Страница 51 из 121
Именины прошли торжественно и скучно.
За ужином провозглашались бесконечные тосты в честь хозяйки, и она улыбчиво чокалась с каждым, кто поднимал такой тост. Разговоры велись о назначениях и увольнениях, о том, что такой-то ловко устроился в научно-исследовательский институт, где, конечно, без труда защитит диссертацию и получит желанную ученую степень. Окунь рассказывал старые и несмешные анекдоты. Его жена, с морщинистым, старообразным лицом, на которой из-за ее непомерной худобы платье болталось, словно с чужого плеча, манерно отставив мизинец, старалась попробовать все блюда и в промежутках жаловалась на «неразрешимую проблему домработниц» и на «ужасные требования», которые начала предъявлять к детям школа…
Конечно, включили проигрыватель, конечно, кто-то рассуждал о том, что необходима легкая музыка и что на эстраде нет настоящих талантов. Степняк с трудом сдерживал зевоту и только раз усмехнулся — когда Таисия Павловна, захмелев, пожаловалась ему на эту гордячку Лознякову.
— Звала же! Говорю: «Приводите мужа…» Так нет, прислала телеграмму. А мне так хотелось встретиться с этим Задорожным в неофициальной обстановке…
Ушли Степняки рано, сочинив что-то насчет несчастного, покинутого Петушка. Илья Васильевич ворчал:
— Отвратительный вечер!
Надя отмалчивалась.
В метро они встретили Рыбаша и Ступину. Те возвращались из кино — смотрели последние выпуски кинохроники. Рыбаш был переполнен впечатлениями.
— Нет ничего интереснее документальных фильмов! — повторял он. — Посмотришь такое — и вдруг заново постигаешь и нашу роль в мировой политике, и отношение к нам простых людей. Достаточно увидеть кадры встречи… Какие лица, какая экспрессия! Первейшие актеры не сыграли бы ничего похожего…
Ступина улыбалась.
— А меня, — сказала она, — пленили ребятишки в Бхилаи. Такие задорные, ласковые, непосредственные! И как танцуют!
— Дети везде дети, — перебил Рыбаш. — Но ты обратила внимание, что некоторые металлурги-индийцы говорят по-русски?
— Так ведь комментатор или как его — диктор? — объяснял, что они учились у нас в Запорожье и в Макеевке! А кроме того, в Бхилаи сейчас много наших, советских. Мартеновскую-то плавку вел днепропетровец Курочкин…
— Ох, с каким бы удовольствием я поехал туда поработать! — воскликнул Рыбаш и, взглянув на Марлену, поспешно добавил: — Ты тоже?
— Вот что значит молодожены! — не то насмешливо, не то грустно сказала Надя. — Мой Илья Васильевич никогда не спросит: «Ты тоже?»
Они стояли возле киоска с кондитерскими изделиями. Продавщица спросила:
— Граждане, покупать будете? Сейчас закрываем.
Марлена спохватилась:
— Будем, будем! У вас есть какие-нибудь булочки?
Рыбаш снисходительно пояснил:
— Это называется — Марлена Георгиевна занимается хозяйством!
— А что поделаешь? — доставая из сумочки деньги, сказала Ступина. — Пошли в кино, — значит, остались без ужина и без завтрака. Или прикажешь, как Седловец, ходить в больницу с морковкой?
Степняк с острым любопытством наблюдал за обоими. Молодожены! Недели три назад Рыбаш ворвался к нему в кабинет с заявлением, в котором категорически требовал жилья.
— Мне тридцать пять лет, — горячился он, — я женатый человек — и должен, как бродяга, скитаться с законной женой по улицам!
Илья Васильевич развел руками:
— Но вы же знаете — у нас нет никакого жилфонда.
— Говорят, что у райздрава вот-вот будут квартиры.
— Не слышал. А если даже будут, то нам их вряд ли дадут, — Степняк не любил зря обнадеживать. — Я для сестер-то еле отвоевал это, с позволения сказать, общежитие…
Он показал подбородком в сторону окна, через которое виднелся второй этаж гаража. Там уже светились окна с одинаковыми розовато-желтыми занавесками.
Рыбаш плюхнулся на диван и с неподдельным отчаянием стиснул голову руками:
— Ума не приложу, что делать!
Он выложил Степняку все — и про закуток Марлены за книжными стеллажами, и про свои двенадцать метров в коммунальной квартире.
