Страница 25 из 25
нет!"
– Ну, коли так уж хочется, служи! - сказал Василий Иванович, вытирая рот уголком скатерти. - Только хоть раз послушай отца. Я стар, скоро умру. Подумай, на кого я оставлю все это, что нажил,- обвел он кругом рукой.Сестры замужем, отрезанный ломоть. Один ты.
Александр Васильевич молчал, искоса, через плечо, поглядывая на отца. Видимо, хотел что-то сказать, но сдерживался. Он и сам не раз уж подумывал о женитьбе, да заняться этим все как-то, было недосуг. Но теперь отец завел разговор некстати: связал женитьбу с отставкой, и Суворов взбеленился.
"Не мытьем, так катаньем хочет! Женитьбой привязать к поместьям? Нет, юбкой меня не отобьешь от намеченной цели!"-думал он.
А отец продолжал:
– Тебе сорок три года, а я уже в двадцать пять был женат. Женись, Сашенька, послушай старика. Подумай: ты один у меня, да и то приезжаешь домой раз в три года. Чужие люди мне глаза закроют. Живу одинешенек, как бирюк!
Суворову стало жаль отца. Последние его доводы были убедительны и справедливы.
"Действительно, на старости лет - живет один. Бедный! Что ж, может, и вправду жениться? Жена останется здесь, с отцом. У старика будут внуки. Женитьба рук не свяжет. Александра Суворова на эту удочку не поймаешь!"
– Подумай, Сашенька, ведь с тобой прекратится наш род, - говорил отец.
Суворов быстро встал со стула.
– Батюшка, жениться - я готов!
– Вот этак давно бы! - радостно сказал отец, обнимая его.-А я и невесту тебе присмотрел. Немного бедновата - рухляди тысчонок на пять, может, за ней и дадут, - да зато хорошего, знатного роду. И сама - ражая, высокая, личмянистая, крепкая…
"Крепка и тюрьма, да черт ли в ней!"- подумал Суворов, но сказал другое:
– Кто ж она такая?
– Княжна Варвара Ивановна Прозоровская,-ответил отец.
II
Белолица, круглолица
Красная девица.
Во твоем лице румянец
Завсегда играет,
Молодому, холостому
Назoлу давает.
Песня
Суворов ходил из угла в угол по комнате и думал. Уже два года он ездил с отцом к Прозоровским. Александр Васильевич не любил бывать в большом обществе, среди столичных щеголей и щеголих. В гостиной Суворов чувствовал себя неуверенно и неловко. Он каждую секунду помнил о том, что мал ростом и худощав, что у него тяжелые, низко опущенные веки.
Суворову тошно было смотреть на этих разодетых, напудренных, чопорных московских барышень и барынь, сидевших словно истуканы; на пустоголовых щеголей, которые в расшитых атласных кафтанах, в париках, шелковых чулочках и модных башмаках с розовыми каблучками плели разный вздор на плохом французском языке.
Суворова так и подмывало выкинуть что-либо озорное, что разбило бы эту натянутость, неестественность и скуку, крикнуть вдруг:
– Через капральство ряды сдво-ой! Или запеть хорошее, свое, русское, вроде:
Ах! На что ж было,
Да к чему ж было
По горам ходить,
По крутым бродить?
Правда, дом у Прозоровских был чисто русский, без всяких затей. Да и какие уж тут затеи, коли у князя Ивана Андреича денег мало!
Бывая у Прозоровских, Александр Васильевич охотнее всего разговаривал с самим хозяином, генерал-аншефом в отставке Иваном Андреевичем Прозоровским. С ним Суворов находил общий язык - они говорили о военных делах. Но каждый раз вся родня невесты, все гости по молчаливому сговору, норовили оставить Александра Васильевича вдвоем с пышнотелой, румяной Варютой, а не с ее отцом.
Суворов вспомнил Варюту и невольно улыбнулся:
"Помады на ней, пудры - не приведи господи, - как на гвардии поручике! И все же Варюта, ей-ей, неплоха: веселая, глаз у нее лукавый, живой - так и играет! Разбитная, должно быть. Точно маркитантка!"
