Страница 48 из 100
Виктория ему не ответила.
Этот разговор не изменил ровным счетом ничего в их взаимоотношениях, они были и остались на удивление спокойными и гармоничными, словно мягкое тепло заката. Малколм и Виктория, встретившись в определенный период жизни, идеально друг другу подошли. Оба сердца – его, еще совсем юное, не тронутое ни большим обретением, ни большой потерей, и ее, однажды уже выжженное сильным чувством, обессиленное и усталое – нашли в этой доброжелательно-равнодушной связи как раз то, что искали.
–
Прошли друг за другом лето и осень, обозначенный срок работы по контракту давно истек, Малколм снялся в фоторекламе того же автомобиля, для журнала адресованного автолюбительницам (зачем-то полуобнаженным) и даже в музыкальном клипе какой-то поп-звезды (Виктория представила его своей подруге из администрации этой звезды и он понравился).
Разумеется, ни о каком возвращении в Норд речи не шло, малютка Саймон оказался трагично прав, когда предрек, что, вкусив вольной жизни по ту сторону стены, Малколм примет решение остаться в Атлантсбурге навсегда.
По поручению директриссы её секретарь пытался дозвониться до беглого воспитанника, чтобы вразумить его и заставить вернуться, но безуспешно – Малколм сменил номер телефона, завел новый электронный ящик, дабы ничего не связывало его больше с прошлым, и сделал этому самому прошлому единственное одолжение – написал Онки Сакайо в социальной сети, что он неплохо устроился и попросил друзей не тревожиться о нём.
Аманда Крис в свою очередь заморозила его банковский счет, думая, что таким образом сможет подтолкнуть его к возвращению, голод, как говорится, не тетка, но и это ни к чему не привело – Малколм жил на содержании у Виктории и к своим гонорарам практически не притрагивался.
Последним средством, к которому прибегла администрация Норда, стало обращение в полицию. Дело о «побеге несовершеннолетнего из воспитательно-образовательного учреждения» было заведено как полагается, но директрисса к тому моменту от всего этого уже порядком устала, неповоротливые шестерни бюрократических машин раздражали её, тут бланки, там бланки, заявления, показания – мало что ли у неё работы?
– Да и хрен с ним, – объявила она совету администрации, – года не пройдет, ему восемнадцать исполнится, а как наша полиция работает, в носу ковыряют, так они его и в три года не найдут. Нравится ему на вокзалах ночевать – вольному воля.
–
Как представитель юридического лица, осуществляющего опеку над несовершеннолетними, Аманда Крис имела свободный доступ к личным счетам всех воспитанников до достижения ими совершеннолетия. И несколько сотен тысяч атлантиков Малколма не давали ей покоя – воспользоваться некоторой частью этих средств в определенных целях она имела право, существовал закон, согласно которому воспитанник, нашедший высокооплачиваемую работу, мог отблагодарить образовательное учреждение, столько лет безвозмездно дававшее ему знания и кров…
Всего то ничего – подделать несколько подписей и под предлогом очередного бездонного «благоустройства территории» перевести деньги на другой счет…
И готово. Можно наслаждаться жизнью. Ведь об этом источнике доходов не будет известно ни мужу, ни его строгой родительнице, которой ловкая Аманда Крис всё же немного побаивалась.
Свекровь-прокурор, энергичная женщина 55 лет, всегда обращалась к ней только официально, по фамилии. Она многозначительно приподнимала темные брови, собирая несколько складочек на высоком лбу и с ироничным прищуром осведомлялась:
– А вы действительно хорошо заботитесь о моем сыне, леди Крис?
И от этого прищура, от пристального взгляда светлых проницательных глаз прокурора, и от её насмешливо-недоверчивых интонаций, по позвоночнику Аманды всякий раз пробегал легкий холодок.
– Ну что же вы так испугались? – добавляла потом со смешком свекровь, – с лица прям спали. Я шучу.
Но вор, крадущийся по темной улице с награбленным добром, как известно, испугается и мыши, перебежавшей ему дорогу. «Шуточки» – со злостью думала Аманда, глядя в синюю спину прокурорского пиджака свекрови, «так смотрит, как будто бы знает что-то…» Положить конец своей двойной жизни она, однако, не находила сил – убежденное злодейство явление довольно редкое; и всякое первичное нравственное преступление имеет началом в большинстве случаев слабость, а не умысел, лишь дальнейшее развитие и укрепление преступного образа мыслей обусловлено сформировавшейся уже привычкой ко злу, постепенной адаптацией к нему совести – изначально Аманда просто не смогла преодолеть искушения, взглянув в большие доверчивые глаза двадцатилетнего мальчика, пришедшего к ней устраиваться на работу. А то, как покорно и почти испуганно он дался ей, растрогало её, обожгло жалостью, которая тоже нередко толкает людей на ошибки, и язык не поворачивался сказать юноше правду – сама собою лилась сладкоречивая ложь про скорый развод с мужем, женитьбу и всё в этом духе. Аманда сама замкнула вокруг себя этот порочный круг, и теперь оставалось только успевать поворачиваться в нём, как он того требовал, ловчее и ловчее с каждым днем, используя всё более изощренные средства, чтобы оставаться в равновесии.
–
Наступила зима, и заиндевелые деревья на дворе стояли, поблескивая в случайных лучах прицельно, точечно – будто осыпанные бриллиантовой пылью. Под ногами крепко потрескивал крупитчатый, точно сахар, снег.
Поутру идущим к учебным корпусам Онки и Рите Шустовой попался на глаза спешащий от проходной на работу, в административный корпус, молодой директорский секретарь.
– Ух ты, глянь, какая на нём шмотка, – воскликнула Ритка, остановившись и нескромно уставившись вслед юноше. В блеклом свете зимних утренних сумерек мягко серебрился длинный ворс эксклюзивной мужской шиншилловой безрукавки.
– Ну и что, – пожала плечами Онки.
– Вряд ли на секретарскую зарплату она куплена, – покачала головой Ритка.
– Подарили, значит. Тебе то какая печаль? Всё норовишь нос куда-нибудь сунуть, да обсудить, у кого что… Не женское это дело – сплетни, Рит. Больше молчи, и сойдешь за умную, – Онки едко улыбнулась.
– Ах ты язва! – Рита в шутку толкнула подругу в снег.
Навалявшись и накатавшись вдоволь, они отряхнулись, подняли свои сумки и пошли дальше.
– Эта жилетка все-таки подарок, – сказала Рита.
– Приличные юноши до свадьбы таких подарков не принимают, – безапелляционно заявила Онки, досадливо хмуря лоб. Подобные разговоры не представляли для неё совершенно никакого интереса.
– Нельзя так, – мягко укорила её Шустова, – иногда ты бываешь слишком резка, не стоит судить поспешно и притом так строго.
– Я и не сужу. Только предпочитаю видеть в людях правду. Вот, к примеру, Малколм. Он ведь шлюхан, и ничего другого о нём, не кривя душой, и не скажешь, он такой, какой есть. Но признание этого, однако, не мешает мне ценить его доброе и искреннее сердце. Ты ошибаешься, если думаешь, что я сразу просеиваю людей сквозь сито, «хорошие» или «плохие». Просто подмечаю и запоминаю их черты, в каждом отделяя зерна от плевел, так, на всякий случай, дабы не было потом сюрпризов. Всегда полезно знать, чего ожидать от окружающих.