Страница 14 из 20
- и вот, когда мистрис Чудлей сидит в кресле, за стеной, где живет джентльмен-парикмахер, - плачет ребенок, мальчик девяти лет, мальчик плачет неистово. - В чем дело? - Мальчик потерял грифель от аспидной доски, и его завтра накажут розгами учитель в школе. - Потом, когда джентльмен-парикмахер склонялся у ног, мальчик неистово ворвался сюда и завертелся неистово, в счастии, - потому что он нашел грифель и его не будет бить учитель. Перед этим мальчик неистово плакал, его побили бы.
- Мистрис Смит идет по бульвару, в кафэ, - ее джентльмен, с тростью в руках, уже был утром на бирже, он в курсе, как пляшут доллары, фунты и франки, он уже потрудился. Ах, должно-быть, должно-быть, она даст ему свою визитную карточку. - Он бодр, он весел, он шутит, - но он немного устал. Он говорит: - "Pardon madame", - и заходит в писсуар, от удовольствия он бьет тросточкой по стене. Она идет медленнее. В кафэ пустынно. День. - Ну-да, в пять часов разбухнут кафэ от кавалеров и дам, и будут острить, что костюм дам состоит - из кавалера впереди и из ничего сзади: это совсем не потому, отчего в России и мужчины и женщины ходят кругом голые. И тогда из пригородов, из подворотен казарм, с фабричных дворов - выйдут - пойдут - черные блузники - и где-то соберутся еретики, фантасты и отступники - поэты и художники. - В этот день мистрис Чудлей принесли телеграмму -
- Ну, вот мистрис Чудлей не было в колонном зале польской миссии, но неистовый плач того мальчика, ребенка, которого будет драть педагог за утерянный грифель, - этот плач был в этом зале. Детский неистовый плач стал рядом с Смит, около ротмистра - губернатора Тензигольского. Поэты, художники, еретики и блузники пришли потом. - В тот год - в те годы - не знали еще в Европе, что это пришло: кризис или крах - или нарождение нового? - В Ливерпуле в порту толпились корабли, титаники, дредноуты, над мутной водою, в нефти - в порту - с каменных глыб набережных свисали гиганские грузопод'емные краны, горами валялся уголь, лежали бочки, хлопок, под брезентами, высились нефтяные баки, каре кварталов элеваторов, складов и холодильников замыкали порт кругом. Кругом все было в саже, в дыму, в каменноугольной пыли, звенели и дребезжали лебедки, вагонетки, вагончики, вагоны, гудели паровозы и катера, гонимые человеческой волей. - Там дальше был город контор, банков, фирм, магазинов. Здесь толпилась толпа - людей всех человеческих национальностей, туда в город контор автомобили, трамваи и автобусы увозили только тех, кто был в цилиндрах, котелках и крахмалах. - В элеваторах, складах и холодильниках, должно-быть, конечно, было много крыс. - И в конторе мистера Кигстона, как во многих конторах королевского банка, знали - вот что, не о крысах:
- В тот год - в те годы - никто не знал, что пришло в Европу: - гибель, смерть или рождение нового. Но мистер Кигстон, как многие, кто научился читать цифры, знал - - Впервые за две тысячи лет гегемония над миром ушла из Европы. Уже прошли годы человеческих бойнь, но народы, как звери, зализывая болячки, жили военными поселениями, глухо готовясь к новым и новым войнам. Вся Европа, и победители, и побежденные, страны, которые грабят, и которых грабят, - вышли из войны - побежденными. Во всех странах, у всех народов пустели университеты, вымирала интеллигенция - мозг народов, пылились, разваливались, разветривались музеи, картины и книгохранилища, - народами управляли солдат, мудрый, как казарменная вахта, и шибер, энергичный, как кинематограф, полагавший, что вся промышленность и экономическая жизнь народов - есть только: биржа и жульничество на высоких и низких валютах: не поэтому ль в Англии, Франции, Италии - не дымились домны, заводы и фабрики - и заливались водой каменноугольные железорудные шахты, извечно черные и пыльные, и одни за другими, сотни, тысячи, лопались, банкротились - фирмы, торговые конторы, банки, предприятия, - а рабочие, десятки, сотни тысяч, миллионы, безработные - люмпен-пролетариат шли в больших городах от одной профессиональной конторы к другой фабричной конторе, в штрейк-брейхерстве, ночуя неизвестно где, потому что вот уже много лет ничего не строилось в Европе, и в одной Англии необходима была постройка миллиона домов, - не потому ли тогда ощетинились нации баррикадами виз и таможен, и даже Англия, великий торговец, изменив столетью своего фритредерства, построила заборы таможен - для побежденного врага, Германии, которая нонсенсом затуманила смысл побед и Версалей и за Версалем оставила одно лишь - разбойничество - -? Тогда говорили в Европе, что это промышленный экономический кризис. - И, хотя государства грозились заборами таможен, как баррикадами, все же были люди, которые видели гибель Европы в уничтожении международного братства, и тогда учинялись Канны, Генуя, - и там фельдфебеля хотели учинить новый Версаль, - и эти глядели на Россию - в Россию, чтоб утвердить равновесие мира - новой колонией. Но государства еще жили и властвовали, как на войне, раз'единяя, кормя и - властвуя: тогда многие в Европе разучились знать, как достается хлеб, - но многие и многие поля в те годы были засеяны - не пшеницей, а картечью, - об этом хорошо знал европейский крестьянин, мужик, - и многие и многие те, для которых не хватало моргов, разучились есть хлеб: ведь едали же в Лондоне и Берлине дохлых лошадей и собачину. И хозяйственный кризис все рос и рос, все новые останавливались заводы, все новые рушились фирмы, все новые товары оказывались ненужными миру - медь, олово, хлопок, резина, - и новые миллионы людей шли - в морги. Но киношки, но кафэ, диле и нахт-локалы были полны, женщины всегда имели визитные карточки. - И эти глядели на Россию - в Россию, чтоб утвердить равновесие мира: колониальной политикой.
