Страница 8 из 100
Кора сдержанно усмехнулась.
– Смотря за что. Добро и зло категории относительные, а потому конкретный на совесть отвешенный хук с одинаковой вероятностью может быть тождественно равен как одному, так и другому. Тебе, вероятно, не знакома притча о воробье, лисе и лошади?
Онки помотала головой.
– Держи, пригодится. Летел воробей зимой, замёрз, упал. Казалось, тут всё, и конец ему, да проходила в это время мимо лошадь, навалила большую кучу, на воробья прямо, а куча тёплая, отогрелся воробей и думает: «Вот, лошадь, зараза, вздумалось ей на меня насрать!» Негодует. Шла мимо лиса, увидела воробья, услыхала его причитания, помогла ему выбраться из кучи, перышки очистила ему, языком вылизала, а потом взяла его, да и проглотила. Благо так же часто бывает грубым, как зло – ласковым.
Кора глядела на тринадцатилетнюю девчонку, сосредоточенно сопящую окровавленным носом, со снисходительным умилением, как на маленького ребёнка, хотя сама была лишь двумя годом старше.
– Ты хорошо дерешься, – пробормотала Онки. Чувство благодарности обязало её сделать защитнице комплимент.
Кора только неопределенно махнула рукой в знак того, что не считает это сколько-нибудь примечательным достоинством.
Они медленно шли вдоль необозримого забора из металлической сетки, которым огорожены были корты, футбольное поле, похожее на цирковой шатер здание круглогодичного катка и прочие постройки спортивного комплекса. Заходящее солнце пробивалось между отдаленными корпусами Норда яркими вспышками, листва с деревьев облетела уже почти вся, но было тепло, тихо…
Случившееся неожиданно и стремительно сблизило Онки и Кору – словно стихийное бедствие одним рывком бросило их навстречу друг другу.
По неширокой мощеной тропинке вдоль кортов шли близко, иногда соприкасаясь плечами.
– За что, если не секрет, на днях ты облила…наставника Макса компотом? – Онки сначала хотела сказать "лопоуха", но потом решила, что это может обидеть Кору, ведь и горилле понятно: она к этому парню неравнодушна… Вообще говоря, Онки немного стыдилась своей бесцеремонности, но этот вопрос, однажды возникнув, уже долго ей досаждал, точно мясное волокно, застрявшее между зубами, а другого столь же удачного шанса задать его могло и не представиться.
Кора ответила не сразу. Она, вероятно, не ожидала столь стремительного вторжения в личную сферу. Подставив лицо солнцу и благодушно щурясь на него, она медлила с ответом, но молчание её не было неловким, оно носило характер скорее созидательный, будто бы Кора тщательно, как мастер, шлифовала и полировала ту фразу, которую собиралась произнести.
– Я не то чтобы мстила ему за какой-то поступок, ничего он мне не сделал, – ответила она, – а так, выдала небольшой кредит его будущему самоуважению…
Онки сперва внутренне возмутилась, но ничего не сказала. Ей вспомнилось то загадочно покорное выражение лица Макса, с которым он принял унижение.
– Он что-то пообещал тебе?
Онки почувствовала, что её собеседница слегка напряглась.
– Есть такие вещи, которые значат гораздо больше, чем любые обещания, – сказала она сухо.
– Тебе неприятно об этом говорить? – предположила Онки.
– Нет. Отчего же? Спрашивай. Я должна тренироваться не принимать это всерьёз. Меня, надо признаться, ужасно бесит, что все мои друзья избегают говорить со мною о Максе, с преувеличенной деликатностью обходят эту тему, подобно тому, как стараются не напоминать людям о смерти близких.
– Вероятно, они судят по себе, люди не любят вспоминать о своих поражениях…– Онки осеклась, слишком поздно сообразив, что произнесенная фраза могла задеть собеседницу.
Кора снисходительно хмыкнула.
