Страница 100 из 217
В результате недолгих переговоров, просьб и увещеваний, цватпах, после очередного «ты меня уважаешь», прощаясь с жизнь, сделал глоток.
–Ну, что я тебе говорил?– Отец довольно похлопал жирного Чумичку по плечу.– Легче? То-то же. Слушайся батьку, я тебя дурному не научу.
Глаза цватпаха остекленели, перья еще в большем беспорядке топорщились в разные стороны, но по выражению его мордочки было видно, что наконец-то наступило счастье. Он протянул свои крылья к Отцу:
–Дай що-о-о.– Проскрипел Чумичка, застыв в вопросительной позе.
–Хватит с тебя. Снова налижешься, что с тобой делать буду? Вот немного привыкнешь, тогда и приходи, а пока не дам.– Отец спрятал фляжку под подушку.
Цватпах еще немного поканючил, выпрашивая для себя еще глоток Ханаанского бальзама, затем пригрозился, что он сам сможет раздобыть спирт, на что Отец только усмехнулся, но, наконец, сдался.
–Говори лучше, зачем пришел?– Спросил Отец.
–Атисьсь гулять хатель, шли гулять.– Сказал Чумичка пошатываясь. Язык плохо слушался его, а расторможенный алкоголем головной мозг был готов разразиться пылкой страстной речью, но роковую роль сыграл ограниченный словарный запас, который подвиг его лишь состроить глупую гримасу.
–Это другое дело, пошли,– соскочил Отец с кровати.
Завернувшись в циновку, Отец последовал за Чумичкой. Цватпах весело кувыркался по коридорам и винтовым платформам, иногда он останавливался, чтобы подождать Отца, который, путаясь в циновке, семенил вслед за пингвином.
Отца опьянил свежий воздух, стоило ему выйти из здания. Он встал, закинул голову и сделал глубокий вздох. Мягкая сизая утренняя дымка окружила Отца, и ему снова захотелось жить, радоваться и смеяться. Белые облака, озаренные далекой зорькой, зависли над головой, словно изучая неведомого пришельца, любопытно осматривая его с разных сторон. Даже утреннее призрачное безветрие казалось смиренным созерцанием порожденной космосом невидали. Сухие серые здания, окружившие Отца, казалось, перешептывались, обсуждая безучастную наготу гостя, и внимательно следили за каждым движением и вздохом. Деревья и кусты, выстроенные в ряд, словно на параде, выгнулись к Отцу, замерев от неожиданности. Маленькие капельки утренней росы, повисшей на зеленых листочках, как любопытные зрачки неведомых зверей, вглядывались в лицо незнакомца, будто стараясь прочесть в душе его стремления и порывы. Они пристально наблюдали за биением жизни в розовых жилках на шее, за трепетом ресниц, дрожащих от утреннего света, за движением глаз, восхищенных простотой. Казалось, все в мире остановилось, чтобы приветствовать путника. Даже шорохи притаились в листве и в дорожках, усыпанных хвоей. Ни звон падающей росы, ни дуновение ветерка, ни хлопанье крыльев летящей пичуги, ни шуршание насекомых, роящихся в тени кустов не нарушало величие момента. Хотелось закинуть руки за голову и в безумстве закружиться и закричать: «Здравствуйте, будьте добрыми и счастливыми. Какая радость, что вы есть, что есть солнце, дарящее благодать, что есть деревья, балующие тенью, что есть мурава, мягкая и теплая, что есть небо, непостижимое в своей синеве, что есть воздух, пронзенный миллиардами теплых розовых лучей, что есть облака, радующие глаз своей эфемерностью и бесконечностью форм. Здравствуйте. Здравствуйте. Здравствуйте!!!»
В тени аллей, виднеющихся сквозь зелень листвы, блестели серебряные пятна еще не успевших просохнуть луж. В воздухе висело утреннее торжество, сдобренное влажными испарениями после ночного дождика, казалось, все вокруг искрилось и благоухало неведомыми ароматами и дурманом. Утреннее светило лениво выглядывало из-за верхушек высоких деревьев, окрашивая все вокруг в мягкие розовые тона. Оно тоже приветствовало все живое. Томные утренние лучи липли к облакам и казалось, будто те привязаны тонкими розовыми ниточками к неподвижным кронам высоких стройных деревьев. Чуть поодаль сверкало озеро, даря окрест медовые блики и багряный румянец вокруг тихого бесшумного плеса, к которому вилась прямая, словно струна, дорожка. Все вокруг дышало первозданной свежестью, будто в ожидании чуда, и казалось, что даже малейшее дуновение сможет нарушить гармонию этого мира. Пронзительная тишина, упоенная утренними ароматами, повисла нежным кровом над лужайкой. Длинные косые тени, исчерченные полосками света, и те, казалось, наблюдали за пробуждением всего сущего.
