Танец бабочки-королек

Дрова в печурке прогорели, и старшина Нелюбин подбросил несколько поленцев, сунул между ними тонкие белые лучины и порадовался себе, что вот и сгодились, не пропала даром его работа. А Маковицкая вдруг сказала:

– Спасибо вам, Кондратий Герасимович. Знаете за что?

Он смотрел на неё удивлённо.

– За то, что вы всегда случаетесь рядом. В самые трудные минуты. За то, что умеете помочь смести этот сор прочь, в сторону. Он ещё будет путаться в ногах. Надо через него перешагивать. Иначе мы замусорим всю нашу жизнь и, что сейчас самое главное, никогда не победим в этой войне. А мы должны победить.

Они выкурили ещё по одной папиросе. Дрова в печи снова прогорели. Старшина Нелюбин больше не подбрасывал. Прощаясь, они обнялись как брат и сестра и разошлись каждый в свою сторону: он пошёл в палату, которая уже спала, а она в свой кабинет, чтобы оформить рапорт на самострела.

Они ещё не знали, что утром немцы потеснят 151-ю мотострелковую бригаду, прикрывавшую Наро-Фоминск с севера, сомнут слабые фланги 110-й и 113-й стрелковых дивизий и танками при поддержке пехоты выйдут к окраинам города. Что к полудню госпиталь будет срочно эвакуирован на санитарных машинах и повозках в сторону Москвы. Что накануне прибывший в штаб 33-й армии новый командующий генерал-лейтенант Ефремов отдаст приказ дивизиям и отдельным полкам готовиться к обороне города. К вечеру госпитальная колонна втянется в небольшой посёлок с лесопилкой. Раненых до полуночи будут размещать по домам. Сам госпиталь расположится в поселковом клубе. Вымотавшись в дороге и покончив наконец с разгрузкой и размещением, старший военврач Маковицкая, не раздеваясь, вместе с врачами и медсёстрами уснёт прямо на полу жарко натопленного клуба. А старшина Нелюбин, которого вместе с тремя бойцами определят на постой к одинокой старухе, ночью выйдет во двор и, тягая из рукава сладкий дымок самосада, будет прислушиваться к далекой канонаде, которая, как поймёт он по некоторым признакам, не так уж и далека. Но немца, похоже, всё же остановили и на этот раз.

Глава третья

Штаб 33-й армии перебирался на восточный берег Нары. Не успели штабные машины миновать мост, как на шоссе налетели «юнкерсы» и начали пикировать на переправу и на ближайшие городские кварталы, где, рассредоточившись среди домов, стояли замаскированные «тридцатьчетвёрки» 5-й танковой бригады.

– Товарищ командующий, заметьте, мост не трогают, – сказал Ефремову его заместитель комбриг Онуприенко.

– Проследите, Дмитрий Платонович, чтобы все мосты в полосе действия армии были подготовлены к уничтожению, – коротко отреагировал командарм.

До вступления в должность нового командующего дивизиями 33-й управлял он, молодой тридцатичетырёхлетний комбриг. И теперь, когда приказом Ставки был назначен генерал-лейтенант Ефремов, комбриг чувствовал себя неуютно. Они не были знакомы прежде. Ефремов молодого комбрига не знал. Но Онуприенко был наслышан о герое Гражданской войны, генерале, который и в летних боях уже проявил себя как опытный военачальник, о котором служившие и воевавшие под его непосредственным началом офицеры отзывались только положительно. Вначале он обрадовался, что судьба послала ему служить рядом с таким авторитетным человеком, но уже через несколько дней обязанности заместителя при новом командарме начали его тяготить. Особенно угнетали молчаливость генерала, его сосредоточенность на решении каких-то задач, которыми он не спешил делиться с ним, своим первым и главным, как ему казалось, заместителем. И, напротив, комбриг замечал, как оживлялся командарм, когда приезжал на свой КП, где их ждал начштаба армии генерал-майор Кондратьев, начальник оперативного отдела подполковник Киносян или заместитель по артиллерии генерал-майор Офросимов. «Что он, не доверяет мне? – думал комбриг. – Уж лучше бы тогда перевели куда-нибудь в соседнюю армию. Кем угодно. Пусть бы даже с понижением. На дивизию».

Дела новый командующий принял быстро, без придирок и неприятных резюме. Но Онуприенко не мог не заметить, как морщил он лоб, как нервно поигрывали на скулах желваки, когда вдруг выяснилось, что все подчинённые армии боевые единицы – и 222-я, и 113-я, и 110-я стрелковые дивизии, и 151-я мотострелковая бригада, и 1-я гвардейская мотострелковая дивизия – ведут бои изолированно друг от друга, имея на флангах не занятые войсками участки протяжённостью до нескольких километров.

– Наше счастье, Дмитрий Платоныч, – сказал командарм, – что у немцев тоже силёнки ослабли и они своими передовыми частями ещё не обшарили наш так называемый фронт как следует. Вы представляете, какой мы подарок преподнесём фон Клюге, если ему на стол их разведка таки выложит реальную картину нашей обороны? Фланги необходимо сомкнуть немедля. Выстроить единую линию обороны. А пока… Какая мы армия? Дерёмся как придётся, несколькими несогласованными ослабленными группировками, которые и группировками-то назвать трудно. Под постоянной угрозой изолированного их поражения.

Фланги, думал комбриг, какие там фланги, когда в дивизиях катастрофический некомплект, когда в полках в лучшем случае до полнокровной роты штыков, когда для пополнения не хватает винтовок, а для винтовок, которые есть в наличии, нет патронов, когда для артиллерии на сутки отпущен лимит в два-три выстрела, а немец всё давит и давит.

– Не хватает винтовок, вы говорите? – переспросил его командарм, когда они возвращались в штабную землянку в Яковлевское от Лизюкова из 1-й гвардейской мотострелковой дивизии.

– Так точно. Вот смотрите, Михаил Григорьевич, – комбриг наконец пересилил себя и назвал командующего по имени и отчеству, и тот отреагировал на это спокойно и естественно, как если бы они давно так называли друг друга. – Вот, смотрите, по моим записям: в сто семьдесят пятом полку при тысячи пятистах пятидесяти семи бойцах списочного состава винтовки имеют только тысяча триста семь бойцов. Восемьдесят девять автоматов. Таким образом, некомплект составляет сто двадцать три винтовки. Если учесть, что пополнение прибывает практически безоружным…

– А в шестом мотострелковом? Что там? Мне показалось, в шестом толковый командир.

Комбриг полистал блокнот:

– Так, шестой мотострелковый полк… Рядового состава – тысяча четыреста восемьдесят шесть штыков. Винтовок – две тысячи четыреста пятьдесят пять. Двадцать три пулемёта, тринадцать огнемётов и семьдесят семь автоматов.

– Вот видите! У них даже запас!

– Возможно, часть этого избытка трофеи, Михаил Григорьевич.

– Немецкими винтовками тоже можно воевать, – сказал командарм. – Заготовьте приказ о том, что каждый боец будет головой отвечать за свою винтовку, автомат, пулемёт. И каждый командир подразделения ежедневно и в обязательном порядке после каждого боя обязан проверять наличие личного оружия. Уверен, что в шестом полку эта практика уже заведена. Кто там командир?

– Полковник Гребнев.

– Надо обязательно отметить это в приказе. Беречь личное оружие.

После этих слов командарм не проронил ни слова. До Яковлевского они доехали молча.

В Яковлевском в просторной штабной землянке их ждал начальник штаба армии генерал-майор Кондратьев.

– Давайте карту, Александр Кондратьевич, – с порога приказал командарм.

Они придавили керосиновыми лампами развёрнутую карту района, отметили участки, занимаемые дивизиями и 151-й бригадой.

– Вот такая картина, Александр Кондратьевич, – командарм бросил на карту красный карандаш. – Что предлагаешь?

С Кондратьевым командарм был на ты. Они быстро сошлись. Сразу приступили к делу, понимая, что им, и тому, и другому, доверено очень многое и что в Ставке от них ждут одного: чтобы Наро-Фоминск, из которого их практически выдавили, был в ближайшие сутки отбит, чтобы фронт во что бы то ни стало держали на прежнем рубеже и чтобы Киевское и Минское шоссе, оказавшиеся в полосе их обороны, были надёжно закрыты.

В землянке повисла мёртвая тишина.

– Что, товарищи офицеры, никто из вас не решится произнести очевидного? – нарушил молчание командарм и посмотрел вначале на своего первого заместителя, потом на начальника штаба.