Vulgata

— Вы преувеличиваете, — сказал Денис, следя за капитаном с плохо скрываемым беспокойством. Со Спириным творилось что-то непонятное. — Есть честные, совестливые опера.

— Да. И все важные дела уводят у них из-под носа. Или мешают работать. Потому что настоящая работа длится годами, а раскрываемость снижается. Пойми, парень — полиция сейчас сталкивается с преступлениями, с которой советская милиция не сталкивалась. Опыта не было, навыков борьбы тоже. В девяностые борьба с организованной преступностью была полностью проиграна. Пока мы учились, преступники шли дальше, брали в свои руки власть, совершенствовали методы совершения преступлений.

— И внедряли своих людей в Органы. Да?

— Видишь. Сам все понимаешь. И потом, если вокруг все продажны, или думают только о количестве раскрытых преступлений, или дела доводятся до судов, а суды их спускают на тормозах — даже самые честные, стойкие и принципиальные сыщики сломаются.

Денис промолчал. Спирин достал пачку сигарет, попытался вытащить одну, но выронил ее. Чертыхнулся.

— Что с вами? — спросил Денис.

— Ничего. Не обращай внимания.

— Ладно. У нас осталась неделя. Что вы предлагаете?

— Если Магомет не идет к горе, гора идет к Магомету.

— В смысле?

— Есть два пути. Первая — «советский вариант». Мы с тобой крадем ребенка, прячем его и выходим на связь с помощниками Камышева. Предлагаем сотрудничество за хорошую плату. Они приходят, снимают на камеру убийство ребенка, а мы берем их тепленькими на месте преступления. Мы разом получаем и убийц, и вещественные доказательства. Дело в шляпе!

— Вы же это несерьезно.

— Думаешь, так никогда никто не делал? Ладно. Остается «вариант 90-х». Ты же хотел помочь расследованию?

— Да.

— Значит, будем ловить на живца.

Денис побледнел. После минутного молчания уточнил:

— Мне нужно внедриться в их среду?

— Грубо говоря, тебе нужно предложить продюсеру свои услуги. Через них ты свяжешься с «клиентом». Потребуешь встречи. Скажешь, что хочешь немного подзаработать, и вызовешься выполнять грязную работу — красть детей. Постараешься вытянуть из них как можно больше информации о том, чем они занимаются. Это важно — тебя напичкают микрофонами, разговор будет записываться.

— Я согласен.

Спирин, окинув юношу пристальным взглядом, вдруг улыбнулся. Лицо его выражало муку. На лбу выступили капельки пота.

— Забудь все, что я наплел. Работа под прикрытием — самая опасная. Не всякий опытный опер на нее согласится. Я не имею права…

Лицо капитана исказила судорога. Он распахнул дверцу и выскочил из машины. Пробежал несколько шагов и упал на землю.

— Господи! — Денис вылез из машины. — Что с вами?

Спирин бился в конвульсиях. Глаза вылезли из орбит, ртом пошла пена. Из горла рвался наружу странный, глухой, нечеловеческий стон.

Денис побежал к нему, на ходу вытаскивая мобильник. Вызвал «скорую». Потом убрал телефон в карман и опустился на колени рядом с извивающимся на земле телом.

Он подобрал лежавшую в траве ветку березы, обломал ее и попытался вставить в рот Спирину. Юноша видел — в кино так делают. Но ему никак не удавалось не то что разжать челюсти больного, но даже остановить его мотающуюся из стороны в сторону голову.

Однако, припадок закончился так же быстро и внезапно, как начался. Еще около десяти минут Спирин лежал на траве, глядя в небо. Он тяжело дышал.

— Сейчас приедет «скорая», — сказал ему Денис. — Вам помогут.

— Не надо… «скорой», — Спирин сел, огляделся мутными глазами. — Мне просто надо отлежаться.

Денис помог ему подняться и довел до машины. Усадил на пассажирское место.

— Вам не стоит сейчас вести машину.

Спирин кивнул. Расстегнул воротничок рубашки, откинулся на сиденье и закрыл глаза.

Денис сел за руль.

— Куда ехать?

— Малая Псковская улица, сорок девять.

Когда они выехали на шоссе, Денис спросил:

— Почему вы не сказали мне, что у вас эпилепсия?

— Надеялся, что пронесет.

— Как часто у вас случаются приступы?

