Привет эпохе

Отправились в местечко Занги-Ата, где был минарет не рано – пока актрисы собирались, макияж наводили, то да се, добрались только к полудню. У самого минареты, в тени густой чинары, прямо на берегу журчащего прозрачной водой арыка была чайхана. Собравшиеся там, судя по запахам, собирались плов готовить. Знаменитых Аристов сразу узнали, стали по именам называть, вернее по именам их персонажей, к столу пригласили. Мы сказали, что хотим сначала минарет осмотреть. Старший по возрасту одобрительно закивал головой, с радушной улыбкой сказал, что через полчаса ждет гостей к дастархану – накрытому столу. Потом все с той же улыбкой, но уже по-узбекски добавил специально для меня:

– Ты, сынок, задержи их подольше, хотя бы на час. Мне же неудобно было им сказать, чтобы через час приходили, так у нас не принято, а ты не торопись, мы как раз за это время хороший стол накроем.

Минарет строение весьма своеобразное. Над невысоким, с плоской крышей, строением возвышается куполообразная башня, с высоты которой,собственно, и сзывает на молитву правоверных муэдзин. К верхней точке башни надо продираться в узком, почти без света коридорчике, по крутой каменной лестнице. Пока мы гуськом поднялись, пока с высоты обозрели и впрямь великолепный пейзаж, пока вниз спускались, не меньше получаса прошло. Я все прикидывал, чем бы еще гостей занять, когда, оказавшись снова на плоской глиняной крыше, поросшей яркой весенней травой, кто-то воскликнул: «Ой, как здесь классно позагорать можно!» Призыв возымел действие немедленное. Девчонки в мгновение сбросили с себя легкие платьишка и остались в трусиках да лифчиках. Растянувшись на шелковистой траве, они аж замурлыкали от удовольствия. И тут в этом мурлыканье раздался глухой жесткий стук. Это ударился о крышу первый запущенный с земли камень, который метнул некто оскорбленный в святых чувствах. Актрис как ветром сдуло под защиту минаретной башни. Я уже говорил, что они быстрехонько поскидывали с себя платья, но скорость, с которой их надевали, не идет ни в какое сравнение.

Конечно, ни о каком застолье в чайхане и речи теперь быть не могло, пристыженные мы уселись в машину и уехали. По дороге кто-то недовольно буркнул: «Подумаешь, обиделись за свою святыню, могли бы и предупредить, что нельзя». Но ту же другой голос безапелляционно, но достаточно рассудительно возразил: «Сами дуры набитые, чего придумали. Головой надо думать, а не задницей. Кто-то из нас стал бы в одних трусах на церковном дворе загорать?»

Х Х

Х

В рубрике «Город знакомых лиц» задумал написать репортаж о работе стюардесс. Авиационное начальство идею одобрило. Вместе с экипажем прошел медкомиссию и предполетный инструктаж, на служебном микроавтобусе подъехали к «ИЛ-62», маршрут которого в тот день был Ташкент-Киев-Ташкент. Мне было все любопытно. Но тут из диспетчерской оповестили – задержка рейса, экипажу борт не покидать. Часа четыре сидели в самолете, по раннему времени дремали. Потом всех отправили в так называемый профилакторий – гостиницу для летного состава. К летному составу я не принадлежал, меня провели тайком. Киев, окутанный густым туманом, разрешил вылет только через сутки.

Пассажиры были издерганы долгим ожиданием, неудобствами пребывания в аэрпорту, требовали от стюардесс непрестанного внимания, срывая на них свое раздражение. А тут еще я путался под ногами. Бригадир бортпроводников Ольга Потапова, наконец, не выдержала и заявила: «Иди на кухню, открывай бутылки с водой и лимонадом и, пока мы всех не накормим, с кухни – ни шагу».

Оля в узбекском управлении гражданской авиации была человеком прославленным. Опытная стюардесса, она однажды, сохраняя удивительное спокойствие, принимала роды прямо на борту самолета. Об этом написал журнал «Огонек», опубликовав на обложке Олин портрет.

Когда пассажиры были накормлены и большинство из них уснуло, я стал задавать свои вопросы. Обратный путь из Киева тоже был сложным. Теперь нас не хотел принимать Ташкент. Самолет посадили в Нукусе. Провели там часов пять, наконец, получили «добро» и через два часа были в Ташкенте.

