Страница 5 из 15
Только после этого я обернулась. С большого вишневого дерева во дворе опадали последние лепестки. Говорят, этой вишне сто лет. Говорят, она застала Моне. В Живерни обожают вишни. Вдоль парковки перед музеем американского искусства, который год назад переименовали в музей импрессионизма, высадили целую шеренгу вишневых деревьев. Вроде бы японских. Маленьких, карликовых. Мне это кажется странным. Зачем здесь эта экзотика? Как будто своих вишен мало. Но разве их поймешь? Говорят, что американские туристы страсть как любят смотреть на вишни в весеннем розовом цвету. Если бы меня спросили, я бы сказала, что от розовых лепестков, засыпавших парковку и крыши автомобилей, слишком явственно отдает куклой Барби, но кто меня спросит?
Я покрепче прижала конверты к груди, чтобы Нептун не хватанул зубами. Медленно переставляя ноги, двинулась вверх по улице Коломбье. Я шла не спеша и в тени увитого плющом портика перед входом в гостиницу остановилась передохнуть. Автобус на Вернон отходит через два часа. У меня полно времени. Вполне можно поиграть в маленькую серую мышку.
Я свернула на улицу Клода Моне. Вдоль каменных фасадов тянулись штокрозы и оранжевые ирисы, не хуже чертополоха пробившие гудроновое покрытие. Еще один символ Живерни. Я продвигалась со скоростью восьмидесятилетней старухи, которой и являюсь. Нептун, как всегда, удрал далеко вперед. Наконец я добрела до гостиницы «Боди». В окнах самого знаменитого в Живерни заведения были вывешены афиши, сообщавшие о проведении выставок и фестивалей. Размер афиш точно соответствовал размеру оконных проемов. Если задуматься, выглядело это довольно странно. Меня всегда занимал вопрос: что это — простое совпадение или результат сознательных усилий по подгонке одного к другому, или ясновидение архитектора, построившего здание в XIX веке, точно предугадавшего, какого размера будут в будущем стандартные рекламные афиши?
Впрочем, подозреваю, что вас эта загадка не слишком интересует. Напротив отеля за столиками кафе под оранжевыми зонтиками сидели на зеленых чугунных стульях два-три десятка посетителей, очевидно, желающие испытать те же чувства, что когда-то переполняли колонию американских художников, поселившихся здесь век назад. Еще одна странность, если задуматься. В позапрошлом веке американские художники приезжали сюда, в крошечную нормандскую деревушку, в поисках покоя и вдохновения. В наши дни Живерни способен подарить вам что угодно, только не покой. Лично я сегодняшнего Живерни вообще не понимаю.
Я села за свободный столик и заказала чашку черного кофе. Его принесла мне незнакомая официантка — видать, приехала подработать в сезон. Она щеголяла в короткой юбке и жилетке а-ля импрессионизм — с вышитыми на спине лиловыми кувшинками.
Носить на спине лиловые кувшинки — ну разве это не странно?
У меня, имевшей возможность наблюдать за всеми преобразованиями в Живерни, иногда возникает ощущение, что наша деревня превратилась в большой парк аттракционов. Парк впечатлений, если хотите. Они постарались выжать из импрессионизма все, что только могли. Я сидела и тихо вздыхала — настоящая старая ведьма, привыкшая ворчать себе под нос. Вокруг меня собралась самая разношерстная публика. Молодая парочка читала путеводитель. Трое мальчишек лет пяти возились на гравийной дорожке — должно быть, родители в это время думали, что вместо пруда с лягушками им следовало отвезти своих отпрысков в бассейн. Увядшая американка пыталась на голливудском диалекте французского языка заказать себе чашку кофе по-льежски.
Они тоже были здесь.
Двое из них. Сидели в трех столиках от меня. То есть метрах в пятнадцати. Разумеется, я их сразу узнала — успела хорошенько разглядеть из окна мельничной башни. Инспектор, не побоявшийся замочить ноги во время осмотра трупа Жерома Морваля, и его робкий помощник.
Ясное дело, они глазели на молоденькую официантку. Похожая на серую мышку старуха не привлекла их внимания.
5
Инспектор Серенак смотрел на отель «Боди» сквозь солнечные очки. Оттого его фасад казался нарисованным сепией, а ножки хорошенькой официантки, сновавшей между столиками, приобрели золотистый оттенок румяного круассана.
