Горбовский

– Гектор… Гектор… – произнесла Марина, и неожиданные слезы, преодолевая шок, покатились по щекам. – Мы только вчера с ним… говорили. Вчера. Еще вчера был живой… Мы только познакомились…

– Успокойся, – сказал Горбовский очень мягким голосом и выпрямился. – Он мертв. Эта тварь раздробила ему трахею.

Марина захлебнулась слезами, отворачиваясь.

– Успокойся, такие несчастные случаи имеют место быть в каждом НИИ. Это была одна из причин, по которой я был против студенческой практики здесь. Я сказал – отставить! – Горбовский повысил голос.

Это подействовало. Спицына тут же стиснула зубы, подавляя рыдания.

– Судя по всему, сигнал тревоги был подан отсюда, – Лев Семенович нашел взглядом селекторную коробку, здесь она была не под потолком, а между двумя шкафами. – Смотри туда, – он показал пальцем, все еще стоя в луже крови. – Этот прибор осуществляет внутреннюю связь в здании. Иди к нему. Я пойду и осмотрю виварий и хранилище, а ты оповести всех о том, что ЧП позади.

Сорвавшийся вслед за Горбовским Гордеев вернулся ни с чем, когда отключили сирену. Какая-то неведомая сила отвела его от места основной опасности и заставила разминуться с Горбовским. Пшежень, заложив руки за спину, ходил по помещению вперед-назад; Гордеев сидел, положив локти на колени, ладонями закрывая лицо; Гаев дергал ногой и кусал губы; бедный Тойво не знал, куда себя деть, и время от времени выдавал бессмысленные фразы на полурусском-полукитайском. Внезапно затрещал селектор, и ученые в едином порыве вскинули головы к потолку.

– Внимание. Сбежавшую особь нейтрализовал Горбовский. Опасности нет. Повторяю: опасность позади.

Гордеев подскочил с места.

– МАРИНА!!!

– Ее голос, ее!

– Жива, господи!

– Дослушайте! Говорит…

– Всем разблокировать… – послышался всхлип, – секции. Погиб наш сотрудник… всем собраться у отдела… микробиологии.

Голос Спицыной так дрожал, что вирусологи подумали – погиб Горбовский, спасая ее. Со всей возможной прытью они бросились туда же, куда стекался весь НИИ.

С первого этажа пришли медики с носилками и забрали тело Стивенсона. Между Мариной и Львом осталась гигантская лужа крови. Бывшие враги молчали и старались не смотреть друг на друга. Внезапно ворвавшийся в помещение Гордеев чуть не влетел в лужу, но у самой кромки остановился, расширив глаза.

– Живы! Оба!!! – крикнул он так, чтобы было слышно всем коллегам, бегущим за его спиной.

Тут же быстро вошел Юрек Андреевич, замер, глядя на пол.

– Кто? – спросил он очень сухим, непохожим на свой, голосом.

– Стивенсон, – ответил Горбовский. – Пусть никого пока не пускают. Увидят это – начнутся истерики. Нужно все привести в порядок и продезинфицировать. Проверьте пока что, нет ли раненых, выясните, кто подал сигнал тревоги, и вообще, как все произошло. Мне нужна информация, как можно больше и точнее. И еще… посмотрите запись с видеокамер.

Пшежень как главный исполнитель воли Горбовского вышел, прихватив за собой Гордеева, хоть тот и сопротивлялся. Как всегда, только Лев Семенович, несмотря на обстоятельства, оставался самым собранным и думал наперед. Когда остальные только входили в состояние шока, он раздавал команды и указания, не позволяя окружающим потерять себя, а заставляя их чувствовать себя полезными. Горбовский знает, что нужно делать, думала Марина, наблюдая за ним и внутренне восхищаясь. Горбовский – великий человек. Он всегда знает, что нужно делать. Он всегда держит все под контролем и не даст системе пошатнуться.

Восторг, вызванный поведением Горбовского, вытеснил из Марины почти все остальные чувства. Наконец-то она увидела его под тем самым углом, о котором ей говорил Гордеев. Но какой ценой! Стоило ли оно того? Как случилось, так случилось, ничего не исправить. Это не вина Спицыной, и уж тем более не вина ее спасителя. Марина смотрела на высокую, непоколебимую фигуру своего кумира, ощущая желание броситься к его ногам и исполнять любой его указ. Вот, о чем они все говорили, называя Горбовского неоспоримо хорошим человеком… Вот, что имелось в виду… Если бы Спицына знала раньше, какая прекрасная душа скрывается под этим толстым панцирем злобы и язвительности!

