Страница 83 из 100
— А он будет есть мои голубцы, как ты думаешь?
Хлюпанья словно не бывало, голос — деловой, радостный.
— Думаю, с восторгом. Подозреваю, он сильно голодный. В нём, тётя Поля, два метра роста! Значит, перепоручаю его вам. Спасибо! Что бы я без вас делала? — Снова готовилось великое хлюпанье, но Марья поспешно сказала: — Целую. Что бы я без вас делала? — повторила. Повесила трубку. Протянула ключ.
— Слушайте, а чем я отблагодарю вас? — спросил гигант.
Марья пожала плечами. Лишь сейчас, сидящего, разглядела его. Тёмные крупные глаза, ровный нос.
— Между прочим, мы не познакомились. Я — Вадик.
— Какой же вы Вадик? Вадим! Или даже целый Вадимище! А я Марья. У меня есть близнец Иван. Так назвали нас, чтобы мы всегда были вместе: Иван-да-Марья, — сообщила зачем-то.
— А я единственный сын. Отца нет, погиб на фронте, а матушка имеется, проживает в городе Кишинёве.
— Почему в Кишинёве?
— А почему вы в Москве? В Кишинёве и в Кишинёве. Город, между прочим, очень даже хороший.
— Что же я сижу? — спохватилась Марья. Вскочила.
Но Вадим протянул ей руку.
— Надо же познакомиться, — сказал многозначительно. — Правда?
— Правда. — Марья пожала руку. — И всё-таки мне пора, один мой больной непорядков не любит, тут же накатает докладную в высшие инстанции.
— Высшая инстанция, как я понимаю, — Альберт. Вряд ли накажет вас из-за меня, если он так любезно познакомил нас.
— Этот больной не Альберту напишет, — усмехнулась Марья. — И не главврачу, а самому министру здравоохранения. Ясно?
— Ясно. — Вадим встал, и Марья снова задрала голову, чтобы видеть его лицо.
— Вот вам адрес. Будете уходить на работу, ключ под телефон. Для порядка.
Клепиков встретил её словами:
— А если я сейчас с голоду умру?
— Вам прописан вечером гранатовый сок, утром морковный и из петрушки. — Марья открыла холодильник.
— Мне пришлось дать ему гранат, — сказала Елена Петровна и, сочувственно улыбнувшись Марье, отправилась восвояси.
Уж если Елена Петровна не устояла?! — растерянно смотрела ей вслед Марья.
— Я хочу икру и пирожное!
— Вашу болезнь можно вылечить только в том случае, если вы очиститесь, выбросите из себя все яды. Вы же хотите свой серьёзно больной организм замусорить ещё больше, — в который раз принялась объяснять Марья. — Сердце у вас слабое, не справится сейчас с трудной работой переваривания пищи.
Её дружелюбие не только не было оценено, наоборот, воспринято враждебно:
— Теперь я понимаю, чем ваш хвалёный врач такой особенный: морит людей голодом, а деньги, предназначенные на еду больным, берёт себе. Ловко! Это же надо сморозить такую глупость: еду называть ядами! Все века люди бились над тем, чтобы еды было достаточно, а ваш новатор отменяет! Да я напишу на него докладную, и он получит по заслугам! И на вас напишу. Почему Киса кормила меня? Что, вам даются разные назначения? Вы обязаны исполнять мои желания.
— Те, которые не противоречат лечению, — резко сказала Марья. — Если вам станет хуже, отвечать буду я.
— Вот и отвечайте. Это меня не касается. — И Клепиков заплакал, всхлипывая, как обиженный ребёнок. — Где моя жена? Где моя секретарша? — Лицо его некрасиво морщилось. — Я голоден. Я хочу икры и пирожных!
— Откуда в реанимации пирожные? Холодильник для лекарств.
— Киса принесла всё, что я велел!
— Но это преступление! Послушайте, товарищ Клепиков, у вас нехорошее состояние. Это ложный голод. Так дискомфортно у вас внутри из-за болезни. Пройдёт приступ, переведут вас в палату, кушайте сколько хотите. Ладно. Сейчас я позвоню Альберту Марковичу и, если он разрешит, накормлю вас икрой!
