Страница 161 из 217
Отец отвязал котомку, в которой обнаружил бутылку темного пива и кружку.
–Да ты же мой маленький.– Отец потрепал коалу, который увалился набок и забылся сном.– Я же не болею. Это тебе впору поправиться. Хотя, уже поздно.
Коала засопел. Отец соскочил с кровати, настроил выход на гардероб, прошел через него, и бросился бегом на поляну, на которой вчера была разыграна трагедия победы продуктов расщепления глюкозы над трезвым рассудком и здоровьем. Гор мусора стало еще больше. Коала столько съесть не мог, Басмач особого рвения к фисташкам ранее не проявлял, оставался Поспелов. Выходит, это он страстный любитель фисташек, сушеной рыбы и пива. Ну что ж, сами и уберутся, подумал Отец.
Басмач спал под канадским кленом, широко раскинув руки в стороны. Его белоснежная рубашка превратилась в накидку цвета мясных помоев, строгие английские брюки были порваны и испачканы в прибрежной грязи, что лежала в камышах по ту сторону заводи. Волосы немногим выгоднее отличались от боков коалы тем, что в них еще не пытались гнездиться мухи.
–А стомленные руки вольно в ширки раскину, а ногами в долину хай накрылет туман.– Тихонько в нос пропел Отец.
Поспелов спал в гамаке, натянутом меж деревьев. Вид у него был более пристойный, чем у Басмача. Грязи на джинсах и в волосах не было, лишь следы рыбьей чешуи все-таки болтались на рукавах турецкой кофты. Видимо, чтобы гость чувствовал в гостях, как дома, Басмач перебрал с алкоголем сам, поэтому Поспелов, хоть и отвел душу в празднике, лица не потерял.
Мудрый ход, подумал Отец. Это очень гостеприимно со стороны Басмача. А он тоже не станет перед свиньями метать бисер. Ладно, придется с ним сотрудничать. Послушаем, что он скажет. Только сначала Рыжая.
Рыжая. Отец вспомнил прогнозы, которые строил вчера на Плутоне Трибун. Может не стоит идти на встречу? Скорее всего, она не придет, так ведь сказал Трибун. Кого я обманываю? Если Трибун точно рассчитал такое дело как миссия на Цватпу без значимых ошибок, то неужели он сделает промах здесь, в таком простом прогнозе? Гадать не будем, пойдем и проверим. Придет, хорошо, не придет, что ж, Отец к этому готов. Предупрежден, значит вооружен. Только такое дело отпускать на авось не в наших манерах.
Отец бросил взгляд на безобразие, царящее на берегу некогда тихой заводи, на спящего под кленом Басмача, на свернувшегося в клубок Поспелова, на домик, что притаился меж деревьев, на кучи мусора, плавающие в воде и лежащие просто так везде, и вышел.
Времени еще полно. Впереди еще три часа до встречи. Идти около часа, если не пользоваться плодами человеческого гения.
На пригорке, где стояло его общежитие, царила серость и уныние. Холодный северный ветер забирался под одежду и морозил. Солнце светило, однако северный холод, нашедший временное пристанище здесь, не давал светилу разгуляться вовсю. На горизонте чуть собрались белые перья облаков. Гонимые холодным воздухом, они принимали различные формы, то становясь похожими на лебедей, вытянувших шею, то превращаясь в вату. На пригорке солнце особенно ярко светило в глаза, здесь тени казались такими резкими, как на Луне, и холодными. Березки, которые окружали строгий круг общежития, трепетали и мерзли в потоках северного воздуха, и, казалось, что они вот-вот пожелтеют и опадут, и станет совсем грустно и одиноко. Дорожка, сбегавшая вниз, в город, казалась тусклой и безжизненной. Ощущение обездоленности усиливали куски пластика и бумаги, которые, словно перекати-поле, метались на холодном ветру. Вместе с бумагой, потоки воздуха поднимали и опавшую желтую листву берез и тополей, которые вальсировали на дорожке, будто призраки.
