Вам доверяются люди

Она рассказывала бесхитростно, не сообразив, как обидно для Львовского даже отдаленное сравнение с расплакавшимся стариком. Но Львовский и не подумал оскорбиться. Он с удовольствием смотрел в доброе, открытое лицо женщины и думал: «Сама ты, наверно, очень хорошая, если умеешь видеть, когда человека живой водой сбрызнули!»

Подбежал Костя:

— А «Жигули» эти все-таки здорово сделаны! И экран там не чета рекордовскому! — Он мельком взглянул на Львовского и торопливо добавил: — Но, конечно, эта штука не для квартиры..

— Ладно, теперь пошли наверх, за пальто, — сказала Круглова.

И тотчас все оживление Кости как рукой сняло.

— Ой, мам, далось тебе это пальто! — заныл он. — Ну не хочу я пальто, можешь ты это понять? У нас в школе ни один мальчишка пальто не наденет.

— А в чем же они ходят?

— В куртках.

— Хорошо, купим куртку.

— А куртка у меня есть, зачем покупать?

Львовский прервал спор:

— Давайте поднимемся, посмотрим, что есть. Никто же не заставит нас покупать, если не понравится.

В отделении мужской верхней одежды было не менее людно, чем там, откуда они только что пришли. И опять Костя, быстро ныряя то в одну, то в другую группу людей, толпившихся у барьеров, где длинными рядами висели всевозможные пальто и полупальто, вернулся очень довольный:

— Ничего тут нет!

— Вот и неправда, — сказала Ольга Викторовна. — я сейчас видела хорошую куртку на байковой подкладке… Ну-ка, иди сюда.

Она уверенно двинулась куда-то в сторону, и Костя уныло потащился за ней.

Куртки были двубортные, из толстого полудрапа, который назывался как-то мудрено, но выглядел очень прилично. Даже Костя, как ни старался привередничать, не нашел убедительных доводов, чтобы опорочить серую, в крупную елочку куртку, которую продавщица обдергивала на нем, приговаривая:

— Будто на него и шили! Вы поглядите, мамаша, — сидит свободно, рукава длинные… А карманы — видите? — как на бекеше, продольные, не так быстро оттягиваются…

Костя, которого женщины вертели во все стороны, молча кусал губы. Львовский, издали наблюдая за процедурой примерки, сказал:

— Куртка, по-моему, хорошая, но действительно через недельку в ней будет жарко.

— Я же говорю, ни к чему это! обрадованно воскликнул Костя.

— А осенью не достанете, — недовольно возразила продавщица. — Куртка, ничего не скажу, осенняя. И если зима не суровая, то и зиму проходит. Можно следующий размер взять, тогда и на два года хватит.

— Это разумно, — согласился Львовский.

Продавщица выписала чек, и Круглова, сказав: «Подождите меня здесь, хорошо?», пошла к барьеру напротив, где торговали прорезиненными плащами.

— Ну к чему еще плащ? — беспокойно сказал Костя.

— Характер, я вижу, у тебя неважный, — засмеялся Львовский. — Что это ты все споришь?

Но Костя на вопрос не ответил и, стараясь не смотреть в сторону матери, с деланным равнодушием заговорил о том, что в сестринском общежитии, где они живут, девушки тоже поговаривают о покупке телевизора в складчину.

— Дельная мысль, — одобрил Львовский, — только если потом будут разъезжаться, то как же?

— Ну, одни уедут, другие приедут, — не задумываясь сказал Костя. — Там общежитие на восемнадцать человек, это по сотне на человека приходится. Кто же откажется дать сотню, чтоб у всех был телевизор?

Матвей Анисимович подумал, что вот так, незаметно, в быту рождается коллективистское мышление: «Кто же откажется дать сотню, чтобы у всех…» У всех! Он с интересом поглядел на высокого паренька, стоящего рядом с ним.

— Нравится тебе в Москве?

— Ничего. Я только еще мало где был… — Костя выглядел невесело, и Львовскому показалось, что он скрывает какую-то тревогу.

— А школа хорошая?

— Ну ясно, лучше, чем сельская.

— С кем-нибудь подружился?

Костя исподлобья, быстро взглянул на Матвея Анисимовича.

— Да так, особенно ни с кем. Я всегда за городом жил, привык — зимою на лыжах, летом купанье, рыбалка или за раками ходили. А здесь ребята городские, они этого не понимают.

