Тюлень

После смерти матери он резко сократил свои поездки в родное село, семью старшего брата он перевез в Красноводск после того, как сам устроился там и приступил к работе, всячески помогал им, но с тех пор много воды у текло. Близких родственников в ауле не осталось, разве что дальние да односельчане. Сейчас в его отчем доме жил один из зятей дочери старшего брата.

Да, всему свое время. Старый Балкан и его жена теперь практически не выходили из дома, если только не было необходимости самим присутствовать где-то. Как оказалось, все эти заботы со временем переходили от родителей к детям, как все в этом мире переходит от одних к другим, от предков к потомкам. По правде говоря, для стариков это не так и плохо, а больше всего им приятно видеть, как дети, один за другим становясь родителями, честно исполняют свой долг, прекрасно зная свои обязанности, превращаются в хороших, добропорядочных людей.

Начав думать о родном селе, старик вновь вспомнил, как он после войны вернулся домой вместе с Бертой, с которой они были похожи на пару влюбленных голубков. А на руках у них прыгал маленький Эльман…

Старик и раньше не раз вспоминал этот момент. Это был очень волнующий момент. Вернуться домой спустя пять-шесть лет, причем пройти целым и невредимым сквозь ад войны, да еще не одному вернуться, а с любимой женой и ребенком на руках, разве это не счастье? В те годы мало кому из матерей удавалось дождаться с войны сына, прижать его к сердцу и со слезами на глазах спросить: “Ты вернулся, сынок?” Счастье улыбалось разве что очень удачливым женщинам, таким, как Отага.

… Возвращаясь с войны, Балкан с семьей сошел с парома в Красноводском морском порту и тотчас же подумал о живущем здесь старшем брате с семьей. Решив вначале порадовать своим возвращением брата, а уж потом всем вместе отправиться в село к матери, он поспешил к тому домой. До войны его брат жил в одном из домов, построенных рядом с рыбозаводом для его работников. Здесь, в семье брата, жил и Балкан, пока учился и работал в городе. Этот дом для рабочих рыбокомбината стоял на одном из холмов лицом к морю, отсюда хорошо было видно, как шумит и волнуется море, как носятся над ним крикливые чайки, были видны тяжело груженные рыбой баржи, шумно подходящие к рыбокомбинату, как они, придя в порт, разгружаются, а потом облегченные сейнеры вновь выходят в море, один за другим отделяясь от берега и отплывая от него.

Балкан, идя к дому брата, волновался, представляя, как они обрадуются его возвращению.

“Брата, наверно, сейчас нет дома, но гелнедже и племянники наверняка на месте”, - думал он. И представлял, как кто-нибудь из детей или же жена брата, открыв дверь, не сразу признают стоящего перед ними человека в военной форме, будут удивленно смотреть на него и русскую женщину с ребенком на руках, а когда узнают, со всех сторон кинутся им на шею, будут обнимать и целовать, детишки тут же побегут на завод, чтобы поздравить отца с возвращением с фронта младшего брата. Вот такие приятные мысли крутились в голове Балкана, пока он шел к дому брата.

Как только он постучал в знакомую зеленую дверь, в проеме неожиданно появилась круглолицая казашка лет тридцати пяти-сорока, высунув наполовину туловище, она стояла, держась одной рукой за ручку приоткрытой двери, а другой за стену и, ничего не понимая, она вопросительно смотрела на незнакомых людей.

— Вы к кому?

— Раньше здесь Чапаковы жили… — вежливо начал Балкан в надежде, что женщина его узнает.

Увидев незнакомую женщину, открывшую дверь дома брата, Балкан подумал: “Наверно, после войны брат перебрался в более благоустроенную квартиру, спрошу-ка у этой женщины, может, она даст его адрес…” Примерно год назад в письме ему сообщили, что брат по состоянию здоровья был комиссован и вернулся с фронта, стал по-прежнему работать на заводе засольщиком рыбы.