Отец побрел по холодной тропке вниз, туда, где будет вершиться его судьба. Справа начался жилой массив, состоявший из приземистых сорока– и пятидесятиэтажек. Этот район считался старым, здесь большей частью жили старики и рабочие, обслуживающие космопорт, расположенный в каких-нибудь восьмидесяти километрах. Дальше к реке шел проспект. Это был очень неуютный проспект, едва усаженный тополями и декоративными яблонями, которые плодоносили мелкими ранетками, что едят синички зимой. Здесь уже много столетий не ходит наземный транспорт. В городах это запрещено. Отец не мог вспомнить, что здесь было в его время, когда он мальчишкой бегал по залитым солнцем улицам. Может, здесь стояла консерватория, а быть может, была закусочная с нелепой эмблемой трех медведей? Кто его теперь разберет? Все так изменилось. Он шел по тротуару, мощенному желтым кирпичом. Низкие пятидесятиэтажки здесь полностью защищали тротуар от солнца. Была лишь тень. Только в новых районах тротуары освещены естественным светом с помощью систем зеркал. Здесь этого не было.
Тротуар вытянулся на многие сотни метров, против того, что был на его месте. Дома, что стояли на страже проспекта, были серыми и унылыми. Становилось похожим, что они грустят и сами, вспоминая летнее тепло и солнце. Летние рестораны свернулись. Сейчас от них не было проку. Все чаще и чаще погода хмурилась, прощаясь с летним теплом, плевалась то дождями, то холодным порывистым ветром, что опрокидывал легкие пластиковые стулья. На месте летних ресторанов остались лишь стойки органических синтезаторов, которые в такую непогоду были невостребованными, да урны, оснащенные аннигиляторами, у них работы тоже не было. Прохожие теперь стали редки. Едва где-то вдали покажется спина праздного гуляки, как сразу исчезает в ближайшем выходе. Иногда из-за домов показывали морды упитанные городские псы, уцелевшие после облав, да кошки. Было позднее утро, а в городе было тихо и пустынно, словно все жители уехали за реку.
Ничего, думал Отец. Возле ратуши будет оживление. Там устроили детскую площадку, лучшую в городе, чтобы детвора не пряталась по подъездам и подворотням в поисках удовольствий, но была на виду административной автоматики. Там-то и должен Отец воочию встретиться с любимой. Отец миновал круглую площадь, которая по праву носила название «Тихая» и свернул влево, на другой проспект, который шел через весь город, и был кривым, как Пизанская башня. В центре «Тихой» площади разбили огромную широкую клумбу, от которой в эту пору остался лишь черный вспаханный круг чернозема, да желтые сухие черенки некогда пышных цветов.
Бом! Раздалось вокруг. Это звонили куранты на административной площади у ратуши. Уже полдвенадцатого. Отец обошел площадь вокруг, времени было еще много, и углубился дальше. Ратуша уже скоро. Этот проспект был более респектабельным. Здесь уже в ряд выстроились широкие стоэтажки, которых было большинство, растительность, обрамлявшая пешеходную зону, стала заметно разнообразнее. Кроны деревьев были аккуратно острижены. Кустарникам, так же построенным в ряд, была придана форма живых тумб и колонн. В центре проспекта тянулась одна большая и длинная клумба, которая сейчас имела вид стриженого пуделя, такая же лысая и некрасивая. Здесь проспект освещался зеркалами, закрепленными на крышах. В такую пору солнце не поднималось достаточно высоко, чтобы осветить эту часть города. Инженеры нашли разумный выход из положения с помощью нескольких сотен зеркал. Теперь проспект не тонул в вечной тени, а был светел и привлекателен, несмотря на этот пронзительный холод, согнанный с берегов Арктики противным циклоном.
Вот уже стали слышны веселые звуки музыки, крики детей и их родителей, что плевали на этот холодный ветер и вышли веселиться к ратуше. Отец перешел на другую сторону проспекта, чтобы оказаться ближе к заветной цели. В вышине, где тучи обычно касаются покатых крыш домов, стали чаще мелькать пассажирские кары. Детвора со своими родителями стекалась к ратуше, где всегда был праздник, другие, отдавшие часть своих сил прогулке и развлечениям, покидали административную площадь. Отец прошел еще пару сотен метров и вышел за угол здания, где начинался массив строений городской ратуши, выстроенной в форме правильного четырехугольника. Перед ратушей был раскинут парк, обсаженный кустами сирени и липы. По краям парка расставленные скамейки были заняты все до единой, кроме тех, которые были исписаны флуоресцентными маркерами с непотребными письменами, да заплеванные хулиганствующими подростками. Дворники– роботы ежедневно исправляли последствия вандализма подрастающего поколения, однако, обезображенные юными дарованиями, лавки появлялись ежедневно.