Страница 22 из 27
Кажется, трудно «придумать» более спокойного, выдержанного испытателя, чем Комаров. Конечно, нет такого человека, который не испытывал бы абсолютно никакого волнения перед полетом в космос. Но у Володи оно было незаметно. И не только внешне. Никаких признаков не улавливали даже самые чуткие приборы. Настолько хорошо он владел собой.
Перед полетом «Союза» на космодроме мы как раз проверяли свою новую медицинскую аппаратуру. У Комарова все было в норме. Он, как всегда, шутил; поговорили о своих чисто «земных» делах. Не чувствовалось, что ему предстоит трудная работа. Вспомнили что-то веселое. Спал он перед стартом отлично.
Во время полета все время, даже на активном участке траектории, с кораблем поддерживалась радиосвязь. Голос у Володи был спокойный, четкий. На командном пункте, естественно, все волновались: корабль новый, сложный. Получилось, что Володя всех успокаивал: «Все идет нормально».
Когда корабль прошел основной участок торможения, на космодроме все обрадовались, приготовились встречать Володю. Парашютная система всегда срабатывала безукоризненно. На этот раз отказала.
Каждый из нас знал, что дорога в космос не усыпана розами, что все может случиться. В космической технике нет «мелочей». Любая неполадка может стоить жизни. И все-таки понимаешь это только умом. А со свершившимся трудно смириться.
Человеческая жизнь измеряется не прожитыми годами, а тем, что ты успел сделать. Комаров дал советской космонавтике больше, чем любой из летавших в космос. Свой последний полет он провел блестяще. До конца выполнил долг испытателя. Он дал путевку в жизнь новому кораблю, у которого большое будущее.
ВСЕ, ЧТО МОЖЕТ СДЕЛАТЬ КОММУНИСТ
На баскетбольной площадке, расположенной рядом с гостиницей, где живут космонавты, были поставлены стол и стул. Так была оборудована первая пресс-конференция экипажа корабля «Восход». Журналисты уселись на скамейку, вкопанную у края площадки. Первым за стол сел командир корабля — Владимир Михайлович Комаров. К. П. Феоктистов и Б. Б. Егоров в это время на соседней площадке начали партию в теннис с генералом Н. П. Каманиным и Ю. А. Гагариным. В общем — и рационально и символично: любая минута — в подготовке к полету.
Вначале — тишина. Мы смотрим на энергичное лицо командира, на его крупные, сильные руки. Склонив набок голову, улыбаясь, может быть, чуть-чуть застенчиво, он переводит взгляд то на правый, то на левый фланг журналистского фронта: кажется, будто соизмеряет силы обороны и нападения — свои и наши. А беседа оказалась простой. Все, что говорил Владимир Михайлович о своей жизни, выглядело так, будто по-другому и быть не могло. Московский мальчуган Володя шел по магистрали советского героизма. Челюскинцы и первые герои-летчики. Потом Чкалов, Громов. Война, Гастелло, Талалихин. И Володя, еще ученик, выбрал свое будущее. Он в спецшколе. Будет летчиком.
В День Победы он на Красной площади.
— Всех, кто в форме, обнимают, качают, — говорит он нам. — Меня тоже захотели покачать — я вырываюсь, говорю: «Извините, не воевал». Два месяца спустя Владимир Михайлович Комаров — курсант Балтийского военного авиационного училища. И вот он летчик. Более полутысячи часов в воздухе. В 1950 году — женитьба. В 1951 году — еще одна радость: родился сын Женька. «Ух и трудное было время, — смеется командир „Восхода“. — Жена в институт — бегом, из института — бегом. У меня — служба в части. И ее и мои родные — далеко. А мы родители-новички. Ничего не умеем. До сих пор с женой вспоминаем тетю Дашу, которая и меня и Валю учила купать Женьку, заворачивать его. Хорошая была соседка…»
О доброй тете Даше Владимир рассказывал, так сказать, за рамками пресс-конференции. И от ее науки до проблем движения тела с переменной массой — порядочная дистанция. А общее здесь — в той искренней, типично русской благодарности, которая живет в душе командира экипажа ко всем людям, научившим его полезному делу. Механику тела переменной массы Владимиру Комарову и другим космонавтам преподавал Константин Петрович Феоктистов, который теперь входит в экипаж космического корабля «Восход». О нем Владимир Михайлович заговорил сразу, как только спросили его, что думает он о своем экипаже.