— Почему вы мучаете Марью Матвеевну? Мало того что спать не даёте, ещё и издеваетесь над человеком! — сказал Андрей.
— Кыш, сопляк, — презрительно отбрил его Клепиков. — Я требую своё!
Голос Андрея показался Марье накалённым! У него вздулись и стали малиновыми, как от лихорадки, губы и щёки. Осторожно вынула иглу из вены, отключила капельницу.
— Поспи, пожалуйста, — попросила. Благодарная за поддержку, коснулась его лица — погладить и отдёрнула руку: мальчик пылал.
Альберт сказал, если нет абсцесса, температура упадёт к ночи. Не упала. Капельница и лекарства не помогли. Значит, абсцесс. Значит, карбункул почки прорвался в околопочечную клетчатку. А теперь сильная интоксикация.
Вдали от солнца и природы, —
Вдали от света и искусства, —
Вдали от жизни и любви
Мелькнут твои младые годы,
Живые помертвеют чувства,
Мечты рассеются твои… —
зазвучало как чудо. Непонятный героизм, особенно на фоне Клепикова. Марья знает, что такое: «карбункул прорвался в околопочечную клетчатку»! Это смерть!
И жизнь твоя пройдёт незримо
В краю безлюдном, безымянном,
На незамеченной земле, —
Как исчезает облак дыма
На небе тусклом и туманном,
В осенней беспредельной мгле.
Андрей находился в полузабытьи. Видно, стихи жили в нём сами по себе и вот вырвались. В отличие от Клепикова он не жаловался и не занимал её своим состоянием: сколько умел, пока она пререкалась с Клепиковым, терпел и боролся сам, да не выдержал — потерял сознание. Одни губы живут, сами по себе: избавлением от боли бормочут стихи.
Марья кинулась к системе с кислородом, открыла её, вставила носовые катетеры, понимая бессмысленность своего действия: при инфаркте кислород может помочь, при лопнувшем карбункуле почки и паранефрите — нет.
Услышала движение за собой, краем глаза увидела голого Клепикова с выпирающим, как у беременной женщины, животом: он распахнул холодильник и пальцем из банки подхватывает икру, глотает. А потом стал запихивать в себя пирожное.
Но Марья находилась в каком-то странном состоянии, Клепиков перестал быть её больным, один Андрей существует, Андрею худо, похоже, он в самом деле умирает. Понимая бессмысленность, в каком-то беспамятстве, скорее машинально, только чтобы что-то делать, снова подключила к Андрею капельницу.
— Я возьму своё, всё, что мне полагается, — с полным ртом, важно говорит Клепиков. — Я знаю, чего хочу. Завели порядки: морить людей голодом. — Он пошлёпал к кровати, улёгся и продолжал жевать.
Она едва добрела до телефона, срывающимся пальцем набрала номер Альбертова друга.
Прежде голосов раздался смех, грохнула музыка. И лишь потом женский голос крикнул:
— Алло! — Когда она позвала Альберта, в трубке засмеялись: — Аличка, тебя поклонница. Нужно было с собой привезти, — болтал, смеялся, радовался мелодичный женский голос.
— Да?! — весело включился в разговор Альберт. — Маша?! Что случилось?
Как умела, передала состояние Андрея, перемежая информацию эмоциями: «ему очень плохо», «надо оперировать!».
— Я умру от жажды. Подайте пить, — зудел голос Клепикова. — Да что же это? Не дозовёшься персонала!
— Еду, — сказал Альберт.
С этого короткого «еду» всё завертелось, как в кино. От телефона кинулась к Андрею. Он дышал рвано, несмотря на кислород, исправно поступавший в лёгкие. Белый как бумага, с мелким бисером пота. Закусив губу, ловила пульс и не могла поймать. Неожиданно Андрей свободной рукой вырвал из носа катетеры и отчётливо сказал:
— Я же говорил, умру. Только вы не уходите от меня до конца, — сжал её руку и снова потерял сознание.
Когда вошёл Альберт, Клепикова рвало. Розовый крем пирожных, куски теста не успели перевариться. Альберт пошёл было к Клепикову, но Марья с такой яростной силой потянула его к Андрею, что он подчинился. Приказал вызвать к Клепикову Елену Петровну и полностью сосредоточился на Андрее.