Вопрос Балкана почему-то не понравился женщине, которая все еще стояла в дверях с воинственным видом, словно говоря: “Все равно никого не пущу в дом!”, лицо ее с маленькими подслеповатыми глазками стало ожесточенным, она затряслась всем телом, словно ее бил озноб:

— Я же сказала директору, что не уйду из этой квартиры. Сказала не уйду, значит, не уйду! Пусть он сам живет в халупе, которую предложил нам… Тоже мне еще, нашел казашку-кочевницу с арканом на шее! Раз мы работаем на заводе, то и на заводское жилье имеем право. Пусть только попробует выселить нас отсюда, я буду в Ашхабад писать, а если не помогу т, то и в Москву напишу…

Балкан не знал ни того, что его брат не живет здесь почти год, ни того, что из-за его квартиры разгорелся такой сыр-бор. Чтобы не расстраивать его, ему не стали сообщать, что брат так и не оправился от тяжелых фронтовых ран и скончался, а его семья опять переселилась в аул. Поэтому-то он и верил, что его брат жив и здоров и по-прежнему живет в своем доме.

На днях директор завода разрешил поселиться в этой квартире недавно устроившемуся на работу мастеру, забыв, что временно вселил туда семью. Но эта семья, не согласившись переселиться в выделенное в другом месте жилье, со скандалом прогнала нового жильца.

Стало понятно, что казашка приняла этих стоявших перед дверью с вещами людей за присланных директором новых поселенцев. Размахивая руками, она говорила все громче и возбужденнее.

Попытки Балкана объяснить, что он никак не претендует на эту квартиру, окончились неудачей. Женщина все повторяла и повторяла одно и то же, взмахивая руками, словно пытаясь что-то с неба достать, не давала ему рта раскрыть.

На ее крики стали выглядывать соседи, некоторые выскочили из своих домов, думая, что что-то случилось. Старушка, жившая по соседству с братом Балкана, внимательно вглядевшись в незнакомца, вдруг узнала его.

— Вай, да это же, кажется, Балкан джан! — она приветливо поздоровалась с ним и обняла его. Потом подошли еще несколько женщин, напомнили о себе и радостно приветствовали их, приглашали к себе в дом.

Однако Балкан сказал, что торопится попасть к себе домой, на ходу поговорил немного с окружившими его женщинами. Разговаривая с ними, он увидел, что та женщина, поднявшая такой шум, все еще стоит у порога, вид у нее был как у побитой собаки и одновременно удивленный. Когда Балкан повернулся в ее сторону, женщина виновато опустила голову, потом осторожно втянула в дом кипевшее от негодования туловище и тихонько закрыла за собой дверь.

Балкан добрался до своего островного села в самую жару. К этому времени солнце уже достигло зенита. И оттуда щедро опаляло землю своим горячим дыханием, оно было похоже на раскаленное жерло горящего тамдыра. Когда нос лодки коснулся берега, Балкан с легкостью выпрыгнул из нее, взял из рук Берты сынишку, обнял его, а другую руку протянул ей, помог сойти на берег. Кругом было пустынно, лишь у стены магазина в тени сидели два старика и мирно беседовали между собой. Как ни всматривались они, все равно не узнали Балкана. Судя по военной одежде мужчины и непривычному наряду женщины, вышедших из лодки, они сделали вывод, что это какая-то русская семья, направленная на работу на этот остров.

Поравнявшись с ними, Балкан опустил на землю свой багаж и поздоровался со стариками, которые не признали его.

— Таган дяде, салам алейкум! Тувак дайы, салам алейкум!

Старики вначале были поражены, что человек, которого они приняли за русского, здоровается с ними, называя по именам, но потом, вглядевшись пристальнее, тоже узнали Балкана.

— Ой, похоже это сын Отаги, а мы его приняли за русского!

Стариков несколько удивила женщина с ребенком рядом с Балканом, тем не менее они один за другим подошли к нему и радостно приветствовали: “Поздравляем!”

— Хорошо, что ты вернулся, сынок, а то твоя мать совсем истосковалась, мы только и слышим от нее: “Война кончилась, а мой сын все не возвращается”.

Потом старики стали озираться по сторонам в поисках ребенка, которого можно было бы послать в дом Балкана с радостной вестью. Наконец их взгляд выхватил шедшую вместе с матерью мимо них девчушку в коротеньком платьице. Старики помахали ей рукой, подозвали к себе.