Горбовский

Марина поднялась, встречая коллег. С ней поздоровались только Пшежень и Гордеев, да и то вяло. Гаев просто кивнул, чем-то очень недовольный. Марина забеспокоилась.

– Юрек Андреевич, Лев Семенович… Что произошло?

Ученые озадаченно переглянулись. Впрочем, эта растерянность во взгляде Горбовского моментально перетекла в решительность.

– Я совсем забыл о Вас, Спицына… – устало произнес он, плюхаясь в свое кресло и запрокидывая голову. – Сегодня Вы отправляетесь помогать в соседний отдел, к Зиненко. Можете идти прямо сейчас, мы не задерживаем… Вас.

Марина сжала губы и слегка вздернула подбородок. Ей ничего не расскажут. Потому что не доверяют? Не уважают? Не считают за равную? Или просто ей не положено это знать? Если здесь она ничего не добьется, то может, хотя бы Зиненко приподнимет завесу тайны, ведь он ужасный болтун.

– Так точно, – откликнулась Спицына, придавая голосу бодрость и сложив руки по швам.

Горбовский приоткрыл глаза и окинул ее недоверчивым взглядом.

– Что, даже не будет вопросов и возмущений?

– Никак нет, – коротко ответила она. – Разрешите идти.

Гордеев усмехнулся и тихо произнес себе под нос:

– Бесценный сотрудник. Золото…

– Идите, идите, Спицына, – задумчиво произнес Горбовский, вновь прикрывая глаза и откидывая голову на спинку кресла.

Марина была в дверях, когда Пшежень неуверенно окликнул ее:

– Мариша, когда Зиненко отпустит Вас, можете вернуться.

«Ясное дело, – подумала Спицына, – просто им нужно обсудить кое-что без меня. Они меня в чем-то подозревают? Но что я сделала не так? Сейчас я уйду, а у них начнется совещание, содержание которого мне знать запрещено. Потому что я практикантка? Потому что я девушка? Потому что Горбовский меня не любит?»

Марина ушла с чувством гордости и независимости, уязвленная, как и любая девушка на ее месте, но никак не выказав этого. Ей многое не давало покоя, но среди этих вещей уже давно не было воспоминания о ссоре с отцом. Утреннее происшествие, каким бы ужасным оно ни было, выветрилось из памяти, стоило только попасть в НИИ – в эту обитель бурной научной деятельности, вечно бурлящую знаниями, идеями, жизнью и новостями, открытиями; обитель, наполненную людьми, которым не безразлично развитие человечества; работающую, как большой и слаженный механизм, за которым любопытно наблюдать, но и винтиком которого так хотелось бы стать Марине.

В отделе Зиненко она пробыла до вечера. Главный генный инженер нашел для Спицыной занятие, причем не одно, и загрузил ее по самую голову. К сожалению, ничего об утреннем переполохе узнать не удалось. Зато этот переполох, как было видно, продолжался и набирал обороты. Зиненко почти не разговаривал с практиканткой в течение дня. Он дал ей задания, познакомил со своим заместителем, к которому можно обратиться, если возникнут вопросы, и после этого его как будто бы сдуло. Не то он неуловимо бегал по всему НИИ из отдела в отдел, не то по отделу, но так проворно, что никто не мог его припоймать и задержать хоть на минуту.

Свою работу Марина закончила к четырем часам, затем полчаса разыскивала заместителя Зиненко, чтобы доложить об этом. Все вокруг были так заняты и так сосредоточены, как будто от них зависело спасение человечества. Заместитель Зиненко нашелся в местном хранилище, где отдавал распоряжения по поводу климат-контроля «клеток» для вивария.

– Извините, – обратилась Спицына, но он даже не узнал ее и прогнал из помещения, топнув ногой.

Марина решила, что такое поведение можно воспринимать как знак ее освобождения. Она совсем не обиделась, понимая, что это было не со зла. Еще немного она беспрепятственно побродила по секции, где никто ее не замечал. Ей подумалось, что, если бы она покинула НИИ еще утром, это тоже осталось бы незамеченным. Сегодня у всех был какой-то сумасшедший день, а она была просто не посвящена в происходящее. Впрочем, она уже начинала привыкать к этому.