— Два, три раза в год. Но этот что-то рановато — последний раз был всего три месяца назад. Наверное, я слишком нервничаю в последнее время. А может, болезнь прогрессирует. Эпилепсия может прогрессировать?

— Я не знаю. Слушайте, вам нельзя служить в розыске.

— Нельзя. Я даю взятки врачам на медкомиссии.

— Майор знает?

— Нет. Слава богу, ты первый в отделении, кто видел меня в таком состоянии.

— Вы должны уйти с работы.

— На кой черт мне уходить с работы? — Спирин раздраженно взглянул на Дениса. — Что, я сразу вылечусь? И потом, в сорок пять лет поздновато обучаться новой профессии, ты не считаешь?

Денис свернул с шоссе на Набережную улицу, которая пересекалась с Малой Псковской.

— Вы из-за своей болезни все еще ходите в капитанах?

— Нет. Просто я считаюсь худшим сотрудником отделения. За пять лет раскрыл только четыре дела. Правда, это были очень важные дела, за которые другие не решались браться. И потом, я имею неприятную склонность говорить начальству правду в глаза. И делаю только то, что считаю нужным.

Помолчав, Спирин добавил:

— Мне много раз угрожали расправой. Не начальники, конечно — те люди, против которых я заводил уголовные дела. Десять лет назад какие-то молодчики избили меня до полусмерти. На мне не было живого места. Я два месяца лежал в больнице. Мне вводили пищу внутривенно, потому что я не мог глотать.

— После этого у вас начались приступы?

— Нет, приступы у меня с детства. Но после черепно-мозговой травмы они усилились.

Денис повернул на Малую Псковскую. До дома Спирина оставалось два квартала.

— Из-за этого от вас ушла жена?

Спирин усмехнулся.

— Жена ушла от меня, потому что я эгоистичный козел, который думает только о работе. Наша встреча была одной из тех неприятностей, которые всегда приходят не вовремя. Сейчас, спустя годы, я понимаю, что моя любовь к ней была всего лишь сексуальным влечением. Ее чувство ко мне выражалось насмешками и поучениями о том, как надо жить. Она все время пыталась вывести меня из себя, потому что ловила от этого кайф.

Как только мы в первый раз переспали, мое «чувство» к ней сразу пошло на убыль. Но она все-таки женила меня на себе. Я сто раз говорил ей, что из этого ничего хорошего не выйдет. Но она отмахивалась — чего слушать какого-то там мужчину? Сама она головой совершенно не думала. Ее подгоняло время и тот факт, что все ее подруги уже выскочили замуж за всяких придурков. Не думаю, что жена понимала, какой я человек. Впоследствии, она, конечно, разочаровалась, и виноват в этом оказался я, а не ее глупость и трусость.

Да и я к третьему году брака уже не любил ее. К тому времени у нас родилась дочка, и мы жили вместе ради нее. Потом все равно развелись — слишком поздно. Жена нашла свое счастье — такую, знаешь, милую посредственность с залысинами и в нелепых очечках. Я пару раз переспал с женщинами, но в брак вступать зарекся. Дочка со мной не хочет общаться, потому что мать настроила ее против меня. Впрочем, не думаю, что я очень хороший отец. Но раз в неделю мне бы хотелось если не увидеть ее, то хотя бы услышать по телефону ее голос.

— Как-то все грустно очень, — сказал Денис.

Спирин кивнул.

— Да. Но так оно и бывает.

R

Спирин жил в одноэтажном деревянном доме, обшитым снаружи рифлеными листами алюминия, выкрашенными в серый цвет. Тонированные оконные стекла отражали горящую в солнечных лучах улицу. Низкую оградку заросшего сорняком палисадника выкрасили в сине-зеленый цвет.

В доме Денис с радостью увидел русскую печь, которую Спирин, по всей видимости, сложил сам. На полу у печи лежала небольшая вязанка дров.

Капитан, уже почти оправившийся, усадил Дениса на диван в зале, а сам отправился на кухню. Пока его не было, юноша с любопытством огляделся. Главным украшением комнаты был плоскоэкранный телевизор с плазменной панелью. Телевизор был подключен к цифровой приставке В углу стоял шкаф со стеклянными дверцами. В нем на полках стояли книги — в основном, русская классика. Денис подошел, взял с полки «Войну и Мир». Вдруг вспомнил, что так и не прочел ее до конца, хотя пытался неоднократно.