Страница 8 из 25
Русские батареи отвечали без промедления. Канонада была в полном разгаре. В лесу от гула орудий стоял гром.
Изнывавшие, от жары и жажды, голодные-солдаты шли вперед. Наконец пруды кончились.
– Лес, лес! - пронеслось по рядам. Войска вытянулись в линию.
Но здесь, в лесу, всех задержала артиллерия: без дороги с пушками трудно было поворачиваться, приходилось то и дело выпрягать лошадей.
Солнце уже стояло почти на полдне, когда войска Фридриха II вышли наконец из лесу на простор кунерсдорфских полей.
XI
Работы в русском лагере закончились поздно ночью. От плоских, торчком стоявших памятников-плит еврейского кладбища на Юденберге и до мельниц Мюльберга протянулась двойная линия окопов.
Как и в первоначальном положении фронта на север, ключом русской позиции оставалась высокая Еврейская гора. Еврейскую гору и соседний Большой Шпиц Салтыков укреплял лучше всего и здесь предполагал сосредоточить свои главные силы. Тесную же, узкую Мельничную гору, где по-прежнему оставались восемьдесят шуваловских гаубиц, занимало только пять мушкатерских полков недавно сформированного, мало обстрелянного Обсервационного корпуса.
Еще днем 31 июля, засветло, на Мельничной горе насыпали четыре батареи. Но за окопы смогли взяться лишь под вечер. Как ни торопились рыть их, а все-таки к ночи не успели закончить.
Фермор и князь Голицын настаивали, чтобы окончить окопы хоть на рассвете 1 августа, если позволит неприятель. Но Салтыков замахал своими пухлыми руками:
– Довольно и так. Пусть лучше солдат выспится перед боем - больше проку будет!
Салтыков уже к вечеру 31 июля знал, где находится король Фридрих, понимал, что Мельничная гора легко может быть окружена пруссаками, но не считал своего положения плохим. По его мнению, левый фланг был маловажен, и Салтыков решил не тратить много сил на его защиту.
Лагерь понемногу затих.
Солдаты поужинали, надели к завтрашнему бою чистые рубахи и легли спать под густым августовским небом, по которому одна за другой падали звезды.
Спали недолго: Салтыков поднял армию на ноги в четвертом часу утра, светлело, в любую минуту можно было ждать атаки. Солдаты успели сварить кашу и выпить по чарке водки, когда, в шесть утра, за Гюнером послышалась оживленная перестрелка.
Выстрелы всполошили всех.
– Пруссак идет! Пруссак!
Смотрели во все глаза из окопов и батарей. Но простым глазом ничего нельзя было рассмотреть. Только Салтыков и его штаб видели в зрительные трубы, как за Мюльбергом горели мосты через Гюнер, подожженные казаками, как, нахлестывая нагайками коней, мчались к лесу красные, синие кафтаны.
– Казаки,- узнал подполковник Суворов, стоявший в свите главнокомандующего.
Салтыков, вместе с начальником австрийского отряда генералом Лаудоном и начальниками дивизий - Фермором и Вильбуа, окруженный штаб-офицерами, сидел у своей палатки. Поодаль, в ложбине, вестовые держали наготове оседланных лошадей.
Подполковник Суворов стоял в стороне. Он не любил компании штабных офицеров и, как всегда, держался от них подальше.
Спустя немного времени на третинских высотах прусские барабаны забили зорю.
– Не обманешь, знаю! Дурачков ловят: барабаны бьют, а король-то уж за это время бог знает куда ушел,- усмехнулся Салтыков.
– Хитрость небольшая,- сдержанно процедил Фермор.
– Король считает нас маленькими детьми: он играет с нами в прятки, твердо выговаривая каждое слово, отчеканил по-русски генерал Лаудон.
Он служил прежде на русской службе и правильно произнес всю фразу. Только последнее слово он все-таки сказал с мягким знаком: "прьятки".
В томительном ожидании прошло три часа.
Небо было безоблачно. Солнце палило немилосердно. Солдаты, разморенные, сидели в окопах. Старики, не раз бывавшие под пулями, дремали, а те, кто еще не видал боя, с волнением ждали решительной минуты. Артиллеристы сидели с зажженными фитилями в руках.
