Формалин

Не замечаю, как мои вздохи становятся короче.

Большим пальцем провожу вдоль его губ, внимательно разглядывая их. В горле пересыхает от нахлынувшего жара. В груди все сжимается, а дышать становится все тяжелее.

Боже, кажется я начинающий маньяк. Какого черта вообще делаю?

Облизываю губы, сглатывая, когда приближаю лицо к его шее. Мне нравится, как от него пахнет. Это не одеколон, не какие-нибудь духи.

Это именно его запах. И он сводит меня с ума.

Не могу устоять, поэтому касаюсь губами его шеи. Я не оставляю поцелуй, а просто прислоняю их к его коже, чувствуя выпуклую родинку. Она такая маленькая, но могу почувствовать её.

Не думаю о том, что он может проснуться. Я сейчас вообще не думаю.

Движение и резкая хватка. Я отпрянула, но Дилан сжал кисть моей руки, щуря сонные глаза. Он моргает, приподнимаясь на локоть, и с неким возмущением смотрит на меня. Я теряюсь, пытаясь выдернуть руку, но парень куда сильнее. О’Брайен, наконец, полностью открыл глаза. В его взгляде я читаю какое-то непонимание, и даже злость.

Как там говорят: «Утро добрым не бывает…»

Сжимаю губы, выдавливая:

- Как спалось?

Дилан явно не намерен отвечать, ибо его брови сильнее хмурятся:

- Какого черта ты сейчас делала?

Смущение накрывает меня. Стыд разъедает изнутри, но обида берет вверх: почему он спрашивает подобное? Мы, черт возьми, спим в одной кровати, при этом прижимаясь друг к другу, тем более это была его инициатива, так, что, твою мать, не так?!

Отвожу взгляд, растерянно осматривая стены комнаты. Дилан ждет моего объяснения, но мне нечего ему сказать.

Кажется, это очевидно.

Меня к нему влечет, так почему он это не понимает?

Поникла.

Точно. Это же О’Брайен, чего я ожидала?

Но да, я виновата. Мы только стали друзьями, а я все испортила. Слишком поторопилась, не могла не коснуться его.

Это ужасно, так девушки не должны себя вести.

Я ужасна.

- И-извини, - проговариваю, все ещё повторяя попытки выдернуть руку. – Я… Думаю, нужно домой, а то родители беспокоиться будут.

Я не могу этого объяснить. Меня просто тянет к нему, это странно. Нет, мне раньше нравились мальчики, но не было такого, как с ним. Поэтому это нервирует.

Но мне жутко хочется, чтобы и Дилан чувствовал нечто подобное ко мне…

Мне приходится напрячься, чтобы сесть на кровати и развернуться к окну, но боль сковывает тело, ведь Дилан до сих пор держит мою руку, присаживаясь. Я не на шутку бешусь, давя ему на грудь ладонью другой руки:

- Пусти, пожалуйста. Сегодня я точно должна пойти в школу, а ты можешь выспаться. Тебе ведь сегодня нехорошо спалось, да? – не поднимаю глаза, говоря это.

Мальчик рвался, чтобы хоть как-то остановить это безумие. Ему казалось, что весь мир восстал против него, что в данный момент мрак этой комнаты сгущается, проникая в легкие, и наполняет их, разъедая оболочку. Это боль. Неприятная, жуткая, невыносимая боль. И больше ничего. Все былое просто испарилось. Нет больше ощущения тепла. Нет больше тяжести тела. Карие глаза, кажется, потускнели, хотя свет ночной лампы хорошо освещал его лицо. Они стали темнее, но скопившиеся жидкость в них уже стекала по щекам. Ему ничего не оставалось, кроме как смотреть в этот тусклый, мрачного оттенка потолок, который, кажется, начал давить на него, как и стены этой комнаты.

Ему не было и десяти, но уже тогда он был готов просто умереть, но вместо этого выжил, пропитавшись истинной, чистой ненавистью ко всему миру, с которым решил сражаться.

Который решил уничтожить.

Поднимаю глаза, когда хватка О’Брайена слабнет. Парень отпускает мою руку, оставляя на кисти красный след. Кажется, я роняю слабый вздох, ведь Дилан молча поднимается с кровати, не взглянув на меня. Даже не одарив своим фирменным ровным взглядом.

Опираюсь ладонями на кровать. Замок щелкает, и парень покидает комнату, хлопнув дверью.

Мне не хотелось задеть его. Хотя, не уверена, что именно мои действия как-то повлияли на его настроение. Не понимаю. Я не понимаю О’Брайена!

