Страница 7 из 12
3
Подобным образом пусть справедливо рассудит, как сказано, любомудрый слушатель и относительно его (Саввы) отечества, справедливо ли или с некоторым пристрастием это сказано. Что же касается благородства, а также добродетели родителей его, которую они и живя вместе, и разлучившись по любви к божественнейшей философии[107] впоследствии выказали, то много (самых) разнообразных тому доказательств, которыми полна страна фессалийцев и македонян, и даже за ними находящаяся, как я узнал из рассказов: благоговение по отношению к Богу и строгое благочестие даже в мелочах, чистота жизни, чуждая какого-нибудь хищения и любостяжания, сердечная сострадательность по отношению к общему естеству, забота о домочадцах[108], воздержание тела и ярко вместе с этим сияющее целомудрие, многим желательное, но только лучшими как следует совершаемое, а самое наилучшее и возвышеннейшее, чем они особенно от других отличались, это простота обращения, приличие по отношению ко всем и скромность, так что они в одно и то же время были велики и смиренны. И хотя благородством происхождения и мирской славой и другими преимуществами они превосходили, как сказано, других и поэтому могли бы иметь о себе высокое мнение и считать себя выше своих единокровных, однако, по сердечной простоте и душевной чистоте и боголюбию, они называли себя самыми последними и ничтожнейшими из рабов, будучи боголюбивыми и верными подражателями Христа, Который везде выше всего ставил скромность, о чем учил и чего пример показывал, и подражая великому Павлу, который хотя не от человеков и не через человеков апостольство получил, так что и сосудом (см. Деян. 9:15) избранным от поставившего его Господа был назван, и на небо был восхищен, и сподобился слышать неизреченные глаголы, однако называл себя последним из апостолов и недостойным даже имени апостольского. Достойные такого отечества, как хорошо охранившие на последующее время древнее благородство подлинно золотого его рода, который украшался милосердием и простотой, они оказались вполне достойными вследствие этого быть родителями такого дитяти. Таким образом, рождение добродетельного Стефана, ибо так они знаменательно или, лучше, пророчески назвали своего сына, было им наградой и венцом[109] славы за их стремление к добродетели и нравственную высоту. Ибо нужно было, чтобы он, как имевший быть некоторым божественным и общеполезным для людей даром, имел и соответственное этому начало, так чтобы не только дерево (Мф. 12:33; Лк. 6:44) от плода, но и плод от дерева можно было (легко) узнать, ибо никак невозможно, согласно Божественным словам, от терновника собирать смоквы и от репейника виноград (см. Мф. 7:16; Лк. 6:44), но хороший плод происходит от хорошего дерева и корню соответствуют ветви. Что это и здесь прекрасно осуществилось, будет видно из последующего рассказа.
4
Происшедший от таких родителей благородный Стефан был отдан в очень юном еще возрасте в обучение[110] учителям и наставникам и, к природным способностям присоединив отличное прилежание, в короткое время далеко превзошел своих сверстников, проводя большую часть времени в изучении наших священных наставников и наук, заранее уже посвящая им себя и (предначертывая) некоторые образы последующего расположения и немного только познакомившись с науками общеобразовательного характера и лучшими поэтами. Ибо должно было ему, как он весьма разумно полагал, знать и внешние науки, чтобы иметь их содействующими и способствующими к исследованию полезнейшего и не хромать умом с этой стороны, но иметь его трудносовратимым с прекраснейшего пути созерцания (τῷ ϑεωρητικῷ τἡς ψυχἡς), что, как мы видим, многие из ревностных обыкновенно терпят, так как он затемняется от незнания Писания[111], которое производит отсутствие науки, пробуждающей, как бы от естественного сна, природный наш ум и руководящей им в изъяснении сокровенного. Поэтому, немного познакомившись с исследованием о словах и предложениях, чем занимается обычно грамматика, он всецело предался чтению нравственных и назидательных сочинений, приобретая от них себе душевную пользу. Что же касается историков и поэтов, то, люботрудно выбрав из них то, что вело к цели и поощряло душу к мужеству[112], все баснословное[113] и излишнее, как пустую болтовню и просто кознь для души, он отбросил прочь. Вследствие этого он всем был любезен и всех поражал своим прилежанием и разумом, будучи любим учителями, а из сверстников своих и вообще имевших отношение к нему по учению более простым являясь примером, а более разумным доставляя некоторое неизреченное удовольствие и руководство и прекрасное побуждение к добродетели, будучи в то же время по своей высокой жизни и обильной добродетели страшен и недоступен худым, испорченным и распущенным. Вообще же он был приятен и любезен всем вследствие того, что никогда ни в чем не показывал мрачности и нелюбезности, но проливал в души всех удовольствие и молча, и говоря. При душевной доблести он был и телом крепок, обладая соразмерностью членов и будучи благолепен лицом, что, вместе со знатностью рода, обращало на юношу внимание не только наставников, сродников и сверстников, но и всего почти города – начальников и подчиненных, мудрых и невежд, людей всякого возраста и всякого звания. Что же касается любви к нему родителей, то хотя бы они были и не так добродетельны, она была бы велика не только потому, что они были родители, но и потому, что это было удивительное дитя, далеко всех превосходившее своими качествами. Будучи же такими, что ежедневно представляли возлюбленному пример добродетели в делах и словах, надеясь, что он будет достоин отеческой молитвы, – ибо с самого начала видно уже было, насколько этот прекрасный сын имел превзойти своих родителей, – какой радости они были полны и какое удовольствие и любовь к нему пред посторонними выказывали, а еще более, каких благодарений не воздавали они даровавшему его им Богу и какой не выражали к Нему от души любви!
