Страница 35 из 217
–А потом виделись они с этой девушкой?– Спросила Суся в ожидании продолжения любовного романа.
–Виделись,– кивнул Отец.
–Ну и что?– У Суси аж в зобу пересохло.
–Да ничего, виделись и все тут.
–Ну как они виделись?– Подпрыгивала Суся от нетерпения.
–Да когда мимо проходили.– Сознался Отец.
–А…– Разочарованно Суся опустила в себя добрый глоток текилы.
–Так ты хотела, чтоб она потом ему всю жизнь была благодарна за этот вечер? Он ее привести-то привел, сам напился, до дому ее не пошел провожать. А я не уверен, что он выражался с ней по-французски. У него лексикон известный. Все чаще ухоженный среднерусский диалект. Какая девушка это стерпит. Тем более в театре.– Отец немного задумался.
–Да… сосед твой хороший ловелас,– заговорил Мормон.– Как цватпах какой-то.
Суся хихикнула.
–Кто этот цватпах?– Спросил Отец.
–Цватпахи– раса. Недавно ее нашли. На том краю галактики живут, молодая еще цивилизация, так… говорить не о чем. Перхоть.– Махнул рукой Мормон.
–А, это значит как Басмач, я понял.– Засмеялся Отец.
–Рот свой закрой, бродяга,– Басмач подскочил на месте.
Нюра вздрогнула, ожидая, что Басмач кинется на нее с дубиной. Пиначет недоверчиво повел бровью.
Друзья соскочили со своих стульчиков и принялись носиться меж деревьев, посыпая друг друга матерком да коричневой пылью тропинок. Суся с Мормоном с удивлением смотрели на дикий танец друзей. Пиначет с пьяных глаз не разобрался, кто нарушает покой, и улизнул под куст сирени, притаился, ожидая появление свирепого зверя.
–Мормон, пошли, поплаваем,– выдохнул подбежавший Отец.– Водичка от винта.
Отец скинул свою одежду прямо на берегу и, не дожидаясь товарища, прыгнул в воду. Мормон не стал дожидаться повторного приглашения и погрузился в объятия прохлады тихой заводи.
Приятный ветерок бережно скользил по листьям деревьев, прыгал по ветвям, дул на воду, разгоняя стайки пузатой мелочи. Отец проплыл под водой к своей сети, в которой сидели две щуки. Басмач, собака бешеная, не может побольше в сеть накидать, подумал Отец. Рыба при приближении опасного ныряльщика забила хвостом по сети.
Аквамариновая пелена любовно укутывала свое бесценное сокровище. Жизнь. На кой черт ты дана? Кому от этого польза? Сегодня ты бьешь хвостом по нейлоновой сетке, а завтра тебя за глаз повесят сохнуть на шелковую нить, набив твое нутро поваренной солью. Сегодня ты резвишься, забыв обо всем, а чуть позже голодные желтые от никотина зубы вопьются в твою сухую, как корка, плоть. Сегодня ты блестишь и переливаешься всеми причудливыми цветами на солнце, а завтра это солнце испепелит тебя и будет сушить на илистом берегу твои фосфорные кости. Сейчас твое тело гибкое и стройное, пройдет время, и оно станет твердым как камень. Жизнь. Ты не балуешь никого. Ты сломаешь всякого. Сломаешь даже самого умного и доброго, красивого и здорового. Никто не уйдет от твоего всевидящего ока. Только до кого-то ты доберешься чуть позже.
Мормон, фыркая, подплыл к Отцу:
–Ух, ты,– он ухватился за длинный рукав ивы, к которой была привязана сеть.– И много рыбы?
–Пару щук да мелочи разной,– махнул рукой Отец.– Басмач– это очень скупая скотина. Продам я его в поликлинику для опытов…
Друзья резвились в воде. Гонялись за пугливой маленькой пресноводной акулой, после отвязали сеть и поплыли к берегу. Коала от любопытства вылез из своего убежища и скромно пристроился рядом на берегу, наблюдая, как Отец достает бьющуюся рыбу из сетки.
–Она, надеюсь у тебя не заразная здесь?– Спросила Суся.
–Есть немножко,– ответил Отец,– немножко вируса Кавасаки и иммунодефицита человека, а так нормально, клевать можно.
–Тогда все в порядке.– Кивнула Суся.
–Знаешь ведь первые признаки ВИЧ– инфекции?– Спросил Отца Мормон. Суся хрюкнула себе под нос.
–В роде немотивированный субфебрилитет в течение месяца?– Спросил несмело Отец.
–Нет,– покачал головой Мормон,– раньше.
–Да черти его знают,– Отец пожал плечами,– диарея?
–Еще раньше.
–Нюра, ну-ка, скажи.– Отец сверкнул глазами на Нюру.
Девчонка сконфужено произнесла:
–Это когда люди болеть начинают.– Друзья переглянулись.
–Да,– махнул на нее Отец и шепотом добавил,– лучше жевать, чем говорить. Нюра ну-ка соль для рыбы тащи и нож.
