По рукам и ногам

– Ну… давай я массаж тебе сделаю, хочешь? Я умею немного… – не из каких-то других соображений, кроме как подмазаться.

Я это страшно не люблю, а выбирать-то не приходится. Черт, а прозвучало-то как…

Кэри удивленно приподнял брови, выворачиваясь так, чтоб было видно мое лицо. Он изучал его с несколько секунд, а потом расплылся в идиотско-извращенской улыбке. Это ничуточки даже не сексуально было. Может, со временем привыкну.

– Если хочешь, то, пожалуйста, – лениво протянул он, приподнимаясь на локтях, – но при условии, что разденешься. Совсем.

Я, кажется, поперхнулась. Не иначе, он воображает это таким уж для меня большое удовольствие, что я и к стриптизу ради него готова. Готова, что уж. Чем сильнее он в это поверит, тем быстрее меня снимут с цепи.

Только стриптиза не получилось, легкое платье в одну секунду почти без шелеста свалилось к ногам, я замялась немного, потом снова опустилась на кровати, позади принявшего сидячее положение Ланкмиллера.

Может, это его практика с нижним бельем так действовала, или дело скорой привычки к трудностям – смущения я почти не чувствовала, и оттого была чертовски собой довольна. Вот уже одна слабость – прочь.

Я нарочито не спеша помогла ему снять пиджак. Он не торопил – некуда было торопиться. Закончиться все это должно было постелью, я это понимала, а Ланкмиллер даже сомнений не допускал.

О, у него подтяжки сегодня. Как мило. Не люблю ремни. Не люблю звук расстегивающегося ремня еще с детства, из скудных клочочков воспоминаний о том, как отец меня иногда за шалости любовно поддавал под задницу.

– Ты их снимаешь или спустить надо? – с благоговейным интересом осведомилась я.

– Спусти, – сухо скомандовал Ланкмиллер. – Рубашку тоже сними, через нее не делай.

Ну во-от, и рубашку ему. Я приподнялась на коленях, прижавшись к его спине, и свесила руки по обе стороны от его плеч, пыталась расстегивать тугие пуговицы. Они легко поддавались, как ни странно. Наверное, потому что руки не трясутся.

Я рубашку спустила, аккуратно отложив на кровать. Ланкмиллер, до чего ж ты вредный, но тело у тебя… Зайтись в беззвучном крике, восхищаться-восхищаться. Но, конечно, что тело, если душа такая козлиная?

Я аккуратно, в целях разведывания обстановки, провела пальцем по его плечу, в ключицу даже потыкала.

– Ну хватит нежничать, покажи темперамент, Кику, – хохотнул Кэри то ли с издевкой, то ли…

– Какой из меня там темперамент…

Я еще недостаточно освоилась, чтобы показывать, и не покажу до тех пор, пока уверена не буду, что это нормально, повалить Ланкмиллера на кровать и до полу-одурения изнасиловать любым, что попадется под руку. Да и потом, я все еще его боюсь. И спонтанные вспышки гнева. Кажется, он совсем не осведомлен о том, от каких махинаций человек может умереть, а от каких еще не очень.

– Не прикидывайся, – он властно преклонил мою голову за затылок к своему плечу, – скромность тебя не красит.

– Скромность всех красит.

Я от злости сильно в него вцепилась и, видать, попала куда-то в нерв, потому что Кэри тут же зажмурится и зашипел.

– Извини, – буркнула я, – выпусти, неудобно.

– Только не в постели. Продолжить в том же духе – упустишь кучу незабываемых ощущений, это я тебе обещаю.

Нахуй надо. Мое незабываемое ощущение – это когда тебя рядом не будет. А не будет? А если не удастся мне побег. Так странно, когда нет ни прошлого, ни будущего вроде бы тоже…

– Я бы с тобой поспорила, но… с хозяином же не спорят?

Кэри ничего не ответил, даже не повернул головы, только льдом обдающий взгляд на меня перевел.

Зачесались руки еще куда-нибудь ему там нажать.

Нет, на попятный теперь уж поздно, так я желаемого никогда не добьюсь. Но.

Он видит меня насквозь.

Все это должно плохо кончиться.

Мне не нравится.

Мне страшно.

От его взгляда страшно. От пальцев.

Он смотрел так, будто знал наперед, что я в следующую секунду подумаю. А мне просто хотелось исчезнуть. Хоть под землю провалиться.