Дорожки, усыпанные коричневой хвоей, ждали, беззвучно внимали и приглашали гостей, чтобы проводить их к озеру, где в волнах весело искрились лучи восходящего солнышка. Над водой, словно призрак, мелькали исчезающие пятна тумана, которые скрадывали утреннюю палитру. Еле заметные волны нежно касались прибрежных камней, нежно пробуждая к наступающему дню.
–Мать твою!!!– Воскликнул восхищенный Отец.– И вы, сволочи, держали меня взаперти, Чумичка, я тебе вовек не прощу этого.
–Мая ни-и-и,– опасливо пискнул Писарь Чумичка и покатился по дорожке.
–Как же. Не ты, так такие же вроде тебя.
Отец оглядывался по сторонам, любуясь свежестью раннего утра. Здание, из которого вышли Чумичка и Отец, стояло в стороне от массива других строений, похожих друг на друга, образуя целый научный городок. Меж зданиями были протянуты провода, трубы и средства коммуникаций. Городок был обнесен каменным забором из бурого известняка, из такого же были возведены и строения. Городок утопал в зелени небольших рощиц, пересеченных аллеями и тропинками. Всюду виднелись клумбы, усаженные цветами. Ландшафт был украшен искусственным водопадом, вокруг которого имелся небольшой пруд, выложенный крупной галькой. В центре искусственного водоема бил фонтан. Эти пингвины не лишены эстетики, подумал Отец. Озеро, прилегающее к научному городку, было широким и со всех сторон окруженным густым лесом.
Чумичка покатился к берегу, Отец последовал за ним, непрерывно поправляя на себе грубую циновку, которая постоянно съезжала с него, оголяя его белую кожу. На воде вдали у самого горизонта были видны пограничные катера, охраняющие режимную организацию. Они находились в постоянном движении. На берегу был раскинут пляж. Несколько деревянных аккуратно сколоченных лежаков сиротливо белели близ воды.
Чумичка подкатился к самому берегу и на последнем кувырке ловко оттолкнулся от земли и высоко взмыл над водой, затем, на миг зависнув в высоте, бесшумно вошел в воду. Отец от неожиданности открыл, было, рот, но, поймав себя за этим глупым выражением, привел себя в порядок.
–Вот дает.– Только и промолвил он.
Цватпах проплыл несколько метров под водой, затем вынырнул из искрящейся воды и закивал Отцу, приглашая следовать за ним. Отец не заставил себя упрашивать и вскоре водная стихия приняла в свои объятия истосковавшееся по раздолью тело. Немного освежившись, Отец отправился к берегу и улегся на еще прохладные лежаки. Чумичка еще некоторое время резвился в воде, затем вылез и он. Вода каплями слетела с его черного оперения, словно с гуся, и тот довольный подкатился к Отцу.
–Слушай, ты где так плавать научился, дружище?– Подивился Отец.
Цватпах многозначительно огляделся вокруг и произнес:
–Природа. Мая все плавай так.
–Ясно. Давай-ка за природу дернем по маленькой.– Сказал Отец и достал свою фляжку.
Глаза Чумички подозрительно заблестели.
–Э, только много не проси, я тебя не дотащу один.– Кивнул Отец.
Выпили прямо из горлышка. Цватпах довольно поморщился и растянулся на соседнем лежаке, изредка бросая косые взгляды на фляжку.
–Ты вот что, дружок, расскажи мне, сколько таких хуманов, как я, у вас здесь томится?
Цватпах принялся уверять Отца, что кроме него других хуманов не было и нет. Что Отец единственный и первый.
–Говори! Установку сделали, чтобы во времени перемещаться?– Отец привстал на локте, пристально вглядываясь в осоловелые очи пингвина.
Цватпах тоже приподнялся и с огромным удивлением посмотрел на Отца.
–Что, дружок, дырку на мне просмотришь. Отвечай.– Гневно сверкая черными пятнами зрачков, проговорил Отец.