5
Так Стефан был у всех на устах и в сердце и был украшением города, а отец старательно упражнял душу его и учил добродетели делом и словом, стараясь при этом, чтобы он, кроме этого, приучался и к телесному упражнению, и к военному искусству, так как они оказались в одном и том же полку. Но он, зная, что телесное упражнение мало полезно, как говорит великий Павел (см. 1 Тим. 4:8), старался больше о душевном, презирая настоящее, как не существующее, и взирая на будущее, как постоянно пребывающее, и направляясь к цели – почести вышнего звания (Флп. 3:14). Поэтому покой и роскошь и бесчинные игры и смех и низкие удовольствия, которым обычно предается неосторожная юность, он счел приличным самым низким и неразумным и, возлюбив воздержание и связанное с ним целомудрие, внимал себе всегда, взыскивая Бога ежедневно с сердцем сокрушенным и духом смиренным.
6
И вот Призирающий на кроткого и молчаливого и Знающий сущая Своя Господь, подобно великому Павлу и сего избрав (см. Гал. 1:15) от утробы матери, предвидя, что он будет сосудом избранным, зовет и его незримо к духовным подвигам, Свои овцы глашающий (см. Ин. 10:3) по имени. Поэтому, изменив ни во что и отечество, и род, и славу, и любовь родителей, он, немного только превысив юношеский возраст, тайно выходит из отеческого дома и города, ничего не имея с собою, кроме одного Христа и чрезвычайной любви к Нему, через Которого он, по великому Павлу, умер (Гал. 2:20) уже для мира и весь мир умер для него, так что уже не он жил, но жил в нем Христос, искупивший его Своею кровью. Охотно следуя призвавшему его Господу, он достиг священного Афона, Афона золотого и любезнейшего и виновника всего наилучшего, особенно для меня, который мне вместе с другими и прежде других показал этого светильника и вождя, хотя до конца жить с ним – о беда! – лишил меня завистник. Итак, вступает благородный атлет[114] в место состязания подвижников, честную разумею Гору, отечество монахов, небесный (см. Евр. 12:23) Иерусалим, истинную митрополию первенцев[115], на небесах написанных, с такою охотою, душевным удовольствием и любовью, как сам потом говорил, с какою и Моисей великий не восходил на Синай. Ибо если тот вошел внутрь огня и облака, когда молнии и громы, мрак и буря ужасали других и производили поразительную картину, – ибо видимое действительно было полно ужаса, а именно, что человек входит в огонь с этим вещественным и бренным телом и делается общником неизреченного и видит Божество в священных символах, почему и лицо его прославилось, так что никто не мог взирать (Исх. 19:18; 20:18; 34:30–35) на него без ограждения и покрова, – то этот вошел не во мрак и огонь и взошел не на дымящуюся гору при звуке труб, но взошел, как ему думалось, на самое небо и увидел, казалось, доступное видению (см. Мф. 5:8) чистых сердцем торжество Ангелов и собор небесных первенцев, невозмутимо на Бога взирающих кротко и радостно. Это он и на самом деле потом удостоился видеть, как явит дальнейшее повествование.
107
Божественной философией называется здесь подвижническая жизнь. Еще историк Сократ Схоластик (IV в. по Р. Х.) писал об Евагрии, что он, «быв прежде философом на словах, стяжал философию на самом деле», сделавшись учеником великих египетских подвижников Макария Египетского и Макария Александрийского (см.: Церковная история Сократа Схоластика. СПб., 1850. Кн. 4, гл. 3. С. 354).