В отдел вирусологии возвращаться не хотелось – все равно она уже отработала свое и может прямо отсюда пойти домой. Вот только… идти ей было некуда. Да и находиться в обществе людей, которые обсуждали нечто такое у нее за спиной, не импонировало совсем. Остался неприятный осадок глубоко на дне. И кто знает, сколько времени пройдет, прежде чем он исчезнет.

– Гектор! Гектора сюда! – взревели в соседнем помещении, где целый день копалась основная масса ученых.

Голос был громовой и очень требовательный, почти так же кричал и Маринин отец на своих солдат, и Марина настолько перепугалась, что, если бы она была этим самым Гектором, она бы скорее сбежала отсюда, чем пошла туда, откуда раздался крик.

Из помещения брызгая пеной у рта выбежал заместитель Зиненко и уставился на Марину. Казалось, он вот-вот спросит ее, куда она спрятала искомого Гектора.

– Мне нужен Гектор Стивенсон, – заявил заместитель, поправляя сбившийся галстук.

– Я не знаю, кто это, – почти безразлично пожала плечами Марина.

– Это неважно. У меня нет времени его искать. Здесь происходит отвратительная путаница с подопытными, это просто сумасшедший дом, – мужчина вдохнул. – Мне нужен Гектор Стивенсон, – с нажимом повторил он.

– Чем я-то могу помочь?

– Приведите его, черт возьми!

– Но где мне его искать? Как он выглядит?

– В микробиологии, американец он, – информировал заместитель и скрылся.

– Умереть можно от энтропии, – проворчала Марина, замечая в своем голосе те же нотки, которые слышала порою в голосе Горбовского.

Полученное задание, несмотря на сложность, освежило и воодушевило. Появилось занятие, на которое можно потратить время и отсрочить свое возвращение домой. «Микробиология, американец», – этого, разумеется, достаточно, чтобы найти человека, которого никогда в глаза не видел. Но заместителя это мало волновало.

Минут через десять по прибытии в южное крыло Спицына отыскала Сергея Ивановича Крамаря, чтобы узнать у него о местонахождении искомого Стивенсона. Точнее сказать, Крамарь сам ее нашел – они столкнулись лоб в лоб, во всеобщей суматохе не замечая, что движутся навстречу. Неожиданная для обоих встреча чуть не началась с ругани, но они тут же узнали друг друга. Крамарь – свою любимицу, Марина – мужчину, который внешне пока что нравился ей больше всех. Не работая с ним, она не могла оценивать его как ученого, но что-то подсказывало ей, что до Льва Семеновича Крамарю далеко. По уму они, может, и равны, только один относится к своим знаниям серьезно и умеет рационально их применять, причем жизнь этому посвятил. А второй… второй просто среднестатистический, особо не выдающийся сотрудник научно-исследовательского института, усердный, но не обладающий талантом.

«Поистине, Горбовскими рождаются», – время от времени думала Марина, подмечая неоспоримый профессионализм, всю глубину ума и непосредственность своего начальника. Точно так же она подумала и сейчас.

– Марина! Ты разве еще здесь?

– Да вот – слоняюсь, – она пожала плечами, растерявшись.

Крамарь выглядел обеспокоенным, как, собственно, и все в этот бешеный день. Заметив, что он торопится, Марина вспомнила о задании.

– Мне нужен Гектор Стивенсон.

Ничего более подходящего, кроме как повторить пресловутую фразу, с которой к ней обратился бестактный заместитель Зиненко, Марине в голову не пришло. Но Крамарю такой тон не показался странным.

– Сейчас скажу, он… – микробиолог задумался, – пять минут назад я видел его в нашем «зверинце», но тебе очень повезет, если он все еще там. Погоди, а зачем он тебе? Откуда ты его вообще знаешь? Он же только на днях прибыл, по обмену, так сказать.

– Американец, знаю. Меня за ним послали. Сергей Иванович, может, хотя бы Вы мне объясните, что за сутолока творится в НИИ весь день?

– У меня столько дел, Марина… я бы и рад, да только… – он замялся, вздохнул, расправил полы халата. – На самом деле я не могу, Марин. Это государственная тайна. Все очень серьезно, я расписался о неразглашении. Как там «Три-Г»?