Прошло только десять секунд с момента, как Пшежень и Гордеев покинули помещение. Горбовский поймал на себе взгляд Спицыной и насторожился. Еще никогда она на него не смотрела вот так. Так могли смотреть на него только… только Кирилл и Алена. Он ничего не сказал ей. Слова были лишними.

Понимая, что теряет время, Марина кинулась на склад – она прекрасно знала, где взять ведро, воду, тряпки, растворы для дезинфекции. Вместе они принялись отмывать пол. Это немного отвлекало от случившегося, как всегда отвлекает физическая работа, если психическое состояние оставляет желать лучшего. И Марина, и Лев были настолько ошеломлены случившимся, что даже мыслить в обычном порядке не могли. Горбовский по достоинству оценил безмолвную, беспрекословную помощь практикантки, ее сообразительность, небрезгливость, собранность, несмотря на слезы. Ему всегда нравились люди со стойкой психикой, но ранее он и не помышлял относить Спицыну к этому разряду. Пару раз он замечал, как Марина неотрывно смотрит на его шею.

Покончив с полом, они стали проверять остальные поверхности, куда могла попасть кровь. Спицына заметила приоткрытый ящик стола, в котором лежал транквилизатор. На белом покрытии ручки алело пятно крови. Остановившись, практикантка постаралась воспроизвести в голове хронологию событий. Заметив это, Горбовский повернул к ней голову.

– Он не успел, – сказала Марина на грани слышимости. – Совсем немного.

Лев Семенович не ответил. Справились они быстро – еще пять минут, и все было кончено. Не осталось никаких следов, нигде. Только два ведра с багровой водой и багровыми тряпками в окровавленных чуть ли не по локоть руках. Вместе они вышли в коридор, где их с волнением и трепетом ожидали. Весь НИИ уже собрался здесь, но никто не рисковал войти в помещение, где началась трагедия. И все смотрели на Спицыну и Горбовского, как на героев. Кто-то отнял у них ведра, кто-то начал протирать руки спиртовыми салфетками. Ни Марина, ни Лев ничего не видели, не слышали и не хотели. Их хлопали по спине, гладили по плечам, задавали вопросы, но долгое эмоциональное напряжение дало свои результаты.

После того как Пшежень отчитался, что больше никто не пострадал в физическом плане, откуда ни возьмись, появился Леонид Спицын. Марина не удивилась этому – она была слишком не в себе, чтобы удивиться. Вполне естественно, что военным уже известно о ЧП, и Спицын поспешил сюда, наконец-то вспомнив, что у него есть дочь. Практически вырвав Марину из рук Горбовского (в которых она непонятно как оказалась), Спицын яростно пригрозил всем, что «закроет эту лавочку», заслужил гневный взгляд Льва Семеновича, узнал, кто спас его дочь, сухо извинился и выразил желание увезти Марину домой.

– Отец, я хочу остаться здесь, – воспротивилась дочь, освобождаясь и делая шаг к Горбовскому, который смотрел на нее и вот-вот протянул бы свою руку.

– Ты с ума сошла! Я сказал – ты поедешь домой.

– Марина, иди домой, твой отец прав, – сказал Горбовский. – Нечего тебе здесь больше делать. И ближайшие дни, я так подозреваю, тебе тоже не придется являться на практику.

Марине хотелось бы попрощаться с Горбовским наедине. Но это было невозможно. Он спас ей жизнь, а она ему еще ни слова не сказала об этом…

– До свидания, Лев Семенович, – она протянула ему ладонь, не столько чтобы пожать его руку, сколько чтобы коснуться его на прощание. Он протянул ладонь ей навстречу. – Спасибо Вам, – шепнула она, и ее палец скользнул по его длинным пальцам.

Отец увел Марину за локоть, а Горбовский еще долго стоял, глядя на лестницу.

Глава 16. Цепь порвалась

«Ничего не получают даром, и чем больше ты получил, тем больше нужно платить, за новую жизнь надо платить старой жизнью».