— О’кей, Сильвио. Значит, ты еще раз проверишь, не осталось ли улик возле ручья. Знаю, основное уже отправили в лабораторию — слепки следов, тело Морваля и прочее. Но мы могли что-то упустить. Не спрашивай меня что — я сам не знаю. Просто сходи туда еще раз и все осмотри — портомойню, деревья, мостик. Заодно поищи свидетелей. А мне придется нанести визит вдове, Патрисии Морваль. Ничего не поделаешь. Тебе что-нибудь известно об этом самом Жероме Морвале?
— Да, Лора… э-э, патрон.
Сильвио Бенавидиш извлек из-под стола папку. Серенак проводил глазами официантку.
— Выпьешь что-нибудь? Рюмку пастиса?[1] Бокал белого вина?
— Нет, я ничего не буду.
— Что, даже кофе не выпьешь?
— Ничего. Не беспокойтесь.
Но в голосе Бенавидиша звучало колебание.
— Ладно, чаю выпью.
Лоренс Серенак властно поднял руку, подзывая официантку.
— Мадемуазель? Один чай и один бокал белого. У вас есть гайак?[2]
Он повернулся к помощнику.
— Неужели так трудно называть меня на «ты»? Сильвио, я что, намного тебя старше? Мы с тобой в одном звании. Если я четыре месяца возглавляю комиссариат Вернона, это еще не значит, что мне обязательно надо «выкать». У нас на юге даже патрульные обращаются к комиссару на «ты».
— А у нас на севере — нет. У нас дела так быстро не делаются. Но вы не волнуйтесь, патрон. Просто надо немного подождать…
— Наверное, ты прав. Сейчас скажешь, что у меня должен пройти период акклиматизации. Но я ничего не могу с собой поделать. Меня прямо выворачивает, когда собственный зам называет меня «патрон».
Сильвио нервно крутил пальцы, словно не решался перечить начальнику.
— Если хотите знать мое мнение, дело не в том, кто с севера, а кто с юга. Вот мой отец, например. Он сейчас на пенсии, а до этого всю жизнь строил дома. По всей стране. И не только во Франции, но и в Португалии. И хозяева всегда обращались к нему на «ты», а он всегда им «выкал», даже если они были моложе его. Мне кажется, тут вся штука в том, что ты носишь — костюм с галстуком или рабочий комбинезон… Руки у тебя какие — в маникюре или в смазке… Не знаю, понятно я говорю или нет…
Лоренс Серенак распахнул кожаный пиджак, надетый на майку.
— Сильвио, где ты видишь галстук? Блин, мы оба с тобой инспекторы полиции…
Он громко рассмеялся.
— Ну ладно. Сам говоришь, надо подождать. Если честно, мне по душе твоя португальская скромность. Но вернемся к Морвалю. Что у нас есть?
Сильвио уставился в свои записи.
— Жером Морваль — уроженец этой деревни, сумевший выбиться в люди. Его семья перебралась в Париж, когда он был ребенком. Морваль-старший тоже работал врачом, терапевтом, но не особенно разбогател. Довольно молодым Жером Морваль женился на некоей Патрисии Шерон. Им обоим тогда не было еще и двадцати пяти лет. Дальше начинается история его головокружительного успеха. Малыш Жером окончил медицинский факультет со специализацией по офтальмологии и вместе с пятью коллегами открыл кабинет в Аньере. Тут умирает папаша Морваль. Сынок вложил полученные в наследство денежки в собственный кабинет офтальмологической хирургии в Шестнадцатом округе Парижа. Внешне дела у него шли недурно. Насколько я понял, он считался виртуозом по удалению катаракты, то есть работал в основном с пожилым контингентом. Десять лет назад он решил вернуться в родные пенаты и купил в Живерни один из самых красивых домов — как раз между отелем «Боди» и церковью…
— Дети есть?
Официантка принесла им заказ и удалилась. Не успел Бенавидиш открыть рот, чтобы продолжить рассказ, как Серенак сказал:
— Хорошенькая, а? И ножки что надо.
Инспектор Бенавидиш пришел в явное замешательство — то ли издать удивленный вздох, то ли смущенно улыбнуться.
1
Французская анисовая настойка.
2
Белое вино, которое производят в одноименном регионе Франции.