Страшно, а деться все-таки некуда. Надо зарабатывать благосклонность.

Я положила ладони ему на плечи и старательно, не спеша принялась за дело. Хоть бы все благополучно прошло и он остался доволен.

Ланкмиллер молчал. Я сидела сзади него, поэтому, ему, может, удобно было откинуть голову на мое плечо, глаза он закрыл и, кажется, расслабился. Доверяет? А если я ему вот сейчас нож под ребра всажу?

Эх, был бы – всадила.

Заканчивать не хотелось, после этого непременно последует «неловкая пауза», а после неловкой паузы секс. Но руки уже болят.

– Тебе… как? Лучше? – мне ужасно не нравилась новая привычка спотыкаться полу-слове.

Кэри ничего не ответил, и даже на меня не взглянул. Кажется, он вообще настолько абстрагировался от реальности, что даже не хотел возвращаться обратно. Ну ладно, тогда мне придется это самой… Держу пари, Ланкмиллер все, что ни делает, делает специально…

Я даже его трогать боюсь, а мне надо привыкнуть до такой степени, чтоб выучить все его эрогенные зоны.

Чувство двоякое. Жуткое. Если бы на его месте оказался Флетчер, такого бы не было. Я стыла бы к нему холодным отвращением и блевала прямо на покрывало. Кэри был очень даже человеком, но не для меня. Я его ничуть даже не жалела и не оправдывала.

Просто тело – это тело. Оно подводит меня почти вероломно. Возбуждение – штука странная, но если учесть, что мне все равно придется под Ланкмиллера ложиться…

Кажется, в бордель-кафе бытовала даже пословица на случай. Не помню ее точно, но суть примерно состояла в том, что если уж тебя насилуют и выхода другого нет, расслабься и получай удовольствие. Как раз чертовски в духе Шель. Совершенно пошло и безмозгло.

Кстати, эрогенные зоны – звучит почти заманчиво. Интересно, у Кэри такие слабости есть? А у меня есть?

Я потерлась о щеку Ланкмиллера, обиженно пыхтя.

– Кэ-эри, ну я закончила. Ну?

Не ответит – сейчас встану и уйду. О да, далеко я уйду с цепью-то на ноге.

Пальцы соскользнули с его плеч вниз по груди и животу. Здорово, я его трогаю.

Соблазн в расстегивании верхней пуговицы на брюках подавить не удалось.

– Кэри! – я требовательно боднула его в щеку.

Это тактика возбуждения молчанием? Совсем не здорово, но Ланкмиллер в ней преуспел.

Я притворилась, что продолжаю массаж делать, но уже мягко, без нажима, иногда касаясь кожи губами. Кэри выдавало разве что дыхание, зато с головой.

А если вот ему тоже засос оставить? Хотя нет, не простит. Я осторожно поцеловала его в ключицу, потом, облизывая губы, случайно задела ее языком. Перешла на шею.

Я ничего этого не умею. Странно, что ему до сих пор не смешно еще от моей старательности.

Кэри неожиданно вдруг отстранил меня за плечи.

– Ну нет, только не в губы, – нахмурился он.

– Почему?

– Ты пробовала целоваться? По мне это отвратительно.

– А по мне – я не пробовала.

Он взял меня за подбородок, вдобавок еще и щеки сжимая так, что даже больно.

– Почему ты такая запуганная, скажи.

Я, неосознанно сжимаясь, опустила взгляд, чем вызвала суровое Ланкмиллерское:

– В глаза смотреть!

Наверное, выражение моего лица было очень смешное, но Ланкмиллер ни разу не улыбнулся. Я несколько раз пыталась честно поднять глаза, но через секунду опускала снова, кляня себя за слабость.

В конце концов я просто не могу. У Кэри до безумия тяжелый взгляд, как будто он меня в чем-то обвиняет. Но он на всех так смотрит. Я просто не могу привыкнуть.

Глаза начинало щипать. Я инстинктивно сжималась и отстранялась, но издеватель только выше задирал мой подбородок. Насквозь. Насквозь, зараза.

Он закончил эту пытку, когда казалось, что почти что прожег во мне дыру.

С изучения глаз перешел на шею. Я слабая, оказывается. Отвратительно.

Кончики его пальцев царапали линии вен, проступавшие под кожей, и ямочку между ключицами. Я почти даже расслабилась, но Ланкмиллер неожиданно схватил меня за горло, почти перекрывая дыхание. Он мастер на подло ты большой. Или так полагается?