Вам доверяются люди

Пришив все пуговицы к рубашке Рыбаша и даже разобрав на три кучки свои капроновые чулки: эти можно носить, эти — просто выкинуть, а эти — отвезти в мастерскую, где поднимают петли, — Марлена взглянула на часы. Ого, уже начало девятого! Неужели Андрей до сих пор в «Национале»? И зачем Фэфэ понадобилось угощать его обедом?

Она не успела придумать никакого вразумительного ответа — в дверь постучали:

— К телефону!

Наконец-то! Спасибо, хоть догадался позвонить! Все равно, она будет холодна к невозмутима, как этот самый искуситель Фэфэ.

Трубка лежала на сундуке. В незапамятные времена кто-то выставил сундук в переднюю, чтоб не загружать своей комнаты, и тогда все жильцы квартиры возмущались. А теперь привыкли и ведут деловые, сердечные и прочие телефонные разговоры, сидя на сундуке. Попробуй убери его сегодня опять будут негодовать и возмущаться.

— Слушаю, — сказала Марлена, усаживаясь на сундук.

— Вы дома? Какое счастье! Пожалуйста, сделайте одолжение, приезжайте немедленно к нам. — Голос был женский, задыхающийся.

— Простите, не узнаю. Кто это?

— Марлена Георгиевна, это я, Фельзе. Витольду очень плохо. Умоляю вас приехать.

— Плохо?! Но тогда надо неотложку…

— Он не позволяет. Он никому, кроме вас, не верит. Вы можете сразу?.. Возьмите такси!

— Хорошо, — сказала Марлена, — я сейчас приеду. Но у меня даже шприца нет. Позвоните все-таки в неотложку.

— Ох, вы не знаете, какой он упрямый… Вы приедете?

— Еду, еду, — повторила Марлена, кладя на рычаг трубку.

Она бегом вернулась в комнату, вырвала из блокнота страничку и, написав: «Я у Фельзе. Позвони!», стремглав помчалась по лестнице, на ходу надевая пальто. «Что я смогу там сделать? Что там случилось? Опять кома? Но отчего?.. Верит только мне, а я ничегошеньки не смогу…»

Светло-серая машина с зеленым глазком и шашечками на дверце вынырнула из-за утла. Марлена кинулась наперерез, отчаянно размахивая сумочкой. Машина круто свернула в сторону. Визгливо заскрипели тормоза. Водитель высунулся из окошка, заворчал:

— На тот свет торопитесь?

— Человеку плохо! — крикнула Марлена. — Давайте скорее…

Последний этаж до комфортабельной скворечни, куда лифт уже не поднимался, Марлена бежала через две ступеньки.

— Что случилось?

У Милочки Фельзе, открывшей дверь, было измученное, постаревшее лицо.

— Не знаю. Вдруг — страшная слабость и дрожь. Весь в поту. Жалуется, что во рту пересохло… Я ему еще раз дала его таблетки, но, по-моему, стало только хуже…

Марлена, с трудом выравнивая дыхание, прошла из крошечной передней в их единственную комнату. Витольд Августович, в шелковистой темно-зеленой пижаме, лежал на тахте. Домашние, мягкие туфли, очевидно сброшенные впопыхах, глядели носками в разные стороны.

Не замечая, что подражает Лозняковой, Марлена деловито свела брови:

— Что это вы придумали, Витольд Августович?

Фельзе бледно, через силу, улыбнулся:

— Без придумывания… кажется, на этот раз финиш.

— Какая чепуха! — Марлена присела на тахту и взяла руку Фельзе, чтобы сосчитать пульс. Рука была вялая, холодная, влажная.

Несколько секунд она молча шевелила губами, лихорадочно силясь сообразить, что же это все-таки может быть.

— Болей не было? — отпуская руку Фельзе, спросила Марлена.

— Болей? Нет… — его голос звучал устало; казалось, человек делает неимоверное усилие, чтобы ответить.

— Слабость, да? — Марлена внимательно глядела на него. — Вы не отвечайте, я вижу.

Он приспустил веки: «Да».

— Режим, диету не нарушали? — она обернулась к Милочке.

Та отрицательно помотала головой, точно и ей было не под силу говорить.

— И эта дрожь! — вдруг громко сказал Фельзе.

Его трясло. На лбу выступил пот.

Милочка быстро нагнулась, вытерла ему лоб платком. Он с трудом сделал глотательное движение.

— Сухо во рту?

