Страница 10 из 20
«Старух было много, стариков было мало…»
Старух было много, стариков было мало: То, что гнуло старух, стариков ломало. Старики умирали, хватаясь за сердце, А старухи, рванув гардеробные дверцы, Доставали костюм выходной, суконный, Покупали гроб дорогой, дубовый И глядели в последний, как лежит законный, Прижимая лацкан рукой пудовой. Постепенно образовались квартиры, А потом из них слепились кварталы, Где одни старухи молитвы твердили, Боялись воров, о смерти болтали. Они болтали о смерти, словно Она с ними чай пила ежедневно, Такая же тощая, как Анна Петровна, Такая же грустная, как Марья Андревна. Вставали рано, словно матросы, И долго, темные, словно индусы, Чесали гребнем редкие косы, Катали в пальцах старые бусы. Ложились рано, словно солдаты, А спать не спали долго-долго, Катая в мыслях какие-то даты, Какие-то вехи любви и долга. И вся их длинная, Вся горевая, Вся их радостная, Вся трудовая — Вставала в звонах ночного трамвая, На миг бессонницы не прерывая.«Комната кончалась не стеной…»
Комната кончалась не стеной, А старинной плотной занавеской, А за ней — пронзительный и резкий, Словно жестяной, Голос жил и по утрам Требовал настойчиво газеты, А потом негромко повторял: — Принесли уже газеты? Много лет, как паралич разбил, Все здоровье — выпил. Все как есть сожег и истребил, Этого не выбил. Этой страсти одолеть не смог. Временами глухо Слышалось, как, скорчившись в комок, Плакала старуха. — Больно? — спросишь. — Что ты, — говорит. — Засуха! В Поволжье хлеб горит.Счастье
Л. Мартынову
Словно луг запах В самом центре городского быта: Человек прошел, а на зубах Песенка забыта. Гляньте-ка ему вослед: Может, пьяный, а скорее нет. Все решили вдруг: Так поют после большой удачи, — Скажем, выздоровел друг, А не просто выстроилась дача. Так поют, когда вернулся брат, В плен попавший десять лет назад. Так поют, Разойдясь с женою нелюбимой, Ненавидимой, невыносимой, И, сойдясь с любимой, так поют, Со свиданья торопясь домой, Думая: «Хоть час, да мой!» Так поют, Если с плеч твоих беда свалилась, — Целый год с тобой пить-есть садилась, А свалилась в пять минут. Если эта самая беда В дверь не постучится никогда. Шел и пел Человек. Совсем не торопился. Не расхвастался и не напился! Удержался все же, утерпел. Просто — шел и пел.Собственный город
Зашитые в мешковину пилы Качаются на плечах на ходу. Идут новоселы и старожилы, И я вместе с ними иду. Хотите, я покажу вам город, Распахнутый, словно ребячий ворот? Хотите, я вам объясню дома, Беленые, словно сама зима? С каким интересом Бежит по откосам Он, бывший лесом И ставший тесом, А после ставший большими домами, Растолкавшими большие леса И перпендикулярнейшими дымами Ввинтившимися в небеса! Собственноручный, самодеятельный, Где все свое — от гвоздей до идей, Вот он, город: добрый и деятельный, Собственный дом советских людей.Глухой
В моей квартире живет глухой — Четыре процента слуха. Весь шум — и хороший шум и плохой — Не лезет в тугое ухо. Весь шепот мира, весь шорох мира, Весь плеск, и стон, и шелест мира — Все то, что слышит наша квартира, Не слышит глухой из нашей квартиры. Но раз в неделю, в субботний вечер, Сосед включает радиоящик И слушает музыку, слушает речи, Как будто слух у него настоящий. Он так поворачивает регулятор, Что шорох мира становится громом, Понятен и ясен хоть малым ребятам, Как почерк вывесок, прям и огромен. В двенадцать часов, как всегда аккуратны, На Красной площади бьют куранты. Потом тишина прерывается гимном. И гимн громыхает, как в маршевой роте. Как будто нам вновь победить иль погибнуть Под эти же звуки на Западном фронте. …А он к приемнику привалился, И слышно, слышно, слышно соседу То, чего он достиг, добился, — Трубный голос нашей победы. Он слово ее разумеет, слышит, Музыку он, глухой, понимает, И в комнате словно ветром колышет — Родина крылья свои поднимает.