— Мои старики предлагают, чтоб я снял им какой-нибудь угол за городом. Но я не подлец: отец — калека, мать тоже еле ползает…
— Ясно!
Степняк слушал тогда Рыбаша, морщась от сочувствия и думая о своей дочери. Вот так и Светлана, выйдя два года назад за старшего штурмана одного из волжских теплоходов, все еще скитается по чужим углам. И притом ведь ее муж семь месяцев в году проводит в плавании! Летом, когда в музыкальной школе, где работает Света, каникулы, они плавают вместе. Тогда их домом становится двухместная каюта на теплоходе. А зимой они маются, как Рыбаш. Худо, худо еще у нас с жильем! Когда-нибудь, конечно, заведут такой порядок, что в загсе вместе с брачным свидетельством молодым супругам будут вручать ордер на квартиру. Или хотя бы на комнату. Но что делать до той счастливой поры?
Теперь Степняк смотрел, как Ступина покупает зачерствевшие булочки с маком, и думал о том, где же будут ужинать своими булочками эти бедолаги.
— А мы все-таки сняли комнату! — угадав, видимо, его мысли, сказал Рыбаш.
— Ну? Вот здорово! — Степняк искренне обрадовался. — Где? Как?
— Ох, это была целая эпопея… — весело начала Ступина, собираясь рассказать все по порядку, но, заметив рассеянное и скучающее лицо Надежды Петровны, мигом изменила свое намерение. — В общем, свет не без добрых людей! Идем, Андрюша…
Она передала кулек с булочками мужу и, помахав рукой Степнякам, своим обычным танцующим шагом пошла к выходу.
Только подойдя к дому, Рыбаш спохватился, что они как-то слишком быстро распрощались со Степняками. Все еще поглощенный кадрами кинохроники, он весь путь (правда, очень недолгий) от метро до Лебяжьего переулка без умолку вспоминал понравившиеся ему куски фильма.
— Индия! Индия! Неужели в детстве ты не мечтала попасть в Индию? — спрашивал он Марлену и, не давая ей ответить, принимался рассказывать, какую власть над его мальчишеской фантазией имели одни лишь географические названия: Калькутта, Мадрас, Дели, Бомбей, Бенарес…
Марлена слушала, тихонько посмеиваясь: он и сейчас, сам того не замечая, произносил эти чуждые русскому уху созвучия, как заклинание. И глаза у него не плутоватые, не упрямые, не бешеные, как бывает, а задумчиво-мечтательные. Вот уж не думала, что у нее окажется такая неожиданная соперница — Индия! «Ты тоже?» — спросил он в метро, когда говорил, с какой охотой поехал бы туда поработать. А жена Степняка позавидовала. Неужели и она когда-нибудь позавидует таким незначительным вещам?.. Размышления ее нарушил неожиданный вопрос мужа:
— Почему ты не позвала их к нам? И вообще — вдруг так заторопилась…
Ей хотелось ответить: «А ты ничего не понял?» — но она удержалась. Андрей слишком вспыльчивый. Зачем ему портить отношения со Степняками? И потом, жена Степняка — это ведь не сам Степняк, а Илья Васильевич, кажется, и обрадовался, и спрашивал с искренним интересом. Как большинство женщин, в маленьких, житейских делах Марлена была мудрее мужа. Поэтому вместо насмешливого «А ты ничего не понял?» она потерлась щекой о его плечо и жалобно протянула: «Хочу домой!»
Они все еще не переставали удивляться этому чуду: у них есть свой дом! Пусть ненастоящий, временный, но все-таки дом! Им доставляло огромное удовольствие говорить друг другу такие простые слова: «Чай будем пить дома…», или: «Когда мы придем домой…», или: «У нас дома очень тепло…» И Марлена, отвечая Степняку, откуда взялась комната, определила совершенно точно: «Свет не без добрых людей». Потому что именно добрые люди помогли раздобыть им эту маленькую комнату, за которую, правда, надо было платить, но плата была доступной, и в которой хоть и было темновато — единственное окно упиралось в стену соседнего дома, но существовала добротная, крепкая дверь, отгораживавшая их восхитительное «вдвоем» от целого мира. Словом, здесь, в этой темной и очень скромно обставленной комнатке, был рай. Их земной, удивительный, счастливый рай.