— Ну ведь и московские ребята спортом занимаются.

— Так то в кружках, с инструктором, а я привык на воле…

Выражение «на воле» почему-то резануло Львовского. Он хотел еще порасспросить Костю о его московском житье-бытье, но мальчик опять начал беспокойно оглядываться, бормоча: «Где же мама? Почему она так долго?»

И в это мгновение они увидели Ольгу Викторовну. Она шла к ним с чеками в руках, но лицо у нее было такое странное, будто она узнала невероятную, непостижимую и, может быть, очень скверную новость. Костя, вобрав голову в плечи, тоскливо смотрел на приближающуюся мать. Львовский сделал шаг навстречу.

— Что случилось?

— У меня украли деньги.

Львовский спросил быстро:

— Сейчас? У кассы?

И услышал, как Костя осторожно перевел дыхание.

Ольга Викторовна покачала головой:

— Нет, не думаю. То есть наверняка не у кассы.

— Почему вы уверены?

По-прежнему держа чеки в руке, она объяснила:

— Я открыла у кассы сумочку и увидела.

— Все деньги украли?

Она секунду помедлила и опустила глаза:

— Нет, не все. Половину.

— А как они лежали?

— Вот так, — Круглова открыла сумочку и показала ее содержимое — носовой платок, гребеночка, пудреница, маленькая записная книжка.

На самом дне, под носовым платком, лежали пятидесятирублевые купюры. Они были аккуратно сложены пополам, как тетрадка, и перегнуты еще раз, чтобы не занимать много места.

Матвей Анисимович на мгновение оглянулся: Костя стоял по-прежнему, вобрав голову в плечи, и с ожесточением смотрел на мать.

— Я говорил, не надо мне этого пальто! — почти выкрикнул он.

— При чем же здесь пальто? — тихо спросила Круглова.

— Не ездили бы сюда, и денег у тебя не вытащили бы!

Львовский задумчиво и грустно смотрел на мать с сыном.

— Они у вас лежали врозь или вместе?

— Вместе, — еще тише сказала Ольга Викторовна. — В том-то и беда… то есть в том-то и странность, что вместе.

— Вы твердо помните?

— Да. Когда я одевалась и взяла сумочку, то взглянула: деньги лежали, как всегда, на дне.

— Вы пересчитывали их?

Губы Кругловой чуть дрогнули:

— Зачем? Я же знала, сколько там.

— А надо было пересчитать! — хрипло сказал Костя. — Может, их еще дома… споловинили? Дверь же на честном слове, любой ключ подходит.

— Ну что ты городишь, Костя! У нас иголки не пропадало…

— Нужна твоя иголка! — все так же хрипло и грубо сказал Костя. — Да я не говорю, что обязательно дома. Может, в троллейбусе или здесь, внизу, когда за телевизором стояли…

— Но как же вор мог взять… отделить половину? Он бы уж все забрал… — недоумевающе спросила Ольга Викторовна. — И сумочку я под мышкой держала, а запор тугой, щелкает громко…

— Щелкает, щелкает! — передразнил Костя.

Львовский молча наблюдал за обоими. В Костином грубом и хриплом голосе слышалось какое-то странное облегчение. Круглова огорченно посмотрела на чеки, которые все еще держала в руках:

— Надо, пожалуй, вернуть чеки, а то что же, кому-то, может быть, из-за меня откажут…

— Нет, погодите, — вдруг спохватился Львовский. — Сколько вам не хватает? Триста? Четыреста?

— Триста пятьдесят… Как раз половину украли. А что?

— У меня же есть деньги при себе, идите и платите, а потом рассчитаемся.

Он полез во внутренний карман пиджака.

— Не надо, не надо! — испуганно вскрикнула Круглова. — Вам же самому…

Но Львовский уперся. Взяв Ольгу Викторовну за руку, он настойчиво твердил, что до первых чисел апреля эти деньги ему вообще не могут понадобиться, будут только зря лежать, да и тогда вилами по воде писано. Она же сама слышала, что говорил продавец. А в крайнем случае он всегда достанет такую сумму. Это же пустяки, совсем немного, а она ему постепенно выплатит.

— Я вам даже лучше пятьсот дам, — говорил он, — нельзя же без гроша оставаться. А раз нашли подходящие вещи, надо купить. Потом и в самом деле не будет…