–Самые первые признаки– это чувство инородного тела в прямой кишке и жаркое дыхание в затылок.– С гордостью произнес Мормон.
Отец покатился на земле:
–Ой, Мормон, насмешил,– смеялся Отец.– Ты только Нюре это не говори, она меня неделю пытать расспросами будет. Что да как. Хорошо.
Немного отдышавшись, Отец спросил:
–А от СПИДа лекарство уже изобрели?
–Да давно уж. Так не при тебе его нашли, что ли?– Удивилась Суся.– Сегодня это как простуда. Правда, им уже давно никто не болел. Извели его, как малярию.
Разделав рыбу и засыпав ее солью, Отец с Мормоном пристроились к столику, где их уже поджидал подвыпивший и смотревший на мир одним глазом Пиначет.
Алкоголь– удивительная вещь. Когда он находится в бутылке, он не радует душу. Стоит ему привязаться к компании эритроцитов, которые всегда бегают кучей, начинает сужаться поле зрения. В итоге мир видится сквозь маленькую точку и наутро просто невозможно вспомнить все детали, которые было видно сквозь нее.
Пиначет сосредоточился на Сусе. Выждав некоторое время, он стал пытаться перелезть через стол к ней, опрокинув при этом всю рыбу на землю. Суся заботливо приняла несвежее тело и расположила его у себя на коленях.
–Заберешь ее к себе?– Сказал Отец Мормону, кивнув на Нюру.
–Ну ее к лешему. Скажи Басмачу, чтоб он ее к тебе не пускал, да и все.
–Так она виртуальная.– Шепнул Отец.
–Так еще проще. Сотри ее, чего ты на нее смотришь? Хоть и смазливая, а дура, еще поискать такую надо.
–Басмача боится, как смерти от пиявок.– Сказал Отец и ухмыльнулся.
–Чего ты про меня там плетешь?– Недовольно проворчал Басмач.
–Слишком много чести о тебе говорить, ты же глупый.– Улыбнулся Отец.
День Басмач сделал жаркий. Маленькие облака лишь на короткое время скрывали палящее солнце, да ветерок приятно обдувал разгоряченные негой тела.
–Уф,– сказала Суся,– я вспотела, как шлюха в церкви.
–Суся, слушай, давай ты ко мне свою подругу приводи, здесь винишка попьем, познакомишь нас.– Очнулся Отец. Незнакомка не давала ему спокойно пить пиво.
–Какую ты подругу собрался сюда привести?– Надула губки Нюра.– Ты же меня любишь.
–Басмач, иди-ка сюда,– Отец наклонился к другу.– Слушай, Басма, сотри ее на…, достала она меня. Тут еще одна девочка наклевывается, а Нюра здесь будет лишней.
–Да вот тут не угадал ты. Будешь с ней всю жизнь маяться. Я вот возьму еще, да ваш брак зарегистрирую. Будет тебе тогда и девочки и пиво… Не будешь меня слушаться.
–Басмач, Христом Богом тебя молю.– Взмолился Отец.
–Не пожалеешь?
–Клянусь твоим здоровьем!– Перекрестился Отец.
–Ох, и добрый я сегодня,– потянулся Басмач. Нюра вместе со своим стульчиком исчезла. Пиначет был немного удивлен.
–Куда она?– кивнула Суся.
–В небытие. Ну, как насчет твоей подружки?
–Легко.
Глава 9.
Прошел уже целый месяц. Чертовски приятный месяц. Удивительное дело, когда человек чему-то рад, время летит, как раненый олень. Не остановить его и даже не замедлить его бег ни на мгновение.
–Я люблю тебя.
–И я тебя люблю.
–Я первый сказал.
–Я первая подумала.
–Мы уже не ссорились неделю… Здорово.
Рыжая кивнула. Мягкий пушистый снег медленно ложился на ее каштановые локоны, обнимал и целовал плечи. Отец не ревновал. Он будет жить вечно, а эти глупые снежинки ровно столько, сколько их будет помнить Отец.
Они, держась за руки, медленно прогуливались по любимому городу. На ней была длинная несуразная каракулевая шуба и не менее несуразная шапка из черно-бурой лисицы, из под которой, собственно и лились ее каштановые локоны. И похожа она была на огромную хитрую лисицу, с которой нечаянно содрали шкуру и облачили в ягнячье. Мимо них молчаливо проплывали серые многоэтажки, из окон которых лился призрачный желтый свет. Угрюмые, согбенные нелегкой жизнью, поодаль стояли гнутые фонари, бескорыстно даря прохожим тусклые пепельные лучи. С неба валил снег. Он с легким шорохом трогал их лица, и так же шурша, падал на уже наметенные сугробы. Он хрустел под ногами и, казалось, был недоволен, что вечную влагу так неуважительно попирает эта влюбленная парочка, однако он поддавался, оставляя на себе следы двух пар ног. Он исподлобья смотрел на удаляющихся людей, зная, что они к нему когда-нибудь вернутся с поклоном. Черное небо казалось еще чернее от тусклого света фонарей и желтых глаз– окон.