- Но в Европе были и еретики, и безумцы, и поэты, и художники, которые - -
- Но Европа мала; - Европа, кошкой изогнувшаяся на земном шаре, где старая кошка нюхает молоко Гибралтара, где Пиренейский полуостров - голова, а нога - Апенинский полуостров
- и гегемония над миром ушла из Европы, с Атлантики - к Тихому Океану:
- В Америке сытно, обутно и одетно, в Соединенных Штатах на каждых четырнадцать человек - автомобиль и половина мирового золота там, и доллар чуть ли не выше своего паритета, и ее тоннаж, в четверть мирового тоннажа, догоняет Англию. В Японии дымят заводы, снуют основы и челноки, и японскому флоту - ближе до Австралии, чем английскому. В Китае, который спал шесть тысяч лет, - полезли китайцы под землю за каменным углем, за залежами железных, оловянных, медных руд, - в Китае загорелись домны. - В Австралии теперь - свои заводы. - Тихий Океан - он же Великий - Аргентина, Боливия, Перу - краснокожие, желтолицые, негры - - но Европа Европа -
- Докладчик мистер Кигстон сходит с кафедры. В черном зале польской миссии темно. Иль это бред и подлинен один лишь детский - горький плач? - Мистера Кигстона сменяет другой докладчик, Иван Бунин, - иль это только бред, поэма, метель над Домбергом - ? - Корабль мирно идет из Америки в Европу. "Горе тебе, Вавилон, город крепкий", Апокалипсис. Это эпиграф.
- "...почти до самого Гибралтара пришлось плыть то в ледяной мгле, то среди бури с мокрым снегом; но плыли вполне благополучно и даже без качки, пассажиров на пароходе оказалось много. И все люди крупные, пароход - знаменитая "Атлантида" - был похож на самый дорогой европейский отель со всеми удобствами, - с ночным баром, с восточными банями, с собственной газетой, - и жизнь на нем протекала по самому высшему регламенту: вставали рано, при трубных звуках, резко раздававшихся по коридорам еще в тот сумрачный час, когда так медленно и неприветливо светало над серо-зеленой водяной пустыней, тяжело волновавшейся в тумане; накинув фланелевые пиджамы, пили кофе, шоколад, какао; затем садились в мраморные ванны, делали гимнастику, возбуждая аппетит и хорошее самочувствие, совершали дневные туалеты и шли к первому завтраку; до одиннадцати часов полагалось бодро гулять по палубам, дыша холодною свежестью океана, или играть в шеффль-борд и другие игры для нового возбуждения аппетита, а в одиннадцать подкрепляться буттербродами с бульоном; подкрепившись, с удовольствием читали газеты и спокойно ждали второго завтрака, еще более питального и разнообразного, чем первый; следующие два часа посвящались отдыху: все палубы заставлены были тогда лонгшезами, на которых путешественники лежали, укрывшись плэдами, глядя на облачное небо и на пенистые бугры, мелькавшие за бортом, или сладко задремывая; в первом часу их, освеженных и повеселевших, поили крепким, душистым чаем с печеньями; в семь повещали трубным сигналом об обеде из девяти блюд... По вечерам этажи "Атлантиды" зияли во мраке как бы огненными несметными глазами, и великое множество слуг работало в поварских, судомойнях и винных складах с особенной лихорадочностью. Океан, ходивший за стенами, был страшен, но о нем не думали, твердо веря во власть над ним командира, рыжего человека, чудовищной величины и грузности, всегда как бы сонного, похожего в своем мундире с широкими золотыми нашивками на огромного идола и очень редко появляющегося на-люди из своих таинственных покоев; на баке поминутно взвывала с адской мрачностью и взвигивала с неистовой злобой сирена, но немногие из обедающих слышали сирену - ее заглушали звуки прекрасного струнного оркестра, изысканно и неустанно игравшего в огромной двухсветной зале, отделанной мрамором и устланной бархатными коврами, празднично залитой огнями хрустальных люстр и золоченых жиронделей, переполненной декольтированными дамами в бриллиантах и мужчинами в смокингах, стройными лакеями и почтительными метр-д'отелями, среди которых один, тот, что принимал заказы только на вина, ходил даже с цепью на шее, как какой-нибудь лорд-мэр... Обед длился целых два часа, а после обеда открылись в бальной зале танцы, во время которых, мужчины, задрав ноги, решали на основании последних политических и биржевых новостей судьбы народов и до малиновой красноты лица накуривались гаванскими сигарами... - Океан с гулом ходил за стеной черными горами, вьюга крепко свистала в отяжелевших снастях... - в смертной тоске стенала удушаемая туманном сирена, мерзли от стужи и шалели от непосильного напряжения внимания вахтенные на своей вышке - - -".