Vulgata

Под конец коротышка спросил меня:

— Тебе, наверное, одного раза было мало? Еще хочешь?

— Да. — Я была готова сказать что угодно, лишь бы он убрался.

— А ты хочешь, чтобы мы то же самое сделали с твоей мамой?

Я похолодела и ничего не ответила.

— Не слышу.

— Нет, — одними губами ответила я.

Коротышка схватил меня за ухо и ткнул лицом в ковер.

— Отвечай! Плохо будет.

— Да! — сквозь рыдания ответила я. Внутри меня будто все умерло. Ниже падать было некуда.

Наконец, они ушли. Дверь квартиры оставили чуть ли не нараспашку. А я почти час простояла в той же позе, в какой они меня оставили! Анус жгло огнем, ужасная пульсирующая боль. На ковер капала кровь, во всей комнате стояла отвратительная вонь. Все еще играла музыка. Пел Стас Михайлов. «Все для ТЕБЯ, рассветы и туманы, для ТЕБЯ, моря и океаны…».

Наконец, я осмелилась встать. Все тело затекло, в промежность будто били молотом. Мне казалось, сломаны тазовые кости. Я огляделась, будто в бреду. Увидела на столике вазу с цветами и бутылку шампанского.

Я боялась выходить из квартиры. Но вдруг в голове будто вспыхнула лампочка: коротышка может вернуться! Меня охватила паника. Страх переборол страх, и я пулей выскочила оттуда, забыв сумочку.

Домой ноги не несли. Мама с порога по глазам увидела, что со мной что-то не так. Я пробормотала: «Живот болит», и поскорее прошмыгнула в свою комнату.

Всю неделю я не могла сходить в туалет. Даже просто присесть не было мочи. Я плакала от боли. Но на людях держалась. Даже шутила. Близкие не должны были ни о чем догадаться. А в глубине души я превратилась в бесконечно несчастного человека. В пятнадцать лет для меня все было кончено. Никогда уже я не стану прежней. Никогда не буду искренне и беззаботно смеяться. Даже пища потеряла вкус.

Среди людей я была теперь абсолютно одинокой, и чувствовала каждую секунду, что мне ни с кем и никогда нельзя больше тесно сходиться, нельзя никому доверять. Я боялась, что мне сделают больно, а доброта людей вызывала во мне ужас.

Никто из них не знал, что со мной случилось, какая я на самом деле. Эта мысль мучила меня все время.

Мне хватило духу вызвать подружек на серьезный разговор. Они извинялись, каялись. «Насть, мы и не думали…». А сами смеялись за моей спиной. На деньги коротышки накупили шмоток, приоделись. Потом перед всеми хвастались обновкой. Я боялась, что они кому-нибудь расскажут.

Мне пришлось перейти в другую школу.

Вы думаете, на этом все кончилось? Нет! Это произошло СНОВА. На этот раз поймали на улице и затащили в машину. Снова привезли на ту квартиру. На этот раз я отбивалась, и меня оглушили ударом железной трубы по затылку. Коротышка изнасиловал меня во второй раз, но допроса больше не устраивал.

Я написала заявление в прокуратуру. Через два дня мне на мобильный позвонил коротышка и обещал закатать в асфальт. Я все-таки сходила к прокурору еще раз. Он поставил на стол диктофон и прокрутил запись, где я сама говорю, что «люблю…»… в общем, вы поняли, и что «хочу еще раз». Они все записали! У меня не было никаких шансов.

В новой школе я сама ни с кем не искала дружбы. Но люди липли ко мне со всех сторон. Не знаю, почему. Может, они подспудно чуяли мою слабость, и знали, что мной можно легко попользоваться?

Та девушка с самого первого дня настойчиво искала моего расположения. Я не ожидала от ее настойчивости ничего хорошего, избегала и чуть не пряталась от нее. Звали ее Сусанна. Сусанна Ремешкова. Очень современное имя, не правда ли?

Была она красавица, и даже больше — КРУТАЯ. Раскованная, смелая, языкастая во всех смыслах этого слова. Против нее у меня не было никаких шансов. Через месяц настойчивых ухаживаний я все-таки начала с ней дружить. Иногда мы лизались.