— Понимаете, мы видели в нем не только знающего, широко образованного человека… При первом же знакомстве каждый из нас видел: этот человек горит своим делом. Такой товарищ в полете — это много.
Командир экипажа скуп и сдержан в словах, в жестах. Барометр его чувств — глаза. Большие, умные, из которых щедро льется доброта. Давний знакомый командира и Борис Борисович Егоров. Он помнит его еще студентом-практикантом. Кто-то заводит разговор о психологической совместимости: замкнутое пространство корабля, разные характеры, темпераменты…
— Не волнуйтесь, не перессоримся, отлично уживемся, — смеется командир. И уже серьезно, как бы доказывая, говорит о тренировках, проведенных вместе, втроем.
Тренировки космонавта. Это большое, еще редкое искусство направленного воздействия на организм человека. Мудрая комбинация упражнений — то не слишком приятных, то увлекательных, как эта партия в теннис, которая служит фоном нашей беседы с Владимиром Комаровым.
…Встреча космонавтов со стартовой командой. Трое в голубых куртках стоят посреди плотно сомкнутого каре. К ним обращается начальник старта. Потом говорит молодой паренек в черном комбинезоне, которого я минут десять назад видел в переплетениях ферм у тела ракеты. Сухопарый инженер в очках читает им стихи. Комаров, Феоктистов, Егоров стоят, словно принимая рапорты. У каждого по большому букету темно-красных цветов. Это проводы — и рапорт и пожелание. Рапорт о готовности корабля, пожелания счастливого полета.
Накануне вечером началась особая, предстартовая жизнь космонавтов после того, как председатель Государственной комиссии трижды произнес: «Утвержден единогласно!» А сейчас на митинге трижды звучат слова благодарности стартовикам и ракетостроителям, партии и народу. Каждый член экипажа обещает выполнить свой почетный и трудный долг. Потом Главный конструктор ведет троих по опустевшей площадке. Сейчас они поднимутся к кораблю, туда, на самую верхнюю площадку, где человек кажется маленьким-маленьким. Задрав голову, я вижу на последнем трапе три голубые фигурки и темно-синий плащ Главного. Рядом со мной на ажурной балке фермы дожидаются своих хозяев три красных букета.
Теперь очередь журналистов посмотреть на корабль. «Восход». Передо мной распахнута металлическая дверь. Один шаг — я в лифте.
— Поехали, — говорит мне особенный, единственный в мире «лифтер»… Из круглого окошечка лифта смотрю, как уходит вниз площадка. Все меньше и меньше фигурки людей, оставшихся на площадке.
— Пожалуйста!
И я выхожу на металлический мостик. Справа, впереди, слева — даль, которую можно видеть, наверное, только с самолета: горизонт не закрыт скоплениями домов. Далеко-далеко от меня сходятся земля и небо. А сзади — ракета. Ровной цилиндрической стеной уходит она ввысь. С лифтовой площадки туда ведет металлический трап. Не отпускаю рук от поручней: справа — ракета, слева — воздух. Наконец и площадка. Самая верхняя. Смотрю вниз на фермы, которые держат ракету: они кажутся мне отсюда тоненькими, жидкими. А ракета и над площадкой — все еще великан. Маленькими кажутся все здания, разбросанные вокруг стартовой площадки. Теперь они, весь ландшафт, раскинувшийся подо мною, выглядят, как макет.
Сюда не долетает обычный шум предстартовых дел. Команды передаются по радио, как летчикам. К поручням площадки прислонен какой-то диск, завернутый в синтетическую пленку. Догадываюсь — люк корабля… Здесь тихо. Только вдруг затрепещет на ветру алая ленточка. Она напоминает: здесь еще надо работать стартовику. Но пока вокруг меня пусто. Огибаю корпус ракеты… Гагарин, одетый в меховую куртку, словно гид, встречает около самого люка…