Незабудка

Анну Ивановну уложили в соседней комнате. Прибежавшая медсестра сделала укол, заставила выпить успокоительное.

Таня наблюдала в окно, как врач разговаривала с отцом. Женщина кричала на него, размахивая руками.

До обеда Таня просидела возле матери, боясь оставить её одну. От недосыпания и голода к горлу подступила тошнота. Отец, уставший и озабоченный, несколько раз проходил мимо, неся какие-то ящики, коробки. Чужие люди о чём-то говорили с ним.

В два часа дня к ним в комнату вошла медсестра.

– Буди маму, дивчинка, пойдете ко мне домой, покушаете.

Ее голос звучал напевно и ласково.

Тане не хотелось никуда идти.

– Что вы, мы всё с собой привезли.

– Нужно поесть горячего, особенно твоей маме. Буди, буди, – настаивала она. – Меня зовут тетя Галя. Я ваша соседка.

Таня с большим трудом разбудила мать. Услышав о еде, та попыталась отказаться. Тетя Галя твёрдо и настойчиво увела её и буквально силой заставила поесть. После сытного обеда Анна Ивановна снова уснула, а Таня вышла в сад.

– Ты внучка деда Ивана?

Над оградой показалась девушка примерно её возраста. Невысокая, но крепкая, как гриб боровик. На круглом румяном чёрные глаза незнакомки лице горели любопытством.

– Да. А вы наша соседка? – из вежливости поинтересовалась Таня, не испытывая никакого желания общаться.

– Слушай, давай проще. Не на «вы», а то мне кажется, что нас много. Я Олеся, дочка Галины. – Она легко перелезла через забор. – Ночевать вы будете у нас: ваша хата выстужена.

– Спасибо. Мы причиняем вам неудобства.

«С чего это я заговорила казенным языком?» – вздохнула Таня и горько усмехнулась.

– Извини, что-то я не в себе.

Соседка неловко потопталась на месте и пробормотала:

– Понимаю. Пойдём, я побуду с тобой, возле бабушки.

Таня была очень благодарна новой знакомой за компанию. Они расположились чуть в стороне от гроба. Олеся тихо сидела рядом, изредка рассказывая что-нибудь о бабушке, будто знакомила её с ней.

Около полуночи тетя Галя позвала девочек:

– Идите спать. Завтра трудный день. Анну я уже отвела к нам.

Таня осторожно протиснулась вдоль стены, стараясь не смотреть на гроб. На улице наконец смогла вдохнуть полной грудью. В комнате от запаха горящих свечей у неё разболелась голова. На автомате добрела к дому соседей. Олеся отвела её в свою комнату, помогла расстелить постель. Тане казалось, заснуть не сможет, но не успела голова коснуться подушки, как она уже спала.

Проснулась поздно, оказалось в комнате она одна. Хозяева уже успели прибрать кровати, и сделали это так тихо, что не потревожили её. На столе стоял завтрак. Таня ела, разглядывая красивые, вышитые льняные шторы, скатерти, покрывала и занавеси. Комната получилась удивительно светлой и нарядной. На кроватях, как в старину, возвышались горы подушек. На некрашеном бело-желтом полу лежали коврики, связанные вручную.

«Сколько же надо трудиться, чтобы всё это вышить и связать», – удивилась она.

За окном послышались шаги. Тетя Галя открыла дверь в комнату:

– Проснулась? Ну и хорошо, а я будить пришла. Пойдем. Бабушку уже на улицу вынесли, скоро на кладбище повезут.

Машина медленно ехала по песчаной дороге. День выдался ясный, солнечный, и от этого смерть казалась дикой нелепостью. Впереди похоронной процессии шли старушки с венками. За машиной, тихо переговариваясь, двигались провожающие. Родственники сидели возле гроба. Анна Ивановна плакала, и всё время поправляла накидку и цветы. Ей казалось, что они неправильно разложены. Таня сидела хмурая, стараясь не глядеть на покойницу. Она ощущала целую гамму чувств: боязни, жалости и брезгливости.

Таня уже в который раз корила себя: «Я плохой, бесчувственный человек. Почему моя душа не отзывается по-настоящему на боль мамы? Неприятно такое о себе узнать. Вот какая я на самом деле».

Сокрушалась, но притворяться не могла.

