Вам доверяются люди

Неонила Кузьминична угрожающе загремела крышкой гусятницы и, повернувшись к плите, высказалась:

— Ну, ежели тебе, Наденька, на Новый год капуста понадобилась, то и ступай к своим актерам, а дома мы и в войну капустников не готовили.

Оторопев, Надя взмахнула ложкой и, стараясь не глядеть на закрывшегося салфеткой мужа, неудержимо расхохоталась.

— Вон как! — обиженно заворчала Неонила Кузьминична. — Сына бы постыдилась, не маленькая.

Варвара Семеновна, оторванная от своего запрещенного чтения, невпопад вздохнула:

— Конечно, конечно!

И в это мгновение Петушку наконец удалось утопить самую неподатливую и безусловно вражескую подводную лодку, распластав ее ложкой на дне тарелки. Как и при всякой подобной катастрофе, последовал взрыв, и фонтан брызг взвился над остывшим Петиным бульоном, оседая, к сожалению, далеко за пределами военной территории.

— Ты с ума сошел, Петька! — вскрикнула Надежда Петровна, с отчаянием глядя, как по ее бирюзовому джемперу расплывается жирное пятно.

— Когда мать про капустник мечтает, дитя всегда балуется! — тотчас вступилась за своего любимца Неонила Кузьминична.

— Да вы посмотрите, что он наделал!

Петушок, внезапно возвращенный к реальной и не очень приятной для него действительности, исподлобья, набычившись, поглядывал на взрослых. Объяснять происшедшее — это он хорошо знал из своего житейского опыта — не имело никакого смысла: родители никогда не одобрят интересную игру. Ладошкой он ожесточенно потер подбородок. Жест был отцовский. Степняк в затруднительных случаях поступал так же. Илье Васильевичу захотелось не то погладить, не то даже обнять сынишку, но вместо этого он хмуро сказал:

— Нечего безобразничать! Не хочешь есть — говори прямо.

— Я хочу, — упавшим голосом сказал Петушок и блеснул хитрым глазом на мать. — Прости, мамочка, у меня… ложка вырвалась.

— Весь джемпер испортил, — с обидой начала Надежда Петровна, но вдруг оживилась: — Ох, погодите… Надо сейчас же присыпать зубным порошком! Илюша, помнишь?

Илья Васильевич вспомнил: на фронте он посадил однажды огромное жирное пятно на парадный китель, а утром ему предстояло являться по вызову нового начальника в штаб фронта. И кто-то из старых, опытных санитарок посоветовал: «А вы мелом, мелом, ну, проще говоря, зубным порошком присыпьте! Все вытянет». Они с Надей не очень поверили, но другого выхода не было: не ехать же к начальству с таким украшением!

Надя высыпала на несчастное пятно чуть не всю коробку зубного порошка, а наутро, когда порошок стряхнули, никакого пятна не оказалось. Это выглядело как чудо… Степняк улыбнулся: запомнится же такая ерунда!

Надя выскочила из-за стола, побежала в ванную. Петушок, опустив глаза в тарелку, с усердием уничтожал подряд все катера, подлодки и тяжелые корабли.

Варвара Семеновна, словно невзначай, перевернула газету и снова погрузилась в чтение. Неонила Кузьминична с досадой передвигала кастрюли на плите.

— Капустников захотелось, — бормотала она, — надо же такое учудить — капустник на Новый год!

Степняк с трудом подавил улыбку.

— Неонила Кузьминична, да ведь капустник не блюдо. Не еда, понимаете? Капустник — это такой концерт… представление такое, шуточное. А называется капустником потому, что один старый русский актер собирал у себя гостей на кулебяки с капустой и устраивал всякие неожиданные шутки… что-то в этом роде, я не помню точно, но в общем теперь без всяких пирогов такие веселые представления называются капустниками…

Неонила Кузьминична, сложив руки под грудью, сначала недоверчиво, а потом все спокойнее и спокойнее слушала.

— Ну, ежели так, — вздыхая, сказала она, — пожалуй, у Надюшеньки есть резон! Дома куда хлопотнее, и никакого тебе представления… Идите себе с богом в этот ваш клуб, а мы с Петушком телевизор посмотрим, ситра выпьем — и на боковую. Варвара-то Семеновна небось опять дежурить вызвалась? Как праздник, непременное дело ей дежурить надо…

— А? Что? — всполошилась теща. — Когда дежурить?

Неонила Кузьминична терпеливо повторила:

— Под Новый год, спрашиваю, вы, что ли, дежурной будете?

— Видимо, я… — чуть виновато призналась Варвара Семеновна. — То есть точно — мое дежурство. Потому что молодым, знаете, обидно: хотят повеселиться. А в мои годы…

— А в ваши годы отдыхать пора! — грубовато отозвалась Кузьминична.

Надя вернулась в другой вязаной кофточке.

— Присыпала. Неужели опять вытянет? Ну, завтра увидим. Слушай, Илья, так решаем — в клуб актера?

