Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 28 из 38

Нельзя сказать, что мы недооцениваем сложности в отношениях с некоторыми народами в нашем многоязычном государстве. Наши публицисты написали даже немало работ, рассматривая особые черты народа, который, как вам известно, не так давно пополнил собою число подданных Империи. Изучение этих черт позволило им дать некие рекомендации нашим политикам, и должен с удовольствием отметить, что по большей части к этим рекомендациям прислушиваются.

Этот народ словно бы состоит из двух частей, настолько не похожих одна на другую, что теория о различном расовом происхождении шляхты и крестьянства в какой-то мере правдоподобна. В сущности, таковы результаты латинизации, которой подверглись высшие классы, в то время как, по счастью, в народ римская религия проникла слабо. Родственный нашему, этот славянский народ терпелив и покорен и не доставляет хлопот губернаторам. Простые люди, так же как и у нас, тысячу лет занимаются главным образом тем, что пьют и плодят детей. Впрочем, им не чуждо чувство благодарности, как выяснилось в последнее время, после либеральных реформ Светлейшего Государя.

Если бы не шляхта и духовенство, не было бы никаких восстаний и бунтов. Следует признать, что эта ничтожная часть народа сотворила себе поразительную мифологию мученичества и уверовала в собственное высокое призвание, вплоть до мессианства, порою даже провозглашая себя спасителями всего человечества. Подобные аберрации доказывают, что на одержимые такими идеями умы действительность не имеет никакого влияния. К сожалению, несомненно болезненное состояние этих умов находит выход в мрачной коллективной экзальтации, толкающей на героические поступки, отчаянные или просто самоубийственные. Потому понятно наше стремление изолировать и обезвредить эти несколько тысяч человек, которые провозгласили себя представителями народа, хотя не получили никакого мандата. Приговоры наших судов суровы, а для бунтовщиков хватит места на отдаленных северных окраинах Империи. Ваша гуманная совесть может спать спокойно, поскольку объект репрессий — не страна, а лишь незначительное меньшинство населения, состоящее из тех, кто, помня о своих привилегиях, хотел бы ею править.

Отдаю на суд читателей аргументы сановника, которые я постарался воспроизвести как можно точнее. Это официальная позиция, и следует оценить откровенность, с которой она изложена. Правда, трудно догадаться, что за этим бесстрастным изложением государственной точки зрения скрываются патриотическое негодование, отвращение и ненависть к непослушным подданным монарха, весьма живые, в чем можно убедиться, прочитав столичные газеты за последние несколько недель.

Рассказ о герое

Многие стали героями благодаря своей солидарности с товарищами. Минимум личного достоинства требовал не оставлять их в опасности. Впрочем, в людях, чувствующих и мыслящих одинаково, братская солидарность зарождалась сама собой. Совсем иначе обстояло дело с молодым человеком, которого мы назовем Гай, чтобы избежать домыслов. Глубоко уязвленный, страдающий, он избегал ровесников, виновных, по его мнению, в том, что они отворачивались от него из-за его происхождения. В школьные годы недоверчивость в его характере породила меланхолия одиночества. Он обладал честолюбием первого ученика, отлично учился, и это сколько-то защищало его от насмешек, хотя дистанция между ним и классом сохранялась. В сущности, его чувства по отношению к одноклассникам можно было бы определить как некую смесь насмешки и пренебрежения. Тем не менее, когда в войну настало время испытаний, он не колеблясь вступил вместе с ними в подпольную военную организацию, хотя ему трудно было думать о возможной смерти рядом с ними. Он невысоко оценивал шансы уцелеть — и свои, и других солдат-подпольщиков — и месяцами во всех подробностях обдумывал, что такое жертвенность. Чем более далекими казались ему порывы и мысли товарищей по оружию, тем большей представлялась неизбежная и продиктованная чувством долга жертва. После его гибели никто из его биографов не рискнул бы предположить, что в нем шла эта внутренняя борьба.

Из исследований о Н. Г.