Теперь я точно знаю, почему Сусанна так набивалась мне в подруги. Зло всегда ищет жертву, вот в чем дело. И всегда находит ее, и неизменно соблазняет и губит. А вот хорошие люди мерзавцев никогда не поднимут наверх, на свой уровень. Интересно, почему?

Мы с Сусанной сидели у нее дома. Родителей отправились в гости. За окном лил дождь. Мы выпили по банке пива. Было тоскливо. От нечего делать подруга показала мне порнографические журналы, которые ее брат прятал на антресолях. Они были на немецком языке. Ее брат служил в ГИБДД.

Мы похихикали. Потом снова расположились на диване в гостиной. Как и с чего мы начали разговор, переменивший мою жизнь — не помню.

Кажется, я не выдержала и ляпнула что-то вроде:

— Ты такая крутая.

Сусанна спокойно кивнула. Я продолжила:

— И шмотки у тебя самые классные. Во всем городе ни у кого таких нет.

Я, помнится, еще сказала, что она-де выглядит взрослой, независимой девушкой, и от мальчиков у нее нет отбою. У нее такие хорошие манеры, она так хорошо держит себя и т. д.

— Хочешь быть такой же? — Сусанна понимающе кивнула. Я сказала:

— Такой же не получится.

Она рассмеялась.

— Не дури! Получится — не с первого, так со второго раза.

В последующие полчаса я с восхищением и трепетом слушала ее рассказ.

Начиная с восьмого класса, она уезжала на каникулы к родственникам в Москву. Там завела себе женщину-менеджера и начала подрабатывать фотомоделью. Снималась в эротических фотосессиях для календарей и мужских журналов. Когда Сусанне исполнилось восемнадцать, ее менеджер предложила ей попробовать себя на поприще порноактрисы. Снималась она в Венгрии.

— Жила я там в двухкомнатной квартире, в царских условиях. В первый же день заполнила анкету, где указала, что я буду делать, а что нет. Я была без комплексов, поэтому делала все. Зарабатывала пять тысяч в месяц. Расценки следующие: вагинальный контакт перед камерой — 200–400 долларов, минет — столько же. Мужчинам платят в два раза меньше.

— А почему это им меньше? — удивилась я.

— Дискриминация! — засмеялась Сусанна. — Знаешь, мне их даже жалко. Работы больше, платят меньше. Режиссер говорит — кончишь через три секунды. И он кончает! Зато за анал им платят 600 долларов, а женщине — 300.

— И что? — спросила я. — Не противно?

— Нет. Мне даже нравится. Разнообразие в сексе, у всех большие. — Мы обе рассмеялись. — И потом, мне нравится сниматься. Все подруги мне завидуют. Я это воспринимаю как искусство. Все как в большом кино — актерская игра, пластика, эмоции.

— А родители… как? Знают, чем ты промышляешь?

— Отец, конечно, не знает. Мне не жить, если узнает.

— А мать?

— Сказала: «Езжай! И мне поможешь с деньгами».

— Так и сказала?

— Слушай, не все же такие пришибленные, как твоя мама. Моя сама в молодости была порноактрисой и стриптизершей. Там же, в Венгрии — она тогда была социалистической. У нее любовник есть нашего с тобой возраста. И я, если увижу в продаже фильм со своим участием, куплю на память. Буду детям показывать. Чтобы воспитывать их в правильном ключе, понимаешь?

— Какая ты бесстрашная! — восхитилась я. — А завязать когда собираешься? К тридцатнику?

— Да нет. Еще годик, и хорош. После школы в педагогический поступлю, выучусь на учителя младших классов. Выйду замуж. Может быть, отправлюсь покорять Москву. Хочу себя попробовать в большом кино.

«Да, — подумала я. — И получишь «Оскара».

Этот разговор ничего не изменил бы в моей жизни, если бы я одним осенним днем не увидела на автобусной остановке объявление: ТРЕБУЮТСЯ ЖЕНЩИНЫ НА РАБОТУ С ДОСТОЙНОЙ ОПЛАТОЙ. Ниже был указан телефон.