Тюлень

— А ну, детка, бегом к бабушке Отаге, обрадуй ее. Сообщи, что сын вернулся с фронта!

Поняв, что от нее требуется, девчушка со всех ног помчалась на южную окраину села.

Когда Балкан, попрощавшись, продолжил путь, старики с восхищением посмотрели им вслед.

— А эта женщина, видать, его жена? — спросил высокий худой старик с посохом в руках у своего напарника, круглолицего подслеповатого старика с сеткой морщин на лбу, тот все время смотрел, щуря свои маленькие глазки.

— Наверно. А иначе разве всякая женщина вот так вот пойдет за тобой?

— Интересно, а это их ребенок, правда, прелестное дитя?

— Я что-то не увидел у его жены штанов под платьем…

— Разве русские женщины носят такие штаны, как наши туркменки?

— А как же она без них будет появляться на людях, сидеть среди людей? У Отаги в доме нет ни стола, ни стульев… А без этого вся ее женская сущность будет на виду.

— Надо же, какие у тебя переживания, тебе что ли осталось прикрывать подол чужой жены! — возмутился старик с посохом.

А старик в рваном халате, сквозь дыры которого виднелось его голое тело, прикрыв рукой дырку на плече, вспомнил и еще один разговор, связанный с Балканом.

— Эй-хо, смотри, что получается! Ведь в этого сына Отаги давно влюблена ширванская девчонка, она ведь всех сватов обратно отсылает, ни за кого не идет, ждет своего суженого.

— Да, я тоже что-то такое слышал…

— В тот день эта девчонка попалась мне на глаза. Настоящая красавица, полностью расцвела. Да, ей нужен крепкий мужик вроде сына Отаги.

— Ничего, говорят же, камешек с дыркой не станет долго валяться на земле, мальчишка поднимет, хворостинку вденет. И она за кого-нибудь выйдет.

— Это ты верно сказал, — согласился со своим собеседником старик с казахской внешностью.

Договорившись попозже, когда спадет жара, навестить Отагу и поздравить ее, старики разошлись по домам.

Только после этого пузатый дуканщик, все это время стоявший возле стариков и молча слушавший их разговоры с видом собаки, готовой напасть на незнакомого всадника, развернулся и вошел в свой дукан.

На следующий день после неожиданного возвращения Балкана домой его мать и жена стали в ауле объектом всеобщего обсуждения. Особенно старались сельские женщины, собираясь по двое-трое, они только об этом и говорили.

— Ой, бабы, слыхали, эта женщина, которую Балкан притащил с собой, даже и не русская…

— Тогда кто же она, на армянку или еще кого-то вроде бы тоже не похожа?

— Да немка она самая настоящая!

— Перестань, что ты такое говоришь, баба Биби?

— А что, разве сами не видели, как она сидит? Выпучила глаза и не понимает, кто свекровь, а кто гости.

— Ну да, хорошо еще, голову ей каким-то платком накрыли, а то и вовсе была бы непонятно кем.

— А ребеночек у нее прелестный.

— Да, это правда, чудесный мальчишка, каждый, кто приходил в дом, брал его на руки.

— А Отага-то какая счастливая, так и светится. Она уже аладжу на руку ребенку надела, чтобы не сглазили внука.

— Ну да, она ведь выросла в большой семье и получила хорошее воспитание. Как и ее прадед Кыят хан, она все знает и умеет.

— Это точно, в этой семье принято жениться на чужестранных девушках. У них есть женившиеся на русских родственники в Петербурге, на татарках — в Казани, всех и не перечислишь.

— Как бы и эта, как жена Тачмамеда егена, которую он привез из батальона, через полгода-год не сказала “Не хочу жить с ним” и не удрала бы домой, вильнув хвостом.

— Да нет, об этом можешь не беспокоиться! Он ведь сын Отаги. Кто к нему в руки женой попадет, просто так не вспомнит обратную дорогу. Некогда будет думать о чем-то, ее дело будет только рожать да стряпать.

— Точно, говорят же, рыба ищет, где глубже, женщина — где лучше.

— А гыз, неужели она и вправду немка?

— Да.

— Из тех немцев, которые несколько лет воевали против нашей страны?

