Страница 55 из 100
– А что бы ты делать стала, если бы прославилась? – спросила Шона, больше для того, чтобы слегка подретушировать остроту беседы, – Как бы ты распорядилась славой?..
– Оооо… – Гейсс мечтательно закатила глаза, – я иногда представляю себя известной певицей или актрисой, перед тем как заснуть особенно, мне видится это так: я стою посреди гримерки, вокруг цветы, на столике письма с признаниями в любви, непременно бумажные надушенные письма, за дверью томятся хорошенькие поклонники, совсем молоденькие мальчики, свежие и нежные как букеты у них в руках, они ждут, когда я выйду к ним, приму от них подарки, слова восхищения, ещё цветы, много цветов, и каждый из них втайне надеется, что я выберу его, одного из всех… чтобы…
– Мы поняли, – неприязненно поведя плечами сказала Зубова, – но не стоит, я думаю, судить односторонне. У всего, в том числе и у славы, есть как достоинства, так и недостатки. Я вот вообще не хотела бы быть знаменитой. Знаете, почему? Просто потому, что высморкаться на улице невозможно без того, чтобы тебя не засняли на карманную видеокамеру. Всякий человек в определенные моменты жизни бывает не слишком презентабелен, а то и вовсе смешон. И застраховаться от этого никак невозможно. Лично мне вот не хочется войти в вечность в какой-нибудь нелепой позе или с идиотской миной.
– Ты пессимистка, Зубова.
– Пусть так. Но вообще это только первый, более того, наименее существенный, на мой взгляд, минус славы. Второй – куда более важный. И основан он, друзья, на неутешительной статистике, а именно: большинство людей, достигая славы, начинают творить гораздо слабее, чем прежде. Взять вот, скажем, ту же Ару Нордамо. Разве после «Рассвета над бездной» она написала хоть что-нибудь стоящее? Есть, конечно, авторы, которых слава не смогла испортить, но таких гораздо меньше, и они либо рано умерли, либо особенно не принимали всерьез своей славы, не упивались ею. Но для этого нужно иметь колоссально сильный дух, который, само собой разумеется, бесплатно к таланту не прилагается. Я лично считаю для любого творческого человека самым лучшим признанием – посмертное…
Кора Маггвайер как будто ничего не слышала. Она продолжала сидеть склонившись и что-то писать, слабо шевеля губами.
В этот момент входная дверь тихонько стукнула, на пороге появилась небольшая изящная фигурка – тут же как по сигналу тревоги все высоченные девицы, в вольготных позах рассевшиеся за столом, вскочили – чей-то неловко отставленный стул с грохотом перевернулся – и сделали по козырек.
– Здравия желаем, капитан Казарова.
Кора вздрогнула от неожиданности, услышав звук упавшего стула, и подняла глаза. Спохватившись, она вскочила тоже, блокнот соскользнул с её колен, китель упал с плеч…
– Здравия желаю, – одиноко прозвучало её запоздалое приветствие.
– Вольно, – сказала, перешагивая через порог, миниатюрная капитан Казарова, – Спасибо, девочки.
В офицерскую постепенно, по одному, возвращались привычные звуки.
Заскрежетали ножки стульев, пододвигаемых к столу, опрокинутый стул был спешно подобран младшим лейтенантом Майер, игроки снова взяли в руки свои карты. Но прерванный разговор не возобновлялся, девушки молчали, изредка полушепотом комментируя игру.
– Что же вы притихли, будто смерть пришла? – с лукавой полуулыбкой спросила командир Казарова, – я вас не съем, ведите себя естественно. А то сидите и точно языки проглотили. Больно много мне чести, я ещё не главнокомандующая, чтоб при мне рта не раскрывать без приказа.
– Так о чём мы говорили? – попыталась вывести беседу из тупика Шома Друбе.
– О славе, – сказал кто-то.
– О чьей? – с очаровательной улыбкой осведомилась командир Казарова. Надо заметить, что природа наделила её совершенно не военной внешностью – маленькая, в среднем на голову ниже всех остальных девушек, очень хрупкая блондинка, с тонкими чертами белого личика – среди бронированных машин, боевых роботов, ящиков с патронами и взрывчаткой, она казалась нежным цветком, выросшим на голом камне.
– О будущей громкой славе младшего лейтенанта Корнеллы Маггвайер, командир, – сообщила, давясь ухмылкой, Гейсс, – обратите внимание, она ведь в любую свободную минуту строчит что-то в своем блокноте… Творит!
– Так это же замечательно, – Казарова с искренним одобрением повернулась в сторону Коры, – замечу вам, что многие из известных сокровищ человеческой мысли были созданы вот так, на коленках: преодолевая трудности, автор способен вкладывать в каждое слово гораздо больше жизни, пронзительной и великолепной, чем рассиживаясь в уютном кабинете.
– А вы сами что думаете о славе, командир? – спросила Шона Друбе.
– Да, ведь она приходит не ко всем, и подавляющее большинство, миллионы из всех тех, кто что-то пишет, поет, строит, рисует, так и умирают, положив всю свою жизнь на творчество, безвестными, – подхватила Зубова, – по-вашему это справедливо?
Тати Казарова приблизилась к столу и непринужденно облокотилась на спинку стула младшего лейтенанта Майер. Она по-прежнему смотрела в сторону Коры, наблюдая, как та, совершенно уйдя в себя, отгородившись, отрешившись от внешнего мира, продолжает что-то записывать, беззвучно шевеля губами.
– Кора! – окликнула её Тати, – а Кора?
– Да, командир! – испуганно вскинулась девушка.
– Ты вот скажи нам все-таки, для чего ты пишешь, – спросила Казарова, – ты хочешь прославиться?
– Никак нет, капитан, – ответила Кора застенчиво, – просто так… Я записываю песни, которые звучат в моей голове. Просто чтобы не забыть их. Когда закончится война, и мы все выберемся отсюда, я их, возможно, сыграю и спою. Я очень хочу, чтобы их услышал ещё кто-нибудь кроме меня.
– Что же ты не бренчишь нам по вечерам на своей гитаре? Стоит она у тебя возле койки, пылится… – поинтересовалась Гейсс.
Кора покраснела.
– Ну не смущайте вы девку, не нашим ушам, значит, те серенады назначены… – своеобразно вступилась за неё Зубова.
– Так вот, девочки, – подытожила командир Казарова, – что я думаю о славе, – она подошла к сидящей Коре, наклонилась, бережно подобрала блокнот, который та снова уронила и стеснялась поднять, протянула ей и продолжила, – Слава, девочки, она как смерть в бою, она выбирает наугад, это вам не звездочка на погон, это – звезда героя. Выслугой её не взять, только подвигом. Подвигом самопожертвования. Твори упорно и бескорыстно, да будь готова к тому, что всё окажется напрасным, затянет, занесет твои труды песками времени… Создавай, не страшась забвения и не уповая на вечную память. Так то, девочки. Потому пиши-пиши, Коруша, свои будущие прекрасные песни, да берегись пули…
Девушки притихли, слушая своего командира. Никто не смотрел в карты, не перешептывался и не тянулся к стоящей в центре стола большой тарелке с жареными семечками.
Тати легкими шагами пересекла офицерскую и снова оказалась возле стола.
– Что же вы застыли? Играйте! – сказала она, устраиваясь на своем излюбленном месте позади младшего лейтенанта Майер. Та, как и следовало ожидать, немного оробела, она съежилась на стуле, стараясь не касаться спинки, на которую оперлась командир Казарова.