— Шерстяной язык… — Фельзе попытался облизнуть губы, но губы остались сухими.

Марлена вскочила:

— А после таблеток стало хуже, да? — Она спрашивала торопливо, повторяя про себя: «Гипогликемия! Гипогликемия!»

Ответила Милочка:

— Да, я дала сверх нормы, думала — будет лучше…

— У вас есть чай? Горячий чай с сахаром? Только побольше, побольше сахару! — Марлена потащила Милочку в кухню. — Давайте побыстрее. Может быть, и сметана есть?

Милочка недоверчиво смотрела на Марлену:

— Марлена Георгиевна, душечка, он же диабетик… Вы сами говорили…

— Ох, не спорьте! Быстренько, быстренько!.. У него сейчас падение сахара. Не избыток, а падение, понимаете? Наглотался своих таблеток. Это бывает… — Марлена уже орудовала у плиты. — Не пугайтесь, все пройдет… Где у вас сахарница?

Она положила шесть кусков сахара на стакан чая и принялась размешивать. Милочка по-прежнему недоверчиво и опасливо глядела на нее. Чай был горячий, но сахар оттого, что его было много, таял медленно. Марлена ложечкой давила пористые, уже потерявшие форму куски.

— Идем! — она первая вошла со стаканом в комнату. — Ну-ка, выпейте…

— Что это? — неохотно открывая глаза, спросил Фельзе.

— Просто чай. Нечего разглядывать, пейте! — Марлена старалась говорить весело, но внутри у нее все сжималось от страха: а если ошиблась?

Она опять присела на край тахты и поставила стакан на низенький узорчатый столик.

— Ну-ка, давайте! — Приподняв одной рукой голову Фельзе, она осторожно, ложечкой, лила ему в рот чай. — Так… Вкусно?.. Я всегда вкусно лечу. У меня правило: больному лечение должно нравиться…

Она болтала не думая, чтобы заглушить собственную тревогу. Фельзе молча глотал сладкий, как сироп, чай.

— Вы сказали, сметана? — вдруг спросила Милочка.

— А есть?.. Насыпьте туда песку побольше, — сказала Марлена и поглядела на Фельзе. — А теперь можно прямо из стакана. Что это вы, словно грудной ребенок, с ложечки?

Она поднесла стакан к его губам. Он охотно и широко глотнул.

Милочка побежала на кухню. Было слышно, как хлопнул холодильник.

— У меня сегодня весь день сметана! — нечаянно сказала вслух Марлена.

— Что? — отрываясь от стакана, удивленно спросил Фельзе.

— Пейте, пейте, потом расскажу. Очень интересная история… Ну как, нравится мой чай?

Он допил последний глоток и откинулся в изнеможении на подушку. Пить ему тоже было трудно. Но в лице уже произошло какое-то неуловимое изменение. Еще явственно поблескивала испарина на висках и на лбу, у самых корней волос, еще не унялась дрожь, и все-таки это было другое лицо. Марлена отставила пустой стакан на столик. Внутри все по-прежнему было стиснуто страхом: вдруг ошиблась?

Фельзе тихо сказал:

— Вы — мой доктор. Я вам верю.

Марлена поспешно ответила:

— Врачу полагается верить.

Он досадливо сморщился:

— Не то… Бывает удача: больной встречает своего врача, — он слегка выделил слово «своего», — и тогда этот врач… может делать чудеса.

— Не разговаривайте. Полежите спокойно.

Но ему хотелось объяснить свою мысль:

— Вот вы — мой доктор, и я верю, что вы способны на чудеса… Психотерапия.

Он попытался улыбнуться, но опять откинулся на подушку.

— Отлично, я буду делать чудеса! — пообещала Марлена, замирая от ужаса: ей показалось, что ему опять становится худо.

Вошла Милочка с кружкой в руках.

— Очень сладко, я попробовала, — робко сказала она.

— Отлично! — повторила Марлена. — Будем есть очень сладкую сметану. Любите?

Она, как бы подкрепляя вопрос жестом, трогает руку Фельзе. Рука не дрожит и потеплела.

— Давайте! — неожиданно бодро откликается он.

И снова Марлена ложечкой, терпеливо и бережно, кормит его, а Милочка, став так, чтобы муж ее не видел, с надеждой глядит на эту ритмично двигающуюся ложку.

— Теперь надо немножко вздремнуть, — собрав остаток сметаны в опустевшей кружке, решительно говорит Марлена. — Укройте его чем-нибудь теплым и погасите верхний свет…