— Я не возражаю, только у нас же там никого знакомых… и потом, вероятно, нужны пропуска?

— Знакомые есть, — решительно ответила Надя. — Маечка с мужем идут, чего лучше! Возьмем общий столик. А пропуска будут. Закройщица из костюмерной драмтеатра, которая нам с Маечкой шьет, твердо обещала…

Илья Васильевич насупился:

— Ну, знаешь, доставать пропуска через какую-то закройщицу…

Надя немедленно вздернула подбородок.

— Какая-то закройщица! — передразнила она. — Полковнику Степняку неприлично принять пропуск от какой-то закройщицы! Майкин муж — генерал и даже словечка не сказал, а тебе, видишь ли, неудобно…

— Ты все перевертываешь с ног на голову! — Степняк чувствовал, как его охватывает знакомое глухое раздражение. — Я с удовольствием буду встречать Новый год с истопником, с трамвайным кондуктором или с дояркой, если они умные и приятные люди. Но идти в клуб актеров с пропуском, который добывает костюмерша по блату…

— Никакого блата! — перебила Надя. — Театральная костюмерша имеет право… понимаешь, право… встречать Новый год в своем клубе. А она будет встречать дома, в семье. Ей, может, не по карману. И она передает свой пропуск знакомым…

— Ладно, — устало сказал Степняк, — только если выйдет какая-нибудь неловкость, я немедленно уйду. Поняла?

К праздникам больницы пустеют. Особенно под Новый год. Неизвестно, как это происходит, но тридцатого и тридцать первого декабря в каждой больнице, в каждой клинике есть пустые койки. Даже те больные-хроники, которые неделями, а иногда месяцами ждут открытки, извещающей их, что они могут лечь на очередное обследование или пройти повторный курс лечения, в эти дни всячески стараются избежать вызова. Никому не хочется встречать Новый год в больнице.

Не хочется встречать Новый год в больнице и врачам, и сестрам, и санитаркам. Графики дежурств составляются заранее, и все-таки в последний момент происходят какие-то перестановки, замены, уточнения. Молоденькие сестры тайком тянут жребий между собой, и та, которая вытащила туго свернутую бумажку с единственным словом «дежурство», потом долго с постным видом ходит по пятам за заведующим отделением, объясняя, что Анечке или Зое, которые значатся в графике, непременно надо быть свободными тридцать первого ночью, а вот ей до зарезу хочется дежурить именно под Новый год. И заведующие, после некоторого раздумья, делают вид, что верят этим внезапным приступам служебного рвения, спросив, однако, мимоходом:

— Но это уже, надеюсь, окончательно? Больше перестановок не будет?

Тридцатого вечером Степняк сам проверяет список дежурных. В больнице много пустых коек, но дежурство в последние сутки старого года — дело очень ответственное. Надо быть уверенным, что в эти сутки дежурят люди не только добросовестные, но и находчивые, опытные, которые в любом случае сумеют принять нужное решение, которые не растеряются и не подведут.

Степняк ничего не имеет против Григорьяна и Крутых, пришедших в больницу в начале декабря. И смуглый, быстрый в движениях Григорьян, и обстоятельный, неразговорчивый сибиряк Крутых — очень дельные молодые хирурги. Обоим немного за тридцать, у обоих семь-восемь лет стажа самостоятельной работы в подмосковных больницах. Про Григорьяна Рыбаш как-то сказал: «Легкая рука!» Мезенцев хвалил молчаливого Крутых: «Прочно работает!» Но все-таки Степняк предпочел бы, чтобы тридцать первого дежурил кто-нибудь из старых. «Старые! — он тут же ловит себя на бессмысленном определении. — Все мы здесь новые». Но те, кто открывал больницу, кажутся теперь Степняку людьми проверенными, на которых можно положиться, почти боевыми товарищами. Даже Марлена Ступина, всего несколько дней назад как девчонка рыдавшая в ординаторской терапевтического отделения, представляется ему сейчас именно таким врачом, которому он доверил бы новогоднюю вахту. А между тем Анна Витальевна Седловец, недели три назад присланная райздравом, и по стажу и по возрасту куда более опытный терапевт. У нее слегка оплывшее лицо стареющей и не думающей о своей внешности женщины; халат, обычно скрадывающий недостатки фигуры, почему-то подчеркивает полное, грузное тело, посаженное на тоненькие, сухие, как макароны, ноги. Раза два Степняк видел, как, Анна Витальевна, уходя с работы, тащила через вестибюль авоську, набитую морковкой, картошкой, мясом и другими продуктами. Конечно, нельзя запретить людям делать покупки в то время, когда им удобнее. У Седловец, наверно, большая семья, и после дежурства ей приходится дома готовить обеды, стирать, убирать, но было бы лучше, если бы посетители не видели врача с этой неряшливой авоськой в руках. Устраиваются же как-то другие? Надо поговорить об этом с Лозняковой…