В девять часов с третинских высот ударил первый залп по левому флангу. Видно было, как у шуваловцев взлетел на воздух желтый зарядный ящик. От орудийной запряжки в шесть лошадей уцелела всего лишь одна. Обезумев от страха, она билась в спутанных постромках.
В ответ пруссакам по-особому глухо отозвались шуваловские единороги. На каждый выстрел пруссаков князь Голицын отвечал тремя. В одну минуту Мельничную гору заволокло черным дымом.
Канонада продолжалась уже больше часа, а пруссаки не думали штурмовать Мельничную гору. Только небольшой отряд пехоты попытался перейти на левый берег Гюнера, но был рассеян картечью.
– Пропал наш "скоропостижный" король,- сказал Салтыков, нетерпеливо шагавший по холму.
– Его величество обходит нас,- заметил Вильбуа. Лаудон чуть сощурил свои большие умные глаза:
– О да, несомненно!
– Король ищет, откуда бы нас побольнее укусить,- говорил Салтыков.- Да что-то не может выбрать места. Должен же он откуда-нибудь показать свой длинный нос - ведь скоро полдень!
В окопах и на батареях центра и правого фланга, куда не долетали прусские ядра, тоже подтрунивали над немцами.
– Потерялся пруссак!
– Как зашел в лес, так и заблудился!
– Он в своем царстве да заблудился, тогда что же нам делать?
– Вон Петрушка наш в бору у лесника дочку высмотрел. Полную неделю к ней бегал, штиблеты казенные изодрал, а ничего, ни разу не блудил!
Наконец, на Малом Шпице показались пушки. С Клейстберга, искусно укрытая кустами, заговорила батарея.
– Ваше сиятельство, там пехота и конница,- доложил глядевший в трубу князь Волконский.
– Вижу, вижу! Наконец-то, голубчики! Заждались вас,- ответил Салтыков.
– Сейчас они атакуют наш левый фланг,- сказал Фермор.
– А я думаю,- возразил Салтыков,- не атаковал бы он с правого. Надо заставить его величество, остановиться на левом!
Салтыков отнял трубу от глаз и обернулся к группе штабных офицеров.
Небольшой худощавый подполковник Суворов был расторопнее всех.
– Александр Васильевич, голубчик,-обратился граф к Суворову,- скачи на Большой Шпиц к Бороздину, пусть-ка он поскорее зажжет брандкугелями [20] деревню.
– Слушаю-с, ваше сиятельство! Суворов кинулся к казаку, который держал его коня. Конь, спасаясь от надоедливых оводов, без устали мотал головой.
У батареи Бороздина Суворов на всем скаку осадил своего донца. Высокий сухощавый бригадир Бороздин с группой офицеров наблюдал за атакой Мельничной горы, которая обстреливалась пруссаками уже с трех сторон.
– Его сиятельство приказал зажечь Кунерсдорф,- сказал Суворов и отъехал в сторону от батареи.
Суворову хотелось посмотреть, как зажгут Кунерсдорф. Артиллеристы давно стояли по обеим сторонам гаубиц, каждый на своем месте: кто у ганшпига [21], кто с прибойником, кто у фитиля. Между орудиями и зарядными ящиками томились в ожидании подносчики снарядов с кожаными сумками через плечо.
– Брандкугелями по деревне! - зычно крикнул Бороздин.
Офицеры, окружавшие его, заторопились к своим орудиям.
Послышалась команда:
– Во фрунт!
Солдаты, стоявшие по обе стороны гаубиц, повернулись по команде лицом к орудиям.
– Бери принадлежность!
– Картуз!
Один миг - и картуз с порохом исчез в дуле. Прибойник прибил его до отказа.
Офицеры, наклонившись над единорогами, проверяли, правильно ли они наведены.
– Пали!
Все солдаты отступили на шаг от орудий. Раздался оглушительный грохот. Волна воздуха качнулась назад. В лицо ударило гарью. Донец Суворова заиграл на месте, вскинув голову и нетерпеливо переступая ногами.
Дым понемногу рассеивался.
Суворов глянул вниз, в долину. Кунерсдорф горел в нескольких местах. Крытые соломой добротные избы сразу занялись огнем. При ослепительно ярком свете полуденного солнца это резвое, буйное пламя потеряло свой зловеще багровый цвет, каким привыкли видеть его ночью. Сейчас пламя было какое-то странно желтое, бледное. В клубах густого черного дыма оно едва было видно на солнце.