С ним сложно.

Кое-как приведя себя в порядок, я покинула комнату, хотя желание выходить из дома окончательно пропало.

Иду по коридору, не думая о той темноте, что сочится из каждого угла. Голова забита лишь О’Брайеном. Я не в силах разобрать его характер, не в силах понять. Мне еще никогда не было так сложно с человеком.

Останавливаюсь, ведь у лестницы стоит мать. Женщина потирает ладони, улыбаясь мне. Чувствую неловкость, но улыбаюсь в ответ, идя к ней:

- Доброе утро.

- Доброе, - отвечает на выдохе. – Кэйлин, я думаю, нам стоит поговорить.

Я вновь останавливаюсь, хмурясь. Мне не хочется обсуждать вчерашнее, но женщина настроена решительно:

- Мы с тобой толком не говорили об этом, но я не могу нормально спать, зная, что ты таишь обиду на меня.

Чего?

- … Я ведь, действительно, оставила тебя с бабушкой, а сама, надеясь на новую жизнь, уехала. Я бросила тебя, и мне стыдно, - мне кажется, или её голос дрожит. В темноте плохо разбираю выражение ее лица.

Мать заикается:

- Я знаю, я не права, я…

- Мам, - перебиваю, вздыхая. – Я опоздаю в школу, а этот разговор…

- Да-да, верно, - она смахнула слезу, обнимая себя руками, и мне стало еще хуже. – Просто, мы обязаны обсудить произошедшее. Мне кажется, что то, что с тобой происходит сейчас – это все моя вина, понимаешь? – да, ее голос дрожит.

Я не могу видеть ее такой, поэтому подхожу ближе, заглядывая ей в глаза:

- Мам, все в порядке. Давай, я вернусь, и мы все обговорим, все друг другу выскажем. Ты права, нам это необходимо, - киваю, улыбаясь.

Если честно, сейчас я не готова говорить об этом.

Женщина шмыгает носом, протягивая мне руки, и я, не долго думая, тону в её объятии. Таком теплом и родном. Что бы между нами не произошло, я все равно рвусь к ней. Ведь она, правда, страдает из-за своего поступка.

- Хорошо, - мать смотрит на меня, нежно поглаживая по волосам. – Тогда ты вернешься из школы, и мы сядем, закажем пиццу, сделаем попкорн и включим “Титаник”.

Я невольно смеюсь:

- Да, там же Лео играет.

- А ты думала, я просто так его назвала? – она тоже улыбается, и мое сердце тает.

- Хорошо, тогда я побежала, а то на автобус опоздаю, - отхожу.

- Я буду ждать тебя, - говорит, - удачного дня.

Я бегу к лестнице, помахав ей рукой.

Мне стало гораздо легче. Утро казалось таким неясным, а усталость вновь накатывала на меня, но теперь я словно оживилась и готова отсидеть этот день, чтобы потом вернуться домой к маме.

Вернуться к маме.

Моей маме было восемнадцать, когда она родила меня, поэтому её поступок можно понять: ей, как каждой молодой девушке, у которой все должно быть ещё впереди. Хотелось много добиться, нагуляться, а тут появилась я, да еще и с отцом дела не так шли. Я понимаю её.

Она уехала за лучшей жизнью.

***

Дергаю ручку моего школьного шкафчика, бормоча под нос. В коридоре было довольно шумно. Удивляюсь, как я вообще успела на автобус, правда Дилана там не встретила, неужели он остался дома.

Нет, не думай о нем. Лишь настроение себе испортишь.

Неприятный и резкий запах одеколона ударил мне в ноздри, заставив корчить лицо. Рядом со мной остановился Линк. Что ж, счастье длилось не так долго.

Не обращаю на него внимания, продолжая рыться в шкафчике. Парень оперся рукой на шкафчик, осматривая меня:

- Хорошо выглядишь.

- Не взаимно, - ворчу, закрывая дверцу, и разворачиваюсь, чтобы уйти, но чувствую, как холодные пальцы обхватывают мое плечо, потянув обратно. Впечатываюсь спиной в шкафчик позади, а Линк продолжает упираться ладонью в его дверцу, стоя передо мной.

Близко.

Откашливаюсь, поднимая голову:

- Ты хотел чего-то?

Парень улыбается:

- Знаешь, мое предложение ещё в силе.

Наигранно задумалась:

- Хм, забавно, я совсем позабыла о нем, - мускулы лица Линка напряглись. – Ах да, я и о тебе в целом забыла.