На кладбище гроб поставили на табуретки. С бабушкой попрощались знакомые и соседи. Подошли родные. Дед наклонился и поцеловал покойницу в лоб. Он был странно сосредоточен, словно находился в полусне или оцепенении, потом отошел в сторону, не отрывая взгляда от лица жены. Мать казалась спокойной. Таня облегченно выдохнула: опасалась, что с матерью может случится истерика. Она стояла молча, потом вдруг повалилась на бок, теряя сознание. Антон Сергеевич поднял жену и понес в машину. Тетя Галя осмотрела ее:

– После похорон вам лучше быстрее уехать домой. Такие волнения опасны для малыша!

– Постараюсь уговорить Аню. Вы, что же думаете, я не переживаю за неё и ребенка?

Он нежно погладил жену по голове.

Гроб на полотенцах опустили в могилу. Стали подходить люди и бросать землю горстями. Таня не двигалась.

– Иди, кинь земельки, чтобы не снилась бабушка. Иди, иди. – Полная старушка в черном платке подтолкнула её к могиле.

Таня, как робот, наклонилась, взяла немного холодной влажной земли и кинула в яму. От этого простого действия у неё закололо в сердце.

В пустой комнате, откуда вынесли всю мебель, накрыли столы. Таня сидела рядом с матерью, безразличная ко всему. Она устала и хотела только одного: поскорее бы всё закончилось. Сидящие напротив них две маленькие, кругленькие старушки в тёмных платках расспрашивали Анну Ивановну о семье, о поселке, о работе. Мать, поглощенная горем, неохотно отвечала, отрываясь от дум. Таня заметила, что и деда без конца тормошили. Люди заговаривали с ним, не давая покоя.

Она удивлялась такой назойливости: «Как жестоко и бестактно мешать матери и деду переживать горе».

Вечером в хате у соседей не выдержала:

– Почему весь вечер не оставляли в покое деда и мать? Неужели трудно понять, что им не до разговоров?

Тётя Галя округлила глаза.

– Да ты что, какой покой! Их одних вообще оставлять нельзя. Это всё равно, что бросить тонущего. Сил хватит – выплывет, а нет – пойдет ко дну.

Таня покраснела, как сама не догадалась.

***

Три дня прошли как в тяжёлом сне. В доме чисто, прибрано, тепло, но какой-то неуловимый привкус беды остался в доме. Дед молча, бродил по комнатам. Потом надевал фуфайку и шёл в сад. Там подолгу сидел на лавочке возле родника, пока не приходила Таня и не уводила его в дом. Матери нездоровилось, лицо осунулось и похудело. Платья болтались на ней, как на вешалке. Стал заметен округлившийся живот. И Таня, и отец утешали её, уговаривая подумать если не о себе, то хотя бы о малыше, но она сердито отмахивалась. Была только одна хорошая новость: прекратился токсикоз. Правда, мать приходилось буквально заставлять поесть.

Все видели: оставлять деда одного в таком состоянии нельзя. Но уговорить его переехать к ним в посёлок, не удавалось. На доводы дочери он отвечал, что никуда не поедет и их не держит. У родителей Тани заканчивались отпуска, взятые ими за свой счёт.

Она осознавала: «Придётся остаться мне. Конечно, я могу привести тысячу доводов. Как тяжело учиться на последнем году учёбы в чужом классе. Что не справлюсь, но это нечестно по отношению к родителям. Наоборот, мне придется очень постараться убедить их: самым лучшим вариантом будет, если за дедом присмотрю именно я».

Через месяц Анне Ивановне предстояло уйти в декретный отпуск. Антон Сергеевич даже не намекал дочери остаться в Степановке. Понимал: такое решение она должна принять сама. Знал одно: жене лучше поскорее уехать. Оставлять с отцом нельзя – это все равно, что бросить в беде двух беспомощных людей. Предложение Тани он воспринял с неописуемым облегчением – это казалось выходом для всех. Он испытывал огромную благодарность к своей девочке за понимание и только сейчас осознал: дочь по-настоящему стала взрослой.

ГЛАВА 10

Рано утром, проводив родителей на автобус, Таня поставила завтрак на стол. Позвала деда. Он не шевельнулся. Перепугавшись до смерти, принялась трясти его за плечо.