Следуя традициям своей насыщенной сексуальностью эпохи, авторы книг о писателях и художниках усердно копались в подробностях их частной жизни, выискивая какие-нибудь пикантные отклонения. В жизни несчастного Н. Г. не оказалось ничего, что могло бы заинтересовать биографов, кроме отсутствия в ней женщин. Ни жены, ни любовницы. А поскольку сохранилась переписка Н. Г. с несколькими друзьями, появилось основание представить его скрытым гомосексуалистом.





Биографам как-то не приходило в голову, что существует довольно большая группа людей, мужчин и женщин, о которых можно просто сказать, что они не любят секса. Поскольку исследователи исходили из предпосылки, что секс должны любить все, в отсутствии интереса к нему или во врожденной холодности они видели только результат самых разных травм и комплексов.

Н. Г., судя по письмам, был натурой эмоциональной, жаждущей дружбы. Воспоминания о материнской нежности побуждали его искать общества женщин, те, однако, чего-то ждали от него, и, находясь рядом с ними, ему трудно было удержаться от желания вступить в любовную игру. Он бы охотно женился, если бы нашел настоящую подругу, и во имя родства душ был бы готов исполнять так называемые супружеские обязанности, но брак в те времена был тяжелым социальным бременем, и потому в его повестях и комедиях герой испытывает муки при мысли о приближающейся свадьбе, а в последнюю минуту впадает в панику и убегает. Вполне вероятно, что Н. Г., страдая какими-то расстройствами, воспринимал секс не как удовольствие, а как обязанность, и потому у него не ладилось с женщинами, а чем меньше ладилось, тем больше он мечтал о союзе, который бы его ни к чему не обязывал.

Дело осложнялось тем, что ему было трудно примириться с самим собой, более того, из-за особенностей своего таланта он был склонен считать себя чудовищем. Из-под его пера выходили только гримасничающие уроды, и он против воли писал сатиру на род человеческий, что напоминало месть горбуна. Его поддерживала только дружба с мужчинами, но здесь его биографы, скорее всего, ошибаются. Он не был равнодушен к красоте некоторых мужчин, и в его письмах можно обнаружить доказательства этому. Однако его притягивало к мужчинам именно то, что с ними он мог чувствовать себя в безопасности. Такого ощущения не давали ни кандидатки на роль супруги, ни женщины легкого поведения, а вот те несколько мужчин, которым нашлось место в его биографии, дарили ему уверенность: прикосновений не будет.

«Выпимпишепие»

Это слово существует, хотя мне не удалось найти его ни в одном словаре. Скорее всего, оно вошло в обиход в то время, когда польский язык многое заимствовал из французского. Французское прилагательное «pimpant» означает «нарядный», «изысканный», но вместе с тем — «свежий», «живой» и даже «резвый». С приставкой «вы» оно приобрело в польском негативный оттенок. О «выпимпишонной» даме можно сказать также: разряженная, разодетая, расфранченная, расфуфыренная, а зачастую еще и надушенная, напомаженная, накрашенная до такой степени, что разъяренным соперницам так и хочется бросить ей в лицо (как это, и вправду случилось на одном рынке): «Ну ты прям картина!»

Стоило бы ввести существительное «выпимпишение» как термин, который мог бы пригодиться в рассуждениях о польской литературе и искусстве. Увы, он применяется во многих сферах художественной деятельности, что, возможно, не бросается в глаза людям, к нему привыкшим, но коробит стороннего наблюдателя. Это как болезнь, настигающая прежде всего тех, кто жаждет показать свою утонченность. Когда циничные дельцы американской киноиндустрии делят фильмы на «хорошие» и «художественные», в этом что-то есть. «Выпимпишонная» дама, желая поправиться, выходит за рамки, определяемые ее так называемым типом красоты. Польский прозаик, поэт, режиссер очень часто силится поразить, удивить глубиной своих творений, ибо так принято, ибо мы должны притворяться перед Западом и делать вид, что у нас хватит сил и на ниспровержение авторитетов, и на безнадежность, и на абсурдизм, постмодернизм и так далее. «Выпимпишонного» художника узнаешь по отсутствию подлинности, простоты, то есть по заимствованным стилевым приемчикам.