Энергичный, быстрый во всем Суворов любил это же и в других.
"Нет, ничего. Право слово, ничего!" - чем больше думал о Варюте, тем больше приходил к такому выводу Александр Васильевич.
Суворов так и сказал отцу в первый же вечер, когда они возвращались от Прозоровских и отец спросил у Сашеньки, нравится ли ему невеста.
– Только не особенно умна, должно быть: о чем ни заговори с ней - не знает. Про Сумарокова даже не слыхивала.
– Эка беда! Была бы у мужа голова на плечах,- отвечал отец.
По мнению Василия Ивановича, ждать больше было незачем - приличие соблюдено, и сегодня Сашенька может сделать предложение княжне Варваре. Александр Васильевич согласился - он тоже не любил откладывать то, что намерен был сделать.
Суворов устал ходить по комнате. Взял книгу и присел к окну.
Просматривая книги в отцовской горнице, он нашел им самим когда-то купленную любопытную книжку:
Подлинное известие о славнейшей крепости, называемой склонность, ее примечанию, достойной осады и взятья.
Книжка была презабавная и как раз к месту: в ней серьезным языком, словно в каком-нибудь Вобане, описывалось взятие генерал-аншефом по имени Постоянство крепости Склонность. В книжке действовали полковник Признание, майор Верность, капитан-поручик Обманное лукавство и другие, всё в таком же шутливом тоне.
К книжке прилагался обстоятельный чертеж крепости со всеми больверками, горнверками, равелинами и контрэскарпами, которые назывались так же, как и все в ней, именами чувств: ревность, зависть, неимоверствие и прочими.
Было забавно читать это:
Первое фундамент сея крепости заложен наподобие сердца, внутри того одна полата наполнена богатством (Добродетели), которые больше, как золото и драгоценные камни, почитаются.
Суворов перелистывал шершавые страницы книжки и думал, как сегодня он возьмет свою крепость? Он решил взять ее, как брал настоящие,- стремительным штурмом. Подойти и сказать без дальних околичностей:
– Княжна Варвара, не хотите ли быть моей женой?
И все тут!
Это разговор был Суворову неприятен. Он чувствовал себя так, точно ему предстоит сегодня говорить об условиях сдачи на капитуляцию своего войска. Но жребий был брошен. Отступать Суворов ни в чем не любил. Занятый чтением и своими мыслями, Александр Васильевич не услыхал, как в комнату вошел отец.
Василий Иванович был уже готов: одет, напудрен и завит дворовым куафером. Старик остановился у порога, с удивлением глядя на сына.
Саша был в старом мундире, без единого ордена.
– Ты что ж не одеваешься? Уже пора ехать.
– Я одет, папенька.
– Ты - одет? Да ведь я говорил - нонче надо кончать. Чего тянуть? У отца, как сказано, - брови густы, да карманы пусты, а Варюта - старшая дочь, засиделась в девках: ей уже двадцать пять годов. Я все, брат, доподлинно узнал. Отдадут!
Суворов вспыхнул. Его обидело: выходит, он ничего не стоит, ежели за него можно сватать любую, что ли?
Но тотчас же вспомнил свои сорок три года, многочисленные морщины на лбу и у висков и сдержался.
"В военном деле не очень везет, может быть, хота в другом вывезет!" подумал Суворов.
– Прошка!-полуоткрыв дверь, сердито закричал Василий Иванович.-Ты чего, стервец, смотришь?. Барин-то еще не одет! Прошка, виновато моргая глазами, втиснулся бочком в комнату и, неуклюже переваливаясь, точно медведь, подбежал к молодому барину. "Опять начинается мука,-думал Суворов.Снова этот камзол, застегнутый на все крючки! Снова отсиживать в гостиной! Лучше б в третий раз Туртукай брать, чем объясняться с невестой, а потом сидеть, ровно остолоп, на этом сговоре! Ей-богу! А делать, нечего: назвался груздем - полезай в кузов!" - трунил он сам над собой, подставляя Прошке сапог.
Прошка усердно стаскивал с барина сапог и старался не дышать; от Прошки шел крепкий винный дух.
Конец ознакомительного фрагмента.