– Я не считаю, что со мною произошло нечто особенное. В сущности, вообще ничего не было. Я просто надумала сама себе черти-чего. Ведь Макс действительно не давал мне никаких авансов, я не получала от него сигналов, могущих указывать на его взаимность… Ну… Кроме того раза в гардеробе… Он позволил себя поцеловать, но, возможно, на самом деле он этого не хотел, просто растерялся… А я воспользовалась… Единственный поцелуй, да и тот почти насильно. Не слишком надежный индикатор чувств, согласись. В столовой я повела себя как истеричка. И теперь мне чертовски стыдно.
Внутренне поколебавшись, «а стоит ли», Онки всё-таки рассказала Коре о том, что видела в парке.
– Я знаю, – ответила девушка, – профессор Анбрук неделю назад предложила ему помолвку. И он дал согласие. Они познакомились в прошлом году, она была приглашена читать в Объединенном Университете лекции вместо другой преподавательницы, которая, будучи уже очень пожилой, скоропостижно скончалась; Макс влюбился в Ванду сразу, и это так сильно бросалось в глаза, что вскоре стало очевидным всему потоку – он краснел, когда она на него смотрела, когда кто-нибудь невзначай произносил её имя в его присутствии, когда отвечал на её вопросы… Разумеется, профессор Анбрук не собиралась заводить никаких серьезных отношений со студентом, ей тридцать пять лет, у неё есть муж, она иммигрантка, на родине у неё идёт война, вдобавок возникли проблемы с документами, её почти выслали из страны, и остаться ей удалось лишь благодаря содействию какой-то невероятно влиятельной шишки; Ванда сначала игнорировала чувства юноши – Макс, надо заметить, круглый отличник, претендент на красный диплом – но накануне экзамена он, набравшись смелости, только представь себе, прислал ей электронное письмо с заявлением, что рассказывать билет будет только ей на ушко в её постели, а если она никак на письмо не отреагирует, то пусть ставит в ведомость «неуд», ведь его не волнуют с некоторых пор ни оценки, ни будущее, и он не придёт больше в Университет никогда, потому что не сможет видеть её, свою возлюбленную, которая его отвергла. Ванда, разумеется, не собиралась принимать такие абсурдные условия, она хотела только поговорить с Максом, успокоить его, вразумить… Она согласилась встретиться с ним наедине, и как-то так вышло, что Макс получил желаемое – профессор Анбрук провела с ним ночь… И вынуждена была, как честный человек, предложить ему помолвку.
– Ты же сказала, что у неё муж?
– Да… Но по законам её родины женщина может иметь несколько мужей. Об официальном браке речи, конечно, не идёт, Ванда и так здесь на птичьих правах – она продолжит содержать своего первого мужа – он у неё какой-то странный, вроде как больной – а жить станет с Максом…
– Он сам тебе это рассказал?
– Нет.
– А откуда тогда…?
– Мне сказала профессор Анбрук. Я нашла её номер телефона на сайте университета и позвонила. Моё сердце было полно гнева, я хотела предупредить её, что если она дурно поступит с Максом, то ей не миновать расплаты… Но она побеседовала со мной так спокойно и разумно, что мне совершенно расхотелось бросать ей вызов. Ванда мне даже понравилась. Она уверила меня, что ни за что не обидит Макса, обещала заботиться о нём так хорошо, как только возможно, и добавила в самом конце, чтобы я запомнила этот разговор, и, когда мне будет тридцать пять, если на мой сотовый позвонит девчонка, сходящая с ума по моему жениху, я говорила бы с нею так же, как она только что говорила со мной… Мудрая женщина.
Кора свернула в небольшой закуток между хозяйственными корпусами, жестом пригласив Онки последовать за ней. Там, возле глухой, без единого окошка, боковой стены, лежали штабелями накрытые плотной плёнкой доски. Забравшись на самый верх, Кора достала из вислоухой мягкой спортивной сумки сигареты.