АлеКрея и выудил оттуда флягу. Открыл, понюхал, брезгливо поморщился и полил прямо на АлеКрея, тот едва успел открыть рот. Затем такую же процедуру Тур проделал с Петрухой, после чего несколько раз потряс флягу, избавляя её от остатков жидкости и сунул в мешок у себя за спиной.

Немного придя в себя АлеКрей полез с расспросами к Петрухе.

— Что здесь вообще происходит?

— Да кто ж его знает. Думаешь поболе твоего знаю? Неа, браток, сам в непонятках — кто я, что я, где мы оказались и чего тут вообще происходит. Я как очнулся сначала в лесу отсиживался, ягод нашел, грибов, не голодал в общем. Потом чёрт меня дернул отправиться людей искать, встретил эту толстуху Джинну, которая вон лежит. Дурная баба оказалась. Молодая и дурная. Кричала что нас найти должны, помочь, что всё это какая-то ошибка и что так не бывает. Вот нас и нашли. Даже убежать не вышло, как выскочили из-за холма на своих страхолюдинах, так и взяли нас тепленькими. Что дальше будет только это Беспределье, наверное, и знает. А нам только надеяться, что явит оно нам какое-нибудь своё чудо.

— А что они тут делают?

— Я сам до конца не понял. Но краем уха услыхал, что вроде нашли большой людской лагерь и теперь думают, что им делать. Я так понял, что это у них «разъезд» какой-то — разведку проводят, ну и людишек типа нас ловят, народу или «сабель» как сами говорят мало — штук восемь, а лагерь-то немаленький. Видит око да зуб неймет. Так что эти нападать не будут, позырят-позырят, да отвезут нас туда где у них основные силы. Там может пожрать дадут. Ээхма. — Петруха завздыхал.

Попав в условия несвободы люди ведут себя по-разному. Кто-то впадает в шок от резкого разрыва между реальностью и той шизой в голове, которая мешает её восприятию. Таких сразу «вдевают», ведь нет лучшего объекта для манипулирования чем объект, потерявший ориентацию в ситуации. Кто-то начинает истерить, некритично перенося привычную в обыденной жизни стратегию на новые обстоятельства. Такие ломаются и ломаются довольно быстро, «вдеваясь» после этого ещё глубже чем первые. А есть те, кто в меру сил и умений пытается адаптироваться в новой ситуации и извлечь из неё максимум пользы. Петруха производил впечатление именно такого человека. Трезво оценив сложившиеся обстоятельства, он не ныл, не дёргался, а спокойно сидел, вернее лежал, и ждал в какую сторону будет меняться то, что от него сейчас нихрена не зависит.

Тем временем к командующему «разъездом» урук-хаю с оранжевыми галунами подошли двое других «урок». Говорили они достаточно громко для того, чтобы АлеКрей и Петруха могли их слышать. Из их доклада главному следовало, что в лагере людей много, сотни полторы или того больше, часть из них ходят в стальных шлемах необычной конструкции, но другой брони ни на ком нет, шашек и пик тоже не наблюдается, носят какие-то палки с широким деревянным расширением, видимо это и есть их оружие, хотя у некоторых видели ножи. Видели также несколько лошадей, но без сёдел. Рядом с лагерем стоят какие-то уродливые стальные коробки, похожие на телеги, впрочем обычные повозки там тоже стоят, несколько штук. Над лагерем поднят странный флаг — красное полотнище с белым кругом в центре, в котором нарисован чёрный крест с изломанными концами, такого они ни у кого из людей раньше не видели.

Сам лагерь окружен небольшими рвами, который любой уважающий себя «урка» даже не перепрыгнет, а просто перешагнет. Рвы не глубокие, видно как по ним люди ходят туда обратно, а некоторые стоят и просто смотрят вдаль. Ещё в лагере есть пленные из других людей — докладчики видели сооружение, напоминающее загон, обтянутое странной проволокой и сидящих на земле полуголых людей, похожих, кстати, на тех, кого удалось захватить «разъезду».

Наличие пленных в лагере заинтересовало главного урук-хая больше всего: сколько пленников, во что одеты, какого пола, возраста, насколько изможденными выглядят. Так матёрый барыга интересуется бизнесом конкурента, сравнивает, завидует, алчно желает отбить долю рынка. Тот факт что у них объявились соперники урук-хаю не понравился из чего Петруха сделал вывод, что промышляют «урки» работорговлей и что это не самый плохой расклад, могли же и жаркое из пленников сделать. На что АлеКрей заметил, что ни рабом, ни тем более обедом у урук-хаев желания у него быть нет.

Было не то чтобы страшно, но как-то очень сильно неудобно. С одной стороны, что-то в мозгу сильно противилось принимать реальность, буквально вопя, что урук-хаи в черкесках, папах и шароварах, с шашками и нагайками в когтистых, узловатых лапах это всё «не по-настоящему», что это модное голо-кино с полным погружением и что надо проснуться и понять, что достаточно одного клика чтобы всё это осталось в прошлом как странный и неудачный сон. Но нечто в глубине, совсем маленькое, едва ощущаемое, но бесконечно мудрое грустно улыбалось как бы намекая, что сколько голову в песок не суй жопа от этого целей не станет. Эта простая мысль как-то вдруг успокоила АлеКрей, после неё грубые урук-хаи стали ещё более реальными и при этом какими-то понятными что ли.

Толкнулся Петруха. Пододвинувшись к АлеКрею ещё ближе, он возбужденно зашептал на ухо.

— Вон, смотри, начали собираться, свёртывают стоянку. Значит наше лежание здесь закончилось. Один хрен как бревна тут валяемся, ни поесть, ни попить, хорошо хоть ни срать, ни ссать не хочется. Тоже странно, однако, за всё время ни единого позыва не было, хотя и пил и жрал. Кругом непонятки.