108
Вообще отношения между господами и слугами в Византийской империи, по словам исследователей, отличались, благодаря влиянию христианских идей, большей нормальностью, чем на Западе. Здесь даже рабство не имело таких уродливых форм, как в других странах. Еще одно доказательство того, что византизм нельзя отождествлять с отсталостью и тьмою (см.: Скабаллапович Н.А. Византийская церковь и государство в XI в. от смерти Василия II Болгаробойцы до воцарения Алекся I Комнина. СПб., 1884; Всеобщая история с IV столетия до нашего времени / Под ред. Лависса и А. Рамбо; пер. В. Неведомского, М. Гершензона: В 8 т. М., 1897–1903).
109
Стефан (στέφανος) по-гречески – венец.
110
Благодаря покровительству византийских императоров образование в Византийской империи процветало и в рассматриваемое время было довольно высоким. Существовало много разных светских и духовных школ в разных городах Византии. В них преподавались: грамматика, риторика, философия, под которой разумелись и богословские науки, астрономия, геометрия, арифметика и музыка (или словесность). См.: Лебедев А.П., проф. Исторические очерки состояния Византийско-восточной Церкви от конца XI до середины XV века. М., 1902. С. 270.
111
Взгляд святоотеческий. Святые отцы смотрели на Священное Писание как на книгу, показывающую путь к Богу и истине, считая изучение его необходимым и неотложным делом для каждого. Необходимой подготовкой к этому они считали изучение наук светских. «Пока мы еще молоды, – говорил св. Василий Великий, – чтобы постигнуть его глубокий смысл, мы изощряем свои умственные способности на других сочинениях, как на тенях и на зеркале…» «Нужно приготовиться изучением летописцев, ораторов, философов», «углубиться сначала в эти внешние учения», чтобы потом ознакомиться во всей полноте и глубине со святыми и таинственными учениями (Свт. Василий Великий. Беседа 22. К юношам). См.: Дериов А., прот. Чтения по Закону Божию. Об истинно-христианском воспитании. СПб., 1913. «Я не желаю, – говорит св. Григорий Богослов, – ни золота, ни серебра, ни шелковых тканей, ни ослепительно сверкающих драгоценных камней… Я желаю только одного: силы знания и слова…» Далее он превозносит красноречивые слова пред трибунами судей и похвальные речи: «Исторические знания составляют для его ума, – по его словам, – драгоценное сокровище… Мы не должны пренебрегать и грамматикой, которая делает речь правильной и изящной… Весьма важно также приобрести знание логики и навык в диалектических спорах… Не менее заслуживают внимания учения касательно нравственности и тщательные изыскания тех ученых, которые проникли в тайны природы… После того как я пройду в юности этот курс наук, я предамся изучению Божественного откровения, я пойду за светом Его учения… Сам Христос будет мне помощником… Он поможет мне войти в небесные обители… Там… я буду созерцать (истину) в полном ее свете» (Свт. Григорий Богослов. Стихотворения исторические. 4. От Никовула-сына к отцу). Вообще святые отцы не отрицают важности изучения светских наук. «Учители Церкви, – писал еще историк Сократ, – издревле, как бы по какому общепринятому обычаю, до глубокой старости занимались греческими науками» (Кн. 3, гл. 16. СПб., 1850). – Примеч. пер.
112
«Добродетелей и умозрений о них четыре: разумность, мужество, воздержание и справедливость. Дело разумности – созерцать умственные и святые силы без причин, так как причины открываются мудростью. Дело мужества – стоять в истине и, хотя бы встретил противоборство, не уклоняться к несущему. Принимать семена от первого земледельца (Бога) и отвращаться от последующего сеятеля (диавола) значит быть воздержным. А справедливость состоит в том, чтобы выражаться сообразно со свойствами каждого предмета» (Сократ Схоластик. Церковная история. Кн. IV, гл. 23). – Примеч. пер.
113
В рассматриваемое время в Византии господствовало сильнейшее увлечение произведениями классической древности, полными мифов, проникшее и в школы (см.: Лебедев А.П., проф. Исторические очерки… С. 370). – Примеч. пер.
114
Слово «атлет» указывает на встречающуюся еще в Посланиях ев. апостола Павла спортивную терминологию, образно применявшуюся к христианскому подвижничеству. – Ред.
115
Так же высоко отзывается об Афоне патриарх Филофей в другом своем произведении. См.: Порфирий (Успенский), еп. История Афона. Ч. II. Отд. втор. С. 828; «Τοῦ ἀγιωτάτου καί σοϕοῦ π. Φιλοϑέου πρός τόν ϕιλόσοϕον Γρηγοράν λόγος άντιρρητικός ίβ. ύπἐρ τόν ἐν τω ἀγίω όρει τω ’Άϑω μοναστόν καί τόν ίερός ἡσυχαζόντων ἐκεί». – Примеч. пер.