Придорожная собачонка

Известная романистка из Индии соответствовала требованиям отделения английской филологии как темнокожая и женщина; к сожалению, она была замужем, но зато умела читать лекции о мерзостях колониализма. Как-то во время party, стоя со стаканом виски в руке, один профессор из Польши обратился к ней со следующими словами:

«В нашем уголке Европы любимым писателем нескольких поколений молодежи был Жюль Верн. В своих романах о путешествиях по всему свету он давал читателю множество географических сведений, а также, нисколько не чураясь политики, выражал свои либеральные и прогрессивные идеи. Это должно вас заинтересовать, поскольку его любимые герои враждебно относятся к Англии. Исчезнувший отец, капитан Грант в „Детях капитана Гранта“ был шотландским патриотом и отправился в морское путешествие, чтобы найти континент или остров, где можно было бы основать колонию — маленькую независимую Шотландию. Шотландским патриотом был и лорд Гленарван, который отправился искать пропавшего Гранта на своей яхте. Политические симпатии автора видны и в „Таинственном острове“: американцы, воздушный шар которых терпит катастрофу на острове, — янки, североамериканцы, и среди них есть один негр; в книге также воспета пресловутая техническая смекалка янки. Вы говорите, что у вас не читают Жюля Верна, хотя вы слышали о его „Двадцати тысячах лье под водой“. Прошу простить мое менторство, но эта информация может вам пригодиться. В этом романе на подводной лодке бороздит океаны капитан Немо, разочаровавшийся в роде человеческом борец за свободу своей страны. Он происходил из знатного индусского рода и вел борьбу с Британской империей. А также был гениальным ученым и создал первую в истории подводную лодку. Потеряв надежду на освобождение Индии, он мизантропически укрылся на своем подводном корабле.

Читая в юности Жюля Верна, я восхищался капитаном Немо, который казался мне очень близким, похожим на известных из родной литературы романтических борцов за освобождение моей страны. Впрочем, он и принадлежал к поколению тех, кто после 1848 года вынужден был признать свое поражение. Следует добавить, что в романах Верна действуют представители разных притесняемых народов, но нет поляков, которые во второй половине девятнадцатого века не были модны в Париже. Если бы я не боялся, что вы обвините меня в провинциальном национализме, я бы задал вопрос: откуда у Верна взялась Индия — ведь, насколько мне известно, Европу не сильно интересовали свободолюбивые устремления вашей страны? Быть может, капитан Немо должен был сначала представлять какой-то из угнетенных европейских народов — недаром он похож на байронического венгра, мизантропа из „Замка в Карпатах“. Впрочем, я не уверен, так ли это; возможно, Верн в образе капитана Немо просто хотел воздать дань уважения так называемым цветным народам. Правда, с ними он часто попадал впросак: когда, например, дети капитана Гранта оказались в Новой Зеландии, англичане явно вели себя там как агрессоры, однако они несли с собой цивилизацию, в то время как защищающие свою независимость туземцы были людоедами, что в глазах Верна не выглядело достоинством, и в последний момент он спас своих героев от гибели в котле с кипящей водой. Так или иначе, вам следует в свой курс об антиколониализме в литературных произведениях включить литературу для юношества».

Заботы историка

Профессор Норт, историк, с грустью следил за развивающейся в университетах кампанией против понятия «объективная истина». Его предки-пуритане во имя того, что считали истиной, покинули в семнадцатом веке британский остров только затем, чтобы их правнук чувствовал сейчас себя почти в той же мере принадлежащим к Старому Свету, как и они. Поколение школяров, которое в молодости упивалось марксизмом, теперь зачитывалось сочинениями французских деконструктивистов и клялось именем Ницше, высмеивая истину как любимое словцо метафизиков и маску насилия.

Норт совершенно сознательно избрал объектом исследований микроскопический уезд, затерянный где-то в недрах Европы, чтобы, избегая обманчивых обобщений, выяснить, что там делалось в годы Второй мировой войны. На первый взгляд там не могло случиться ничего, заслуживающего внимания: несколько небольших городков, болота и леса. Но по сути потребовались основательные знания о прошлом, чтобы понять, каким образом на таком малом пространстве тогда оказались люди, говорившие на пяти языках и исповедовавшие разные религии. Тишина и несколько печальная красота этой провинции (которую он посетил, а заодно проверил свои лингвистические способности), казалось, убеждали в том, что все былое забыто. Однако достаточно было ухватиться за ниточку свидетельства, как одна за другой стали разворачиваться картины страшнее тех, которые могли возникнуть в воображении художников с самыми садистскими наклонностями. Здесь били, насиловали, расстреливали, вешали, забрасывали камнями, сжигали заживо, забивали раненых до смерти — не было, наверное, ни одного вида боли, какую не причинили бы тогда несчастным. Кто убивал, кто насиловал, кто мучил? Кто был палачом, кто жертвой? Камни тех мест молчали, надгробий там не ставили, а поспешно засыпанные могилы давно заросли травой. Одна из достойных черт человека — желание оставить свидетельство очевидца; Несколько таких свидетельств — документов, а также дневников — сохранились, однако Норт обнаружил, что они крайне противоречивы: одно и то же случившееся в городке Н. событие выглядело совершенно по-разному в каждом из описаний в зависимости от национальности свидетеля и языка, которым он пользовался. С огромным напряжением Норт разбирал материалы, пока, наконец, не пришел к выводу, что точно определить ответственность сторон невозможно и что каждая из них готова ссылаться на какие-то факты из прошлого, якобы оправдывающие ее поведение.

Между тем выросли дети, родившиеся, когда все это прошлое было уже только туманной легендой. Они изучали совершенные некогда преступления, которые, однако, всегда представлялись так, чтобы виновниками были не свои, а другие. В соседней школе, где преподавание шло на другом языке, дети узнавали, что свои — другие свои — никогда не унизились бы до поступков, в которых их обвиняли враги.

Норт, хотя и признавал, что его настойчивые попытки обнаружить истинную версию событий дают только половинчатые результаты, все же считал, что лица насмешников, издевающихся над понятием истины, должны покрыться краской стыда. Затворившись в лабиринте теорий и получая за это степени и должности, они не допускали мысли, что их страсть к разоблачительству может иметь практические последствия. Кто-то под их влиянием откажется искать историческую правду, и поколениям детей будут внушать вымыслы, которые служат сиюминутным политическим целям.

Найденное письмо

До столицы Империи я добирался на корабле, чрезвычайно страдая от морской болезни. Оказалось, что я терпел неудобства напрасно, поскольку слухи о войне в западной провинции были преувеличены и по железной дороге пассажиров перевозили без помех. Вскоре после прибытия я был принят Его Превосходительством. Это был представительного вида аристократ, граф фон 3., румяный, с седыми бакенбардами, прекрасно ориентирующийся в хитросплетениях европейской политики, к тому же, как я мог убедиться, знаток живописи и литературы. Мы говорили по-французски.

— Ваша публика, — сказал он, — легко поддается иллюзиям, гм, гуманитарного свойства. Каждый раз, когда газеты сообщают о волнениях в наших западных губерниях, различные carbonari и общества утопистов приходят в возбуждение, разглагольствуя на языке якобинцев о правах человека. Можете мне поверить, наши конфликты несерьезны. Проводимая акция даже не войсковая, а всего лишь полицейская, хотя некоторые армейские части в ней задействованы. Однако, чтобы вы не думали, будто я предлагаю вам версию, заготовленную для заграничных корреспондентов, постараюсь ясно изложить принципы нашей политики.