Обо всем увиденном и услышанном написал репортаж, который назвал по количеству бортпроводников – «Шестеро в крылатой квартире». Когда вышел номер, мне позвонил начальник управления гражданской авиации, сам в прошлом пилот, Гани Мазитович Рафиков. Он поблагодарил меня за хорошую статью и даже комплимент сделал:

– Что удивительно, я кое-каких деталей,о которых ты рассказываешь, и сам не знал, так что читал с удовольствием.

А спустя пару часов позвонила Ольга Потапова. Полагая, что и она звонит с благодарностями, стал с ней балагурить. Но Оле было не шуток. Чуть не плача, она сообщила, что в авиаотряде на информационной доске вывешен приказ о том, что ей объявлен… выговор.

– За что? – опешил я.

– Никто не говорит, сказали только, что я какую-то инструкцию нарушила, а какую именно не говорят.

Немедленно помчался в управление авиации, все запальчиво выложил Гани Мазитовичу.

– Ничего не путаешь? Я-то планировал ей благодарность в приказе объявить. Ладно, сейчас уточним, – и он нажал кнопку селектора.

Через несколько минут в динамике раздался голос одного из заместителей командира авиаотряда, который четко рапортовал:

– В статье «Шестеро в крылатой квартире» автор пишет, что бригадир бортпроводников Ольга Потапова поручила ему открывать на кухне бутылки. Я проверил. Автор статьи товарищ Якубов санитарного допуска не имел и на кухню ему заходить строго запрещено. Поскольку указание он получил Потаповой, я объявил ей выговор.

– Баран, – пробурчал себе под нос Рафиков, – предварительно, правда, отключив селектор. – А ты знаешь, – обратился он ко мне. – Ведь этот бюрократ формально прав. – Только формально, – поспешил добавить. – Ладно, ты не огорчайся, не дадим мы твою героиню в обиду. Проведу я с ним беседу и все уладим.

В те благословенные годы командировки поглощали все мое время. Сейчас даже представить трудно, как успевал повсюду – летал на футбольные матчи с командой «Пахтакор» и путешествовал на теплоходе «Узбекистан» в международных круизах, работал в Афганистане и в Чернобыле, после того, как там произошла авария, освещал московскую Олимпиаду и писал сценарии телепередач и документальных фильмов…

Один из фильмов побил по скорости съемок все мыслимые и немыслимые рекорды. В Ташкенте случилось ЧП. Трое вооруженных налетчиков на рассвете напали на пост ГАИ, что на окраине города. Трое из четверых милиционеров погибли, четвертый начал преследование бандитов, завладевших не только оружием убитых, но и одним из автомобилей. Уже раненный сержант преследование вел недолго – потерял сознание. Но успел передать сообщение дежурному по городу.

Во время преследования и возникшей перестрелки погиб еще один милиционер – сотрудник уголовного розыска и были застрелены двое бандитов. Третий, бросив в машину в жилом квартале центра города, забежал в подъезд четырехэтажного дома и помчался вверх по лестнице. В тот момент, когда он достиг верхнего этажа, дверь одной из квартир отворилась и оттуда вышла старушка с бидончиком – видно, в магазин за молоком собралась. Ей, в общем-то, повезло. В пешке бандит не сообразил взять ее в заложницы, а попросту оттолкнул и ворвался в квартиру, заперев дверь и забаррикадировав ее. В холодильнике грабитель обнаружил бутылку водки, которую тут же и выпил. Долгая осада ничего не дала, к тому же из квартир уже начали выходит на работу люди и надо принимать экстренные меры. Вызвался проникнуть в квартиру оперативник городского уголовного розыска Батыр Сагдуллаев. Вооружившись автоматом, он проник на балкон соседней квартиры, изогнувшись зашвырнул в окно гранату со слезоточивым газом и, разбив стекло, следом ворвался сам. Вся операция заняла несколько минут. Преступник был обезоружен и скручен.

Я узнал об этом в тот же день, совершенно случайно встретившись в городе с Батыром Сагдуллаевым – мы и раньше были знакомы. Собственно, о том, что бандита брал Ботя (так его все друзья называли) самолично, мне стало известно лишь позже, сам он об этом скромно умолчал. А в тот день я помчался к начальнику городского управления милиции и генерал неожиданно легко дал согласие не только поведать все подробности, но и на киносъемку.