— Я же сказала да. Говорю потому, что узнала из достоверных источников. Жена старшего брата — гелнедже Балкана говорила какой-то из соседок: “Нам только и остается, как в кино, поднять руки вверх и произносить “Хайль Гитлер!”, а больше мы ее языка и не поймем”.

— Да, чего только не бывает в жизни!

— Видела же сама.

— Ну да, конечно, видно, нам и не суждено понять этот мир.

— То смотришь, они, как кошка с собакой, ссорятся друг с другом, на ножах схватываются, а то ведут себя как любящие муж и жена, водой не разольешь.

— Тогда они, как древние разбойники, захватили немецкую сторону, а теперь делят ее между собой.

— Возможно. Вон из Киянлы один в прошлом году вернулся с войны. Так вот, он привез с собой два мешка консервных банок и раздавал их своим землякам вместо кружек.

— В таком случае, сыну Отаги достался трофей посолиднее. Ему досталась кругленькая беленькая женщина…

Обрывки разговоров о немецкой гелин еще долго ходили по островному селу, но счастливая Отага не обращала абсолютно никакого внимания на все эти пересуды.

Она всем сердцем полюбила внучонка, очень сильно напоминавшего ей Балкана в детстве, радовалась ему и была безмерно благодарна невестке, подарившей ей такое счастье. И потом, если человек счастлив, он всегда стоит выше всяких сплетен. Она и не пыталась цепляться за ненужные ей слова и как-то реагировать на них, она просто жила и радовалась полноте жизни…

… Занятый воспоминаниями о своем возвращении с войны, старик только к вечеру добрался до родного села. Уже приближаясь к берегу, он увидел с шумом пронесшиеся мимо него рыбачьи лодки, они неслись, поднимая за собой столбы водяной пыли, некоторые из рыбаков, увидев незнакомую лодку, пристально вглядывались в старика, пытаясь узнать его, но ни один из них с ходу так и не узнал человека, давным-давно покинувшего их село и исчезнувшего из виду.

Увидев проплывших мимо него и ушедших в море парней, старик вспомнил, что его живущие на побережье земляки занимаются знакомым ему промыслом — добывают рыбу, охотятся на птиц. Он подумал: “Видно, ребята хотят с вечера поставить сети, чтобы рано утром проверить их”.

Это было время, когда жители села выходили в море в надежде на удачный промысел.

Старик причалил свой катер рядом с другими стоявшими на берегу рыбачьими лодками и пошел по селу, с интересом оглядываясь по сторонам и отмечая взглядом появившиеся здесь перемены, на которые обратил внимание еще издалека.

С моря дул прохладный ветер, он задувал каждый день после полудня. Этого момента с нетерпением ждали люди, мучавшиеся от невыносимой духоты, за целый день солнце превращало окружающий мир в топку раскаленного тамдыра. Каждый раз, когда задувал такой ветерок, люди облегченно вздыхали. Когда изнуряющий зной немного отступал, им начинало казаться, что прохлада наступила навсегда и они наконец-то избавились от своих мучений.

В селе появилось несколько двухэтажных бетонных домов, эти красивые дома были видны издалека. При виде их старик обрадовался, как человек, чье заветное желание наконец-то исполнилось. Он видел много таких жилых домов на дорогах войны, мечтал, чтобы и его земляки строили и жили как господа в таких благоустроенных домах. И Берта встречала его перед таким крытым красной черепицей двухэтажным домом. Разглядывая новые дома в родном селе, старик с гордостью думал: “Смотри, какие замечательные дома построили наши парни. Наверняка, они возведены руками самих туркменских парней, а ведь раньше казалось, что без русских или кавказцев такие работы не могут быть выполнены…”

Но и прежде островной аул уже дважды заметно менял свой облик. В начале века обитатели острова жили в крытых кошмой сборных туркменских кибитках. Эти юрты были удобны тем, что их можно было разобрать и в любой момент перенести в другое безопасное место, в особенности, когда море начинало штормить и громадой волн надвигаться на жителей. С приходом русских здесь стали строить деревянные дома на сваях, внешне похожие на пятящихся задом и входящих в воду раков, они стояли, подставив себя всем ветрам. Чуть-чуть повертев между деревянных ног набежавшую волну, они отправляли ее обратно в море. Раньше в ауле был один-единственный дом, построенный без учета характера моря. Его здесь построили русские еще задолго до того, как